Когда дверь в палату распахнулась, я увидела совсем не того, кого ждала и кто должен был предстать перед глазами.
— Доброе утро, Мирослава Андреевна. Я привёз дополнительную сумку, — мужчина вежливо поприветствовал и протянул в мою сторону сложенный в несколько раз чёрный спортивный баул.
— Володя? Доброе утро. А где Георгий? — недоумение и растерянность отразившиеся в моём голосе скрыть не удалось.
— У шефа возникли непредвиденные дела на работе, поэтому я здесь по его поручению. Не спешите, собирайтесь, я буду ждать в коридоре ровно столько, сколько потребуется.
Я оторопела, по-прежнему сжимая в руках большую порожнюю сумку, и непрошенная влага не замедлила проявиться в уголках глаз.
«Она столь же пуста, как и я», — глупое сравнение, резало без ножа.
«Это не повод, Мира, совсем не повод для слёз», — остудила неуместный душевный порыв. Но в своё оправдание я могла бы сказать, что сейчас мне сгодилась бы любая, даже самая незначительная поддержка от любимого мужа. Но если он занят… Что ж, вероятно с моей стороны будет эгоизмом требовать уделить мне больше свободного времени. Каждый из нас переживал горе и каждый по-своему справлялся с ним.
Вещи складывала не задумываясь, прокручивая в голове недавнюю сцену. Почему же Гера не приехал? Что настолько срочное могло приключиться на работе? Одежды у меня не так уж много: два халата, несколько пижам, домашний брючный комплект, тапочки, предметы гигиены. Я переоделась в спортивный костюм, который вчера вечером оставил Георгий. И ведь ни словом, партизан, не обмолвился, что у него на следующий день запланированы важные дела с утра пораньше. Хотя ему прекрасно известно о моём далёком от приподнятости настроении.
«Ты постоянно забываешь одну важную вещь, Мира. Подавленное состояние не у тебя одной», — внутренний голос, оказался мудрее меня самой. Конечно, я не имела права упрекать мужа, раз уж сама кругом виновата.
Стянув потускневшие волосы в низкий хвост, поплескала в лицо ледяной водой. Видок у меня был ещё тот. В таких случаях чаще всего говорят — в гроб краше кладут. «Тьфу, тьфу. Сплюнь дурная, шутить о подобном в больнице».
— Да, Мира, довела себя, — пробормотала отражению в зеркале. Но не желая поддаваться самобичеванию, тряхнула головой и решительно вернулась в палату из смежной туалетной комнаты.
Должна признать, что муж не поскупился. После того как мне сделали экстренную операцию во время отдыха на море, Гера в срочном порядке устроил мою перевозку в родной город. Королевский уход, который мне организовали можно было принять за санаторный на лазурном побережье, если бы не скорбный повод… Отдельная палата, туалет совмещён с душевой кабиной, напротив кровати широченная плазма. Муж расщедрился даже на услуги личной медсестры. Валечка целыми днями просиживала рядом со мной, заставляя мою голову раскалываться от боли по причине неумолкаемой трескотни. Но как бы я не мечтала накрыть очаровательную белокурую головку подушкой, чтобы приглушить хотя бы на время нескончаемый поток слов, льющийся из не менее очаровательного ротика-бантиком. Но я, проявив недюжинную стойкость и мужество, не делала этого. А всё потому, что, слушая истории из жизни совсем молодой и юной девушки, я на время отстранялась от собственных проблем, бежала от невыносимой боли, разрывающей моё несчастное сердце на части каждый проживаемый день. Я раньше не задумывалась, что жизнь та ещё любительница напакостничать, подкинуть изощрённых испытаний, ударить исподтишка, со спины. Видимо настал мой черёд расплачиваться за собственную самоуверенность, помноженную на глупость.
