Настя
Дни словно резиновые. Каждый последующий, по ощущениям, в разы длиннее предыдущего. И самое ужасное во всем этом, что я понятия не имею, когда это долбанное, невыносимое просто, ожидание закончится.
Что ж, терпение — не моя добродетель. Я никогда не умела ждать. Да меня все родственники и друзья с самого детства называли егозой, потому что я никак не могла усидеть на месте. Миша так вообще всегда меня доводил до белого каления, зная о моей нетерпеливости. Специально заранее за несколько дней сообщал о том, что мы куда-то пойдем или поедем — в парк или на аттракционы, — и в тот момент начинались мои муки и терзания, а его это невероятно забавляло. Он всегда говорил, что у меня шило в одном месте…
Миша…
Боже, как же я соскучилась по нему и как же страшно! Я стараюсь не думать о том, что происходит там, куда поехали ребята вытаскивать моего брата. Я знаю, что благодарить себя они не позволят, ведь такая верность друг другу, Родине, своей семье — это у них в крови. Настоящие офицеры! И я ими безмерно горжусь. Но сердце сковывает страх за них. Меня охватывает леденящий душу ужас, когда в голове мелькают мысли о том, что кто-то из них может пострадать… Или погибнуть… Я гоню от себя эти мысли прочь. Чаще получается. Но иногда, когда Тоша не видит, сидит, погрузившись в свой ноутбук, я сбегаю в ванную и там даю волю слезам. Потому что, если не проплачусь, то однозначно взорвусь от всех страхов и переживаний, что сейчас прочно поселились в моей душе.
Вот и сейчас как раз такой момент. Я сижу на кафельном полу в ванной, прислонившись головой к холодной стене и беззвучно рыдаю, зажав рот руками. Ну нет у меня больше сил. Шесть дней прошло! Шесть! И тишина. Никто из ребят не вышел на связь до сих пор. А если что-то пошло не так? А если их спасательная операция провалилась, ведь по словам Яра в ней было очень много пробелов и моментов, успешное решение которых зависело просто от удачи. От удачи, блин! И это спасательная операция!
— Насть, ты опять ревешь что ли? — громкий стук в дверь и грозный голос моего надзирателя разрезает тишину.
— Не… нет, я не плачу.
— Ну-ну, так я и поверил тебе, коза мелкая. А ну, дверь открывай и вытаскивай свою прелестную задницу из укрытия, разговаривать будем.
— Антон, я не хочу! Не хочу разговаривать! Я не могу! Не могу! Не могу! — срываюсь на крик. Истерика захватывает меня с ног до головы и я уже не в состоянии сдерживать громкие всхлипы. — Почти неделю от них нет новостей. А что, если…
— Нет! — Антон не дает договорить страшную догадку, которую даже произносить вслух страшно, — Ничего с ними не случилось. Насть, — уже мягче, — открой, а?
Что-то в его голосе заставляет меня встать и подойти к двери. Может, ничем не прикрытое волнение за меня? И за ребят? Антон ведь тоже переживает за них. Обычно он там, с ними. А тут его заставили нянчится со мной и он тоже себе места не находит. Порой я замечаю, как он ходит из угла в угол по гостиной, словно тигр в клетке. Распахиваю дверь и меня тут же прижимают к теплой, сильной груди, обнимая и поглаживая по спине.
— Ну чего ты расклеилась, маленькая? — Тоша утешает меня и понемногу двигается в сторону дивана, так и не выпуская меня из своих объятий. — Ты что не веришь в них совсем?
— Верю, конечно! — падаю на диван, забираясь на него с ногами. Тоша накрывает меня теплым пледом и садится рядом. У меня зуб на зуб не попадает. Только вот сама не знаю, отчего именно. То ли от холода пола и стен в ванной, где провела около часа, как минимум. То ли от страха и волнения. — Просто… Не знаю… Предчувствие какое-то тяжелое. Ну сам подумай, почему по-прежнему тишина? Неужели за шесть дней ничего так и не решилось?
По щекам снова текут слезы бесконечным потоком. Я даже уже не пытаюсь ни сдерживаться, ни стирать их со своего лица. Бесполезно. Антон молча встает и выходит из комнаты. Когда я уже накручиваю себя, думая о том, что совершенно достала друга своими истериками, слышу со стороны кухни шипение чайника и звук поставленной на стол стеклянной чашки. Спустя пару минут, Антон возвращается и протягивает мне ароматный чай. Зеленый с жасмином. Мой любимый. С благодарностью принимаю горячую кружку, которая моментально согревает руки. Делаю пару глотков и по телу проходит легкая волна тепла. Понемногу дрожь сходит на нет и я снова чувствую себя лучше. По крайней мере, плакать перестаю, что, судя по расслабленному выражению лица друга, его очень даже радует. Он снова садится рядом со мной на диване, аккуратно, чтобы я не разлила горячий напиток, притягивает меня к себе в объятия.
— Ну как? Легче? — тихо спрашивает, поглаживая по плечам, будто пытаясь согреть.
— Да, спасибо, Тош.
Дальше сидим, молчим. Я допиваю свой чай. Каждый думает о своем, но меня не покидает ощущение, что у Антона есть какая-то информация и он не знает, может ли со мной ею поделиться. Заметно, что его что-то терзает. Жду, когда заговорит. Зная друга, сейчас он собирается с мыслями и скоро все расскажет.
— Слушай… — а вот и оно. Сердце разгоняется и стучит так, будто я только что стометровку пробежала и вышла на рекорд. — С учетом всех условий, шесть дней тишины — это еще не повод для волнения. Понимаешь, — друг подскакивает с места и впивается пальцами в свою и без того растрепанную шевелюру. — Черт, Яр меня грохнет за то, что не могу держать язык за зубами.
