Рита ломалась и нервничала, почти уползая от него куда-то в угол палатки.
― Рита, ты чего? ― Женя внимательно посмотрел на её алеющие щёки и растерянно закусанную губу. ― Что с тобой? ― Он быстро переполз на другую сторону палатки и мягко прижал её к себе, чувствуя, как бьётся девичье сердце. Гулкие удары сливались со стуком его собственного, и Жене на мгновение показалось, что сердец у него два.
― У меня это в первый раз, ― пробормотала Рита, рассеянно терзая пальцами край наброшенной на плечи Жениной рубашки, почти утопая в ней. ― И я волнуюсь, ― она подняла на него глаза с почти исчезнувшими от расширившихся зрачков радужками. Дыхание её пахло мёдом.
Женя совершенно неромантично вдохнул, почти хрюкнув. Такого поворота он не ожидал. С запозданием Женя вспомнил, что Рита всё время делала полупрозрачные намёки, а он, ослеплённый её красотой и собственным желанием, ничего не замечал.
― Если не хочешь, ― он постарался собрать себя, ― то я ничего не буду делать. Просто ляжем спать.
― Ну уж нет! ― Рита ткнула его ладонями в грудь. ― Сказал «А», говори и «Б»!
Собранные Ритой цветы благоухали на всю палатку, а оплавленные восковые свечи горели мягко и ровно, отбрасывая на брезентовые стенки смазанные тени. Женя, избавившись от промокшей от пота рубашки, нависал над Ритой, казавшейся сейчас удивительно хрупкой. Она смотрела на него большими глазами, в глубине которых плескалось тёмное пламя.
Обнажённая Рита трепетала в его руках и отчаянно смущалась.
В ней было прекрасно всё: тёмно-рыжие завитки волос на лобке, округлые колени, тонкие щиколотки, которые Женя легко мог обхватить ладонью. Крупные розовые соски напряглись и затвердели, а мягкая упругая грудь едва-едва вмещалась в руку.
Женя задыхался от возбуждения, но старался держаться.
Он размеренно двигался в ней, запрокинув голову и чувствуя, как катятся по горевшему лицу капли пота.
Горячая, узкая, влажная… Женя удивлялся обрывками сознания, как он ещё не сошёл с ума от жаркой смеси цветочного аромата, солнечных волос Риты и смазанных вздохами стонов, то и дело срывавшихся с её приоткрытых губ.
Они обошлись почти без крови, а две прозрачные слезинки, выкатившиеся из уголков глаз Риты, Женя собрал поцелуем. Она была так прекрасна, так беззащитна, что Жене стало безумно стыдно за то, что он так беспощадно третировал эту милую девушку.
― Солнце моё, ― он нежно коснулся кончиками пальцев раскрасневшейся щеки Риты. Глаза её были закрыты, лишь ресницы едва заметно подрагивали. ― Взгляни на меня.
Рита приоткрыла глаза, кажется, в первый раз с того момента, как Женя только-только взял её.
«Слава Богу, ― подумал он, ― она не видела моего перекошенного лица». А вслух произнёс:
― Ты как? ― ему важно было знать.
― Жить буду, ― тихонько улыбнулась Рита. Её звонкий голос чуть охрип и звучал как-то иначе.
― Тебе хоть понравилось? ― Женя со смесью тревоги и любопытства заглянул ей в глаза.
― А по мне не видно? ― Рита провела тыльной стороной ладони по глазам, стирая остатки слёз. ― Всё было прекрасно! ― она запустила прохладные пальцы в его растрёпанные волосы.
Женя благодарно выдохнул и, устроившись рядом с Ритой, положил голову ей на грудь. Она продолжала перебирать его волосы, что-то тихо напевая, а Женя соскользнул, убаюканный волшебным голосом, в сон без сновидений.
Солнце давно перевалило зенит, и дело шло к вечеру, однако разнообразные полевые цветы ещё не успели закрыться. Женя насобирал для Риты целую охапку, и Громова, загорелая и счастливая, в выцветшей рубашке-ковбойке с закатанными по локоть рукавами, вплетала нежные зелёные стебли в рыжие волосы. Сам Женя так и не постиг премудрости плетения венков, поэтому только смотрел на то, как мелькают, закручиваясь, листья и цветы в ловких пальцах Риты.
Они гуляли уже довольно долго и в какой-то момент наткнулись на Лёшу Орлова, который, бросив всё, что было связано с раскопками, занимался любимым делом ― ловлей насекомых. Женя так и не понял, что этот разговорчивый студент-энтомолог забыл среди геологов.
Вокруг колыхался под порывами степного ветра мятлик, а Орлов увлеченно щёлкал «Полароидом». Рядом с ним на примятой траве лежали сачок для ловли бабочек и банка-морилка, вонявшая ацетоном всякий раз, как Лёша её открывал.
― Эй, ты! ― окликнул Женя встрепенувшегося студента. ― Лёша, можешь нас сфотографировать? ― получив от Риты ощутимый тычок в бок, Женя добавил: ― Пожалуйста.
― Не вопрос, ― бодро отозвался Орлов. Он бросил сачок на траву и, повозившись с фотоаппаратом, произнёс: ― Так, Рита, Евгений Николаевич, встаньте вот сюда. Нет, немного левее, ― командовал Орлов, выбирая наиболее удобную позицию для снимка. ― Вот, здесь хорошо!
Женя обнял рукой Риту за талию и притянул к себе. Она почти дышала теплом, нагревшись на солнце, игравшем на фиалках в её волосах.
― Сделай две фотографии, ― попросил Женя, когда Орлов уже приготовился щёлкать стартовой кнопкой.
Вспышка на мгновение ослепила, а затем ещё раз, но Женя не моргнул, а продолжал смотреть в объектив фотоаппарата. Возможно, подумал он, это единственное вещественное доказательство того, что их роман не был сном, которое останется после жаркого лета. Не улетит вместе с песком куда-то в выгоревшие дали.
― Что спеть тебе вечером? ― спросила Рита, когда они, взявшись за руки, шли через раскоп обратно в палаточный лагерь.
― Что-нибудь из Цоя, если можно, ― Жене всё ещё бывало неудобно просить у Риты песни, которые она играла для него одного.
― Для тебя всё что угодно, ― улыбнулась Рита. ― Ведь осталось так мало тёплых дней лета.
― Молчи, Маргарита! ― Жене не хотелось думать о том, что практика скоро закончится, хотя совсем недавно, казалось, миллионы лет назад, когда по земле ещё бродили степные мамонты, он бы отдал всё, чтобы студенты вообще не приезжали. ― И не грусти, ― он уже уловил в её голосе философские нотки, которыми открывались размышления о райских птицах. ― Времени ещё километры.