Планшет, зарядка, мобильник отправились в небольшой кожаный рюкзак, который я повесила на плечо. Напоследок оглянулась на некогда пышный букет из роз и хризантем в плетёной корзинке. Цветки за время моего нахождения в больнице успели пожухнуть и свесить горемычные головки, утратившие былую красоту. «Очень похоже на меня», — промелькнула очередное сравнение, окрашенное угрызениями совести и мрачным сожалением содеянного. Открыла дверь и выглянула в коридор. Володя, как обещал, сидел неподалёку в кресле для посетителей, но увидев меня моментально подскочил.
— Мира Андреевна, ваш муж строго-настрого запретил позволять вам носить что-то тяжелее мобильного телефона. Поэтому все сумки отдайте, пожалуйста, мне.
Я внимательно посмотрела на крепкого плечистого мужчину, преградившего мне путь. Его брови сердито хмурились, углубляя борозду на переносице, делая молодое лицо значительно старше:
— Так сумка в палате, я не поднимала её.
Тогда Володя сделал ещё шаг, становясь ближе, почти вплотную ко мне, после чего осторожно подцепил пальцами лямки рюкзака на плече.
— Говоря все сумки, эту я тоже имею в виду, Мира Андреевна.
Я слегка наклонилась, позволяя лямкам скатиться вниз по руке, и перехватила кистью.
— Мне для выписки вероятно понадобятся документы, а они в рюкзаке, — со словами безропотно протянула мужчине ношу.
— Не переживайте, у меня приказ не отходить от вас ни на шаг.
Володя направился в палату за большим баулом, а я задумалась над его последними словами. Муж не приехал за мной на выписку, но позаботился о моём комфорте. Или не комфорт тому причина? Больше смахивало на контроль. Но я беспечно отмахнулась от подозрений. Георгий никогда не позволял себе подобные глупости.
Честно говоря, порою я завидовала сама себе. Да, со мной и такое случалось. Но я искренне была убеждена, что выиграла в многомиллионную лотерею, умудрившись повстречать на жизненном пути столь невероятного мужчину, как мой любимый супруг. Расписались мы семь лет назад, до этого встречались около года. И ни разу, за всё время Гера не дал ни единого повода усомниться во взаимных чувствах друг к другу. Даже когда первая влюблённость прошла, сталкиваясь с повседневным бытом, я по-прежнему чувствовала глубокую привязанность и уважение к своему мужу. Ждала его каждый вечер после работы и не могла удержать рвущиеся из глубины души искренние порывы — расцеловать при встрече и прижаться к нему всем телом, вдохнуть неповторимый аромат, понежиться в крепких, надёжных руках, сжимающих в ответ до хруста в рёбрах.
Первое время ужинать мы начинали только после того, как с положенными интимному моменту чувством и страстью исполняли по отношению друг другу супружеский долг. Постепенно, со временем, мы, конечно, научились держать эмоции в узде. А последние, полгода примерно, в наш быт незаметно вошла новая семейная традиция. Отныне мы ужинаем, словно великосветская интеллигентная пара, чинно восседая за длинным обеденным столом, накрытым накрахмаленной скатертью. И только после ужина, либо после того, как Георгий уделит внимание незавершённым рабочим делам в кабинете, мы всецело отдавались взаимным ласкам. Я не расстраивалась, что былая жгучая, опаляющая страсть ушла, ведь иногда у нас случались и жёсткие порывы, совсем как раньше. Но должна признать, что их стало существенно меньше. Тем не менее некая размеренность и прозаичность мне больше по душе необузданных всплесков неконтролируемых гормонов. Неужели возраст накладывал свой отпечаток?
— Можно идти в регистратуру, — Володя бесцеремонно ворвался в мои размышления.
С бумагами закончили быстро. Оказывается, ещё вчера муж оставил необходимые распоряжения, забрав с собой все выписанные врачом рецепты и график приёма лекарств. Поэтому от меня потребовался только паспорт и несколько личных подписей.
Улица встретила промозглым осенним днём. На календаре середина сентября. Но низкие свинцовые тучи, нависшие над городом, а также промозглый, порывистый ветер тревожили и пугали, что солнце будет светить всё реже и реже. Я поёжилась в толстовке. Не ожидала, что куртка окажется не лишней.