— Тош, расскажи, пожалуйста, я же с ума схожу, — мягко прошу, не настаивая, чтобы не дай Бог не спугнуть его желание пооткровенничать.
— Да бля! — Антон поднимает глаза к потолку, смотрит в одну точку, сжимая кулаки до побеления. — Я просто не знаю поможет ли тебе эта информация или, наоборот, сделает только хуже.
— Ну, мы этого не узнаем, пока я ее не услышу, — замечаю резонно. — Давай, Тош. Я обещаю, что буду спокойна.
— Яр сказал, что ты можешь быть беременна и я жизнью за тебя отвечаю… — друг впивается в меня своими невозможно карими глазами, которые сейчас кажутся совершенно черными. — Я ж и сам не переживу, если… Если из-за меня тебе плохо станет.
— Да черт тебя дери, Антон! Ты не понимаешь, что делаешь только хуже?! Рассказывай давай! — тяну его за руку. Друг поддается и плюхается на диван. Начинает рассказ. И то, что он говорит заставляет мои волосы встать дыбом.
Ярик, конечно, говорил мне, что всю инициативу по спасению бойца из плена официально свернули. Именно поэтому ребята и рванули за Мишей, так сказать, неофициально. Официально они на сборах далеко в лесу на частной военной базе. Типа повышение квалификации, оттачивание боевых навыков в полевых условиях и в условиях непроходимой тайги и болот. А по факту они направились в Богом забытую деревушку где-то на восточной границе Турции с Ираном. Со слов Антона, их “начальники” не просто отменили операцию, но и не позволили использовать ту самую главную разменную монету. Те, кто держал брата в плену, требовали двух своих лидеров, находящихся в заключении в одной из наших государственных тюрем, в обмен на моего брата. Именно поэтому все отменилось. Уж больно важными и нужными “шишками” оказались те двое. Да и от лишней звездочки на погонах никто не хотел отказываться. Даже если ценой этих самых “звездочек” была жизнь бойца, который посвятил себя служению государству.
На мой вопрос “А как же они тогда собираются вытаскивать Мишу?” Антон опустил глаза и замолчал на долгих несколько минут. Меня, конечно, это значительно так напрягло. И в момент, когда я уже открыла рот и хотела попросить его продолжить свой рассказ, он снова заговорил.
Боже, лучше бы мне этого не знать! Но как? Как правильно реагировать, если ребята пошли на это ради спасения моего брата?! Это же самоубийство просто! Они ведь просто полагаются на удачу. Мне даже не нужно долго думать чья это была идея. Тут явно работал “коллективный разум”. Один бы до такого не додумался. Это ж надо было придумать нацепить мешки на головы Роме с Макаром, чтобы обмануть представителей “той” стороны. Все бы ничего, но только эти два амбала под два метра ростом и вширь полтора! Вообще ни разу по комплекции на турков не тянут. Но рассчитывают на долбанный эффект неожиданности, профессионализм Влада и какой-то таинственной незнакомки “коллеги по цеху” Влада, скорость реакции и навыки остальных ребят, а также способность Яра, в случае чего, вытаскивать людей с того света. Ну и, наверняка, на недалекость ума тех, кто будет присутствовать на обмене. Ведь не заметить разницу между огромными мужиками с мешками на головах и теми, кого ждут похитители, может разве что абсолютный, непроходимый глупец. Жесть! Они все реально чокнутые! Сама лично прибью нафиг всех, когда они вернутся.
— Ну, расклад такой, — заканчивает Антон и смотрит на меня. Он, наверное, ждет, что я сейчас начну биться в истерике, но нет. К своему собственному удивлению, я держусь и даже не плачу больше.
— У меня просто голова разрывается от всей информации, — прикрыв глаза, массирую виски. Голова реально начинает болеть. — Я, наверное, пойду полежу… Может, посплю, — встаю с дивана и иду в спальню.
— Насть, — Антон догоняет меня у дверей в комнату, его обеспокоенный взгляд сканирует мое лицо, будто пытается понять все ли со мной в порядке. — Может это… врача вызвать?
— Нет, ты что… Тош, — беру друга за руку, — со мной правда все в норме. Просто голова болит. Я ж не спала практически все эти дни, а тут столько информации… Все хорошо и спасибо, что рассказал мне. Для меня это много значит.
— Ладно. Ты тогда и правда поспи. Я буду тут. Если что, зови.
Захожу в темную комнату и падаю на кровать. Я измотана и морально истощена. Не хватает даже сил на то, чтобы раздеться и залезть под одеяло. Я просто хватаю край верхнего пледа, которым заправлена кровать, вместе с одеялом и закутываюсь в них, как в кокон. Тепло. Глаза сами собой закрываются и я медленно уплываю в сон.
Меня будит стук в дверь и еле слышное:
— Насть… — в дверном проеме стоит Антон и зовет меня. Я выбираюсь из-под одеяла и присаживаюсь на кровати. Тем временем друг подходит и протягивает телефон: — Тут с тобой поговорить хотят…
Передав мне телефон, Антон выходит. А я смотрю в экран и вот теперь меня прорывает. Все волнение и страх сейчас выходят из меня бурным потоком слез и громкими рыданиями. Дрожащими пальцами щелкаю выключатель, включаю лампу и комната озаряется мягким светом. Возвращаю свой взгляд на экран смартфона и, глядя в родное, улыбающееся лицо, сейчас щедро украшенное синяками и свежими ссадинами, наконец выдавливаю из себя:
— Миша…