Денщик человек казенный. Смазал. Язык бы ей смазать, авось бы тож прояснило.
А она наддает:
- Ты, Митрий, вчерась опять каклетки оставшие с буфета не убрал?
- Виноват. Тараканов на кухне морил, запамятовал.
- Виноват... А знаешь ты, что это означает? Если мышь неубранное после ужина поест, у хозяина зубы разболятся.
Ротмистр под столом шпорами: дзык.
- Чепуха это, мамаша. На нетовую нитку бабьи вздохи нанизаны.
Старушка указательной косточкой по столу постучала.
- Скаль зубы! Конечно, есть приметы сырые: нос чешется, - в рюмку глядеть. Другие ротмистры и без этого выпивают... Наши пензенские приметы тонкие, со всех сторон обточены. Не соврут... Скажем - конь ржет, всякий дурак знает - к добру. А вот ежели вороной жеребец в полночь на конюшне заржет - беда! Пожара в этом доме в ту же ночь жди. Хоть в шубе-калошах спать ложись.
Денщик к стенке отвернулся, сухую ложку мокрым полотенцем трет, плечики у него так и ходят... Старушка серку в ухе поковыряла и опять свой варганчик завела.
- Либо поп дорогу перейдет, - отплеваться завсегда можно. А ежели он, мимо перешедши, остановится, да табачку из табакерки хватит, да, не приведи Господи, чертыхнется, - уж тому черной оспы не миновать. Я батюшек знакомых, которые нюхающие, за полверсты завсегда обхожу... Опять же собака воет. Случай серый. В какую сторону воет, вот в чем аллигория. На север - неблагополучные роды; на юг - потолок на тебя завалится; на восток - от грыжи помрешь; а коли на запад - молоко тебе в голову беспременно бросится. Приметы без промаху!
Командир виселицу свою спичечную раскидал, встал из-за стола, ноги ножницами раззявил. Голос мягкий, а под ним так смола и пробивается.
- Вы бы, мамаша, Кушку своего отравили, что ли. Больно много от него, стервы, опасностев. Это ж все равно, что на ручных гранах польку плясать. Спокойной ночи. Пока молоко в голову не бросилось, пойду пасьянц Наполеонову могилу перед сном разложу.
Смолчала старушка. Драгунский обычай известный: все смешки. Погоди, Изюм Марцыпанович, с судьбой шутить, не барьеры брать...
А Митрий, - у буфета он все кружился, - этаким сладким кренделем подкатывается:
- Оно точно-с. Которые благородные, сумлеваются. Мужицкий пустобрех! А я верю-с. У нас тоже свои приметы имеются, орловские. Выдающие...
- Расскажи, дружок, расскажи. Пирожок, который оставши, можешь себе взять...
- Покорнейше благодарим, закусимши уже. Ежели к примеру пробка в графин не тем концом воткнута, значит, гость в дому загостился, пора ему, значит, на легком катере к себе собираться.
Глянула она на графин, - поперхнулась, аж глаза побелели.
- Пошел вон, глуздырь! Скажу вот завтра командиру, чтоб тебя на хлеб на воду посадить за приметы твои дурацкие...
Пробку, как следовает, перевернула, сахарницу в буфет замкнула, и поплелась к себе с Кушкой на покой - в сонное царство, перинное государство.
Ровно в полночь заржал на конюшне вороной жеребец. Прокинулась барынина мамаша, свет вздула, да к командировым дверям:
- Вставай, зять! Пожар!
- Дед бабу рожал... В чем дело, мамаша?
- Жеребец твой ржет вороной. Слышишь?
- Не перекрашивать же из-за вас. Я во сне с городским головой пунш пил, а теперь он без меня все высосет. Беспокойная вы старушка...
Денщик тут же стоит, свечку держит, будто ружье на-караул. Какой там сон! Белая кофта по бокам вьется - чистый саван. Бумажки в волосьях рыбками прыгают. А жеребец так и заливается. Ужасти-то какие!
- Дом-то у тебя хоть застрахован?
Вздохнул ротмистр: по ком этот вздох, тот бы в щепку изсох... И пошел к себе досыпать. Авось городской голова не все выпил.
А мамаша чулки-мантильку надела и до белой зари на сундучке подремала, либо в эту ночь, либо в будущую беспременно гореть придется. До утра обошлось, ничего.
А утром еще злее беда накатила. Повела она Кушку на променаж, - с денщиком ни по чем не шел, - трах, у самой калитки батюшка в трех шагах поперек прошелестел. Остановился, табачку из табакерки хватил, да как чертыхнется: "Экий дьявольский ветер, половину табакерки выдул, бес его забодай!"
Вернулась старушка, гайки у нее развинтились, по перильцам кое-как подтянулась. Взошла в столовую, шатается. Ротмистр к ручке, а она в кресло так студнем и осела.
- Что еще такое?!
- Ох, друг... Накликала на свою голову. Поперечный поп, табак нюхавши, чертыхнулся... Кушку моего тебе завещаю. Имение - дочке. Не подходи, не подходи лучше, я теперь вроде как в карантине. Черной воспы не миновать!
Подивился ротмистр. Жилка у нее на шее бьется, глаза мутные. Одурела что ли мамаша?.. Да и впрямь чудно.
Как по расписанию все выходит. Махнул перчаткой, шашку подтянул, "дзык-дзык", на коня сел и в манеж.
Денщик полоскательной чашкой постукивает, хрустальный стакан в руках пищит. Человек казенный, ему это все без надобности. Мало ли делов?.. Часы на стене, - время на спине.
Не пила она, не ела цельный день. Все пронзительную соль с пробки нюхала, да капустные листья к голове прикладывала. Сахар-провизию, однако, пересчитала, что следует выдала - и на ключ.
Вечером сидит командир один: полстакана чаю, пол - рома. Мушки перепархивают. Тишина кругом. Будто старушку огуречным рассолом залило. В задумчивости он пришел, в полсвиста походный марш высвистывает. Таракан через мизинный перстень рысью перебежал: - что оно по пензенским приметам означает: чирий на лопатке вскочит, альбо денежное письмо получать? Тьфу, до чего мамаша голову задурила!
И вдруг, братцы мои милые, как взвоет Кушка в старушкиной спальне... Чисто гудок паровозный. Выскочила старушка в чем была, шерсть на ей дыбом, да к командиру:
- Куда окно-то мое выходит?!
- На север, мамаша... Так она и присела:
- Да что же это за напасть такая. Неблагополучные роды? Это у меня-то? У вдовой старухи?!
- Что ж вы ко мне привязамшись? С Кушки вашего и спрашивайте.
Денщик в дверях стоит, мнется. Почесал в затылке - и за дверь.
Взвыл Кутка еще пуще. Кинулась она в спальню.
- На юг воет!..
- Это что ж, мамаша, по вашему прискуранту выходит?
- Потолок завалится... Матушки!.. Выноси, Митрий, вещи, у меня уже с утра уложены. Часу здесь не останусь!