— Пойдёмте быстрее, Мира Андреевна, пока вы не замёрзли. Извините, я не знал, что нужно захватить куртку. Но машина недалеко, — Володя не оставил без внимания мою зябкость. А я в ответ скорчила недовольную гримасу. Забота — это, бесспорно, положительное человеческое качество. Но когда её становилось слишком много, нестерпимо хотелось раздвинуть границы личного пространства. А возможно за меня говорили приобретённые в стенах больничных стен капризы и привередничество.
Засеменила мелкими шажками за водителем, его широкий размашистый шаг не чета моему. Когда я подошла к припаркованному внедорожнику, мужчина успел сложить сумки в багажник и терпеливо поджидал меня, предусмотрительно открыв заднюю дверь. Путь домой показался слишком быстрым. Странное чувство, учитывая, что как правило все, кто покидал лечебные учреждения, наоборот, стремился оказаться как можно дальше от них и чем быстрей, тем лучше. Не знаю почему, но под ложечкой противно сосало. Будто должно случиться что-то плохое. Хотя самое страшное, что могло произойти в жизни женщины я пережила две недели назад.
«В твоей груди эхо не унявшейся боли. Нужно время, Мира», — подбодрила сама себя, входя в наш с мужем особняк, всегда казавшийся мне слишком большим, пустым и холодным. В нём не хватало детского смеха и лая собак. Словно уют и тепло старательно обходили наш дом стороной, не покупаясь на богатое и роскошное убранство. Первый этаж поражал высоченными потолками, мраморными полами и огромной хрустальной люстрой в холле. На стенах дорогие полотна картин, обрамлённые в затейливые рамы.
Кстати, напротив входной двери широкая центральная лестница, разветвляющаяся после первого лестничного пролёта на два ручейка, упиралась в огромную картину почти два метра высотой, на которой изображены я с мужем в день нашего бракосочетания. Художник писал картину по фото. Потому как Гера категорически отказывался позировать, но требовал у несчастного выполнение заказа в лучшем виде. Поэтому позировать мне приходилось одной. Не то, чтобы одной… Просто Гера вместо себя присылал кого-то из охранников со своей фотографией в руках. И смех, и грех, одним словом. Но в этом весь Георгий — я хочу, мне надо, значит остальные либо выполняют, либо подстраиваются под сумасшедшую карусель обстоятельств, учинённых моим мужем.
— Мирушка, ты вернулась! — Дородная женщина пятидесяти пяти лет в цветастом фартуке со следами муки на лице обняла меня крепко и по родному.
— Здравствуй, тётушка, давно не виделись.
— Ох, горюшко какое, Мира. Как же так? За что же вам с Герушкой столько испытаний? Ох, бедные-бедные дети, — женщина заламывала руки и в её глазах за линзами очков блестели капли непролитых слёз.
— Полно те, Мария Мстиславовна, что ж ты слёзы льёшь. Итак тошно, не рви душу, прошу.
— Конечно-конечно, Мирушка. А я тут тесто поставила. Герушка, молодец-то какой, вчера предупредил, что тебя привезут сегодня. Вот я с утра пораньше и расстаралась.
— Неужели вкусными булочками побалуешь? — Приветливо улыбнулась беспокойной женщине.
— Конечно, твоими любимыми, с орехами. Как не побаловать, когда любое горе нужно как следует заесть, чтобы изгнать его поганой метлой из души и из сердца. Чем вкуснее и сытнее заешь, тем быстрее сможешь вернуться в привычную колею. Или ты со мной желаешь поспорить? — тревожный и горестный взгляд за линзами очков приобрёл лукавый блеск.
— С тобой никто не рискнёт спорить, тёть Маш, — сразу признала поражение и смиренно опустила голову. Сердобольная женщина тут же чмокнула меня в макушку, но я резко отстранилась.
— Я же после больницы, дай мне помыться нормально и смыть с себя ужасный лекарственный запах.
— Кстати. Имей в виду, что твои таблетки у меня, с утра ребята смотались в аптеку и всё привезли. Герушка оставил мне расписанный врачом график приёма. Поэтому ни о чём не беспокойся, просто принимай то, что я принесу.
— Ну, что ты, тётя Маша. — Вина мгновенно растопырилась изнутри иголками, я недостойна заботы чуткой женщины: — Я не маленькая девочка, и позабочусь о себе сама. У тебя самой дел на кухне невпроворот.
— Тю, разве то хлопоты, — протянула тётя и пухлой рукой отмахнулась от надуманных возражений, — одно сплошное удовольствие. И вообще, не серди меня. Сказала, что принесу сама, значит не перечь. Ой, — громко воскликнув, она всплеснула руками, прикладывая ладони к раскрасневшимся щекам, — тесто наверно убежало, — после чего поспешно развернулась и улизнула обратно на кухню. На свою любимую территорию, которую уже много лет по праву считала исключительно персональной вотчиной.
Мария Мстиславовна приходилась Георгию родной тёткой по отцу. У женщины не было своих детей, муж умер рано, угорел по пьянке в бане. А Гера, когда отстроил свой огромный особняк так сразу и забрал тётю к себе. Та же, проявив недюжинные кулинарные способности, умудрилась подмять все кухонные дела под себя. Гера и его ребята из охраны, которые жили на территории, примыкающей к особняку, в одном из флигелей, настолько полюбили стряпню Марии Мстиславовны, что практически носили женщину на руках. По крайней мере, стоило той попросить кого-то об услуге, просьба выполнялась в мгновение ока. Гера с хитрецой и снисходительностью посматривал на творимое самоуправство, но вместе с тем орлиным глазом зорко следил за происходящим и не позволял парням выходить за рамки. Прежде всего работа и служебные дела, всё остальное — в свободное время. Поэтому парни научились делегировать между собой полномочия. Если кто-то из них оказывался свободен, то именно ему выпадала честь исполнять прихоти Марии Мстиславовны.
Помимо этого, за домом, вернее за территорией вокруг следил дед Василий, выполнявший обязанности дворника. Он обитал неподалёку, в соседней деревне. А также несколько девушек-домработниц, которые, согласно договорённостям с клининговым агентством, приезжали раз в неделю, обычно по понедельникам, чтобы провести полную уборку в доме. А за ежедневным порядком в обжитых комнатах со вторника по пятницу следила внучка деда Василия — Алина. И только в воскресенье особняк замирал. Мария Мстиславовна, как правило, занималась своими делами или частенько уезжала в город пообщаться с подругами. А мы с Герой оставались одни, и именно эти моменты я любила больше всего. По воскресеньям он не прятался, ссылаясь на рабочие дела в кабинете, а оставался рядом со мной.
Мы нежились и упивались минутами, проведёнными наедине. В такие дни любые комнаты особняка могли стать невольными свидетелями проявления наших неистовых чувств. Гера любил периодически обновлять разные поверхности. После чего в понедельник я красная от смущения и неловкости перед клининговой службой скрывалась в самом дальнем и необитаемом углу дома. Или же убегала подальше в сад на заднем дворе, или помогала тёте Маше по хозяйству. Именно в этот день я старалась записаться к косметологу или парикмахеру. Потому как Гера не ограничивал и не сдерживал себя, делом доказывая и убеждая меня насколько сильна его любовь, в следствие чего биологические жидкости могли оказаться в совершенно неожиданных местах. Он-то в понедельник уезжал в офис на работу, а я оставалась одна посреди пустующих комнат, не считая кухни и хозяйничающей в ней тётушки. Пока однажды не застала разговор двух девиц, мерзко хихикающих и обсуждающих нашу с мужем бурную сексуальную жизнь. С той поры я предпочитала исчезать с поля зрения уборщиц. Возможно я глупая, неуверенная в себе трусиха, но становиться объектом грязных сплетен не каждому придётся по душе.
Я поднялась на второй этаж в нашу с Герой спальню. Всё на своих местах, будто комната даже не заметила моего отсутствия в течение трёх недель. Широкая кровать с толстыми, украшенными резьбой деревянными балками в каждом углу, застелена тёмным покрывалом. Балдахин давно снят. Улыбнулась своим глупым детским мечтам и смешным воспоминаниям.
Помню, как впервые узрев кровать, предполагавшую наличие балдахина, я решительно и с азартом вознамерилась повесить поверх тонкий тюль. Какая девочка не мечтала о балдахине, наряжая в детстве кукол? Поэтому я была уверена, что мне несказанно повезло, потому как кровать хоть и выполнена из тёмно-коричневого массивного дерева соответствовавшая скорее брутальному мачо нежели тепличной принцессе, всё же обещала исполнить заветную девичью мечту.
Сказано — сделано. Тонкая кремовая вуаль, длиной с километр, была навешана ценой нескольких вёдер пота, проклятий в адрес всей ткацкой промышленности и отдельных кудесников, в частности, а также трёхэтажного мата, замешанного на блатном жаргоне. Потому как водрузить пошитый по индивидуальному заказу балдахин, а также дать ценные советы собрались почти все, кто так или иначе проживал в доме, либо на прилегающей территории. Гере повезло больше всех — он вовремя укатил на работу.
Я и тётя, дед Василий с внучкой Алиной, а также двое ребят из охраны — каждый решил, что уж он-то лучше всех знает с какой стороны набрасывать, как высоко подкидывать и сколь сильно натягивать. Я по сей день так и не поняла, почему ткань не пала смертью храбрых в неравной хватке, а на удивление с честью выдержала все экзекуции. Множество ручьёв пота сошло с двух молодых ребят, один из которых был как раз таки Володя, мой нынешний водитель, в ту пору только устроившийся в охрану на испытательный срок. Ведь именно им пришлось совершать героический подвиг, стоя на стремянках, зарываясь в метрах воздушной ткани, параллельно отбиваясь от множества вытянутых над головами рук, принадлежащих женской половине помощников и деду Василию, кто остался внизу и расправлял путающуюся ежесекундно прозрачную ткань.
Когда дело было сделано, на меня смотрело шесть мужских глаз с идентичным выражением. Даже дед Василий почему-то поспешил выразить солидарность согласно половой принадлежности, а не относительно ландшафтной высоты нашей маленькой геосистемы. Так-то деда ведь снизу стоял, вместе со всеми женщинами. Однако мужчины, понимая, что перед ними молодая, ехидно улыбающаяся супруга их непосредственного и грозного начальника, которая неизвестно наябедничает или нет, и не смея называть своими именами те чувства, каковые им довелось испытать, тем не менее мысленно транслировали мне что-то вроде: «Ни за что не женюсь, а если женюсь, то моей бабе придётся спать на койке с панцирной сеткой и матрасом поверх».
Самое обидное — не для меня, но тем, кому могло и наверняка стало бы обидно, хотя мы с Герой не болтали и тётя Маша дала клятвенное обещание молчать — тонкий, воздушный, во всех смыслах распрекрасный балдахин не пережил первой же ночи.
Не знаю, может мы плохо закрепили ткань на столбах, или же Гера оказался чересчур пылким и не к месту сильным, но в порыве страсти ткань была бессовестно содрана мужем. И барахтаясь в воздушных тюлевых облаках, заставших нас врасплох, мы оба умудрились столь сильно запутаться, что неведомым образом петля едва не затянулась на моей шее. Гера ругался матом громко и долго, а я после произошедшего ни разу не повторила собственной досадной ошибки и резко перестала восторгаться и мечтательно вздыхать об интерьере предназначенному, судя по личному печальному опыту, исключительно для принцесс. Они видимо с рождения предупреждались о возможных опасностях и знали, как избежать конфуза.
Пройдя через всю комнату, села на мягкий стул у туалетного столика, расположившегося подле окна. Чувство неподъёмной тяжести давило на плечи, мешая дышать. Я ощущала себя настолько потерянной и одинокой, что одно лишь осознание собственных эмоций повергало меня в ужас. Спрятала лицо в ладонях до невозможности мечтая дать волю слезам, но почему-то даже на эту естественную функцию женского организма не осталось сил. Ни одной слезинки не выкатилось из глаз, как бы я не старалась выдавить хоть что-то. Поэтому пришлось поднимать себя за шкирку, насилу снимать одежду, чтобы принять обжигающий душ и смыть с себя не только больничные запахи, но и растворить ледяную глыбу в душе.
Я только переоделась в джинсы и объёмный пуловер в широкую сине-белую полоску, как зазвонил телефон. Бросилась тут же к рюкзаку откуда раздавался звук, надеясь услышать голос мужа, но дисплей высветил «Маринка». Стон разочарования сдержать не удалось, но на звонок я ответила.
— Привет, подруга. Как ты? Уже дома?
— Привет, Марин. Дома. Только из душа вышла.
— Вот и правильно. Вот и молодец. Не дрейфь. Прорвёмся. Где наша не пропадала?
В другой раз я бы рассмеялась, но сейчас лишь один уголок губ едва приподнялся: — Ага, наша везде пропадала. Особенно когда речь заходит о тебе.
— Да, ла-а-адно, — протянул звонкий голос, — а жизнь для чего дана? Что я, по-твоему, буду в старости внукам рассказывать? Как вязала носки перед телевизором в компании двадцати кошек?
— Не утрируй, ты и кошки с носками — это что-то из области даже не фантастики, а скорее фэнтезийного комикса.
— Ага, японского… Худенькая девочка с сиськами десятого размера и десятком поклонников, стоящих вокруг неё, и во всеоружии так сказать.
После озвученной нелепицы я не выдержала и громко расхохоталась, едва в голове нарисовалась жуткая картина: — Только не говори, что это и есть твоя тайная и сокровенная эротическая фантазия.
— А что? — Моя лучшая подруга без комплексов: — Мужики во все века заводили гаремы из полтысячи неудовлетворенных, от того злых и ревнивых баб. Ты думаешь почему у тех, кто держал гаремы, столько кровожадностей и убийств с переворотами водилось? Несчастные тётки должно быть с ума съезжали от дикой жажды по мужикам, а не получив желаемого, усмиряли голодную утробу другим извечным способом — проливали чужую кровь, строя козни. А у меня пусть был бы какой-то десяток, пф! К тому же я не жадная.
Я продолжала хохотать, сидя на одном из двух имеющихся в комнате кресел и сгибалась пополам от смеха: — А-ха-ха, прекрати.
— Зато ты наконец рассмеялась, а то я успела подумать, что мою подругу за те два дня, что мы не виделись, завербовали в секту «Конец света близок, очистись подаяниями инок».
— Спасибо, что позвонила, Мариш, — постаралась передать скопившуюся тёплую признательность голосом, раз уж не могла обнять.
— Подольский как?
— Мы не виделись сегодня. С водителем домой приехала. Вроде у него какие-то срочные дела на работе появились.
— Да уж, конечно. Держи карман шире. Чтобы Гера, который с тебя пылинки сдувает и на руках носит до туалета и обратно, предпочёл непонятные дела твоей выписке? Ни за что не поверю…
Я и сама знала, сказанное подругой — чистая правда. Любой, кто мало-мальски знаком с Георгием Подольским, так же прекрасно осведомлён, насколько тот одержим своей женой, то есть мной. Впрочем, я отвечала мужу полной взаимностью. Мы хоть и не особо публичные люди, но тем не менее никогда не скрывали чувств, что испытывали в отношении друг друга. Поэтому все, кто регулярно или не очень общался и виделся с нами, отлично понимал, что наша семья основана на бурной и взаимной любви без грамма расчёта. Да, Гера много работал и не мог уделять мне достаточного времени. Но когда он рядом, то не было на свете той силы, которой по силам нас разъединить. Он ходил за мной по пятам, и я вторила ему тем же. Может мы больные, кто бы знал. Но когда врастаешь в другого человека с корнями, выдрать обратно невозможно. Хирургические навыки и скальпель уже не помогут — летальный исход при любом, даже самом осторожном вмешательстве.
Гера моя первая и единственная любовь. Он мой первый и единственный мужчина. Таковым и останется до самой смерти, других мне не надо. И я более чем уверена, что он чувствовал тоже самое, если не больше. Потому как все окружающие не упускали случая потешиться над мужчиной, высмеивая его чрезмерную пылкость в отношении меня — когда он старательно сдувал каждую несуществующую пылинку или упреждал любое желание. Отчего сплетни и зависть вокруг нас разрастались также быстро, как снежный ком в горах превращался в лавину от любого неосторожного, едва заметного шума, стоило нам появиться на приёме или именинах кого-то из партнёров мужа. Поэтому я привыкла избегать любыми путями большого скопления людей. Липкая грязь из осуждения, презрения, неприязненности и в большей степени зависти — это самый короткий список того, что я чувствовала, когда оказывалась под перекрёстным прицелом ядовитых глаз и вспышек фотокамер. Мерзко. Отвратительно. Жизненно.
— Алё, гараж! Ты почему молчишь? — до меня вдруг донёсся резкий голос подруги, заставивший вздрогнуть от неожиданности.
— Извини, родная, задумалась.
— Ох, Мирка. Хватит витать в облаках. Жизнь не закончилась. Всё у тебя наладится, вот увидишь.
— Твоим оптимизмом можно подпитывать целые города, списав в утиль атомные электростанции.
— А смысл хандрить? Жизнь, итак, не сахар, чтобы мы с тобой слёзы проливали. Соберись, возьми себя в руки. Запишись в наш любимый спа-салон, тот который возле торгового центра и меня заодно запиши. Будем вместе красоту наводить. А то на тебя без дрожи не взглянешь.
— Ну, спасибо подруженька.
— А что? Кто кроме меня тебе правду-матку в глаза скажет?
— И то верно. Хорошо, уговорила. Узнаю вечером планы Геры и запишу нас в салон, встанем в очередь за красотой.
— Только ты мне заранее сообщи день и время, чтобы я у шефа отпросилась.
— Не смеши меня, Маринка. По-моему, это твой шеф у тебя отпрашивается, а не наоборот.
— А-ха-ха, есть такое. Но я же не наглею, знаю всё-таки своё место в пищевой цепи.
— Ты не надумала его бросать? Он ведь женатик, семейных перспектив — круглый ноль.
— Глупая ты, Мирка. Он именно этим меня и устраивает. Сама знаешь после Самохина я серьёзные отношения на дух не переношу. Поэтому мой женатый шеф — отличный вариант безопасно расслабиться. К тому же, умудрённые жизненным опытом матроны любят неустанно повторять, что регулярный секс полезен для женского здоровья.
— Угу, только надеюсь ты понимаешь, что так говорят исключительно те женщины, кто нуждается в оправданиях череды беспорядочных связей.
— Поздравляю, моя подруга — лицемерная ханжа. Если ты глубоко и надолго замужем, Мирка, это же не значит, что все женщины должны мечтать о том же самом.
— Ты права, Марин, извини.
— Да, ладно. Я не обижаюсь. К тому же тебе простительно, натерпелась как-никак.
— Не будем об этом. Иначе вся твоя дружеская терапия полетит коту под хвост.
— Слушай, а хочешь я подарю тебя котёнка? Или щенка. Ты кого больше любишь?
— Не вздумай. Во-первых, я хочу ребёнка, а не котёнка. А во-вторых, Гера вышвырнет вон всех лохматых и хвостатых. Он категорически не желает видеть в доме любую живность.
— Да в вашем доме месяц будешь животинку искать и то не найдёшь. Пока все комнаты оббегаешь, успеешь и проголодаться, и потеряться.
— Не преувеличивай.
— Ладно, как скажешь. Пойду я дальше работу работать. А ты не забудь про спа.
— Ты же мне сама десять раз напомнишь, если я забуду.
— Ха-ха, чао, подружка.