Плейлист: Friedberg — Go Wild
Энни с неверием таращится на меня.
— Почему я только сейчас слышу об этом?
Я ёрзаю на своём сиденье в кафе под открытым небом, где мы обычно встречаемся за ланчем. Оно посередине между зданием, где тренируется команда, исследовательской лабораторией Энни и кампусом, где преподаёт Лорена. У нас с Реном после обеда пиар-мероприятие, и он предложил подвезти меня после этого ланча с подругами.
Сомневаясь, как бы объяснить всё Энни, я кошусь на Рена, который сидит в другой стороне кафе. Он отпивает глоток чая, держа в руке книгу. Он спрятался за столиком на двоих в тенистом уголке.
— Я не хотела тебя волновать, — говорю я ей. — Прошлой ночью ты теоретически могла родить нового человека. Ты в деликатном состоянии.
Энни фыркает.
— Слушай, я знаю, что в прошлом месяце мы в книжном клубе читали тот искромётный исторический роман, но эта фраза неуместна. Я не деликатная. Я беременная. И судя по всему, это было просто несварение. Я могу справиться с плохими новостями, не впадая в меланхолию. Позвони мне, когда в следующий раз кто-то вломится и ограбит твой дом.
Я встречаюсь с большими глазами Энни цвета зелёного мха. Она приподнимает свои очки на веснушчатом носу-кнопке и хмурится.
— Я серьёзно.
Я хватаю её руку и сжимаю.
— Извини.
— Я тебя прощаю, — Энни накалывает на вилку кусочек курицы, салатного листа и помидора, затем засовывает в рот. — При условии, что вечером ты придёшь на водную аэробику.
— Уф, ладно. Я знаю, что пропустила много занятий, но расписание плей-оффа — это ужас. Как только это закончится, я смогу более регулярно мочить свою задницу.
— Ох уж эта ваша водная аэробика, — Ло качает головой, затем замирает, перестав листать что-то в телефоне. — Эй, Фрэнки. Ты давно в Твиттер заходила?
Я чувствую, как от лица отливает кровь. Я достаточно хорошо понимаю социальные сети, чтобы знать — такая фраза ничего хорошего не обещает.
— С утра не заглядывала. Мы сегодня утром после тренировки провели «вопрос-ответ в раздевалке» в прямом эфире, чтобы поддержать хайп плей-оффа, а потом я приехала сюда. А что?
Ло подвигает ко мне свой телефон. Это снимок папарацци, сделанный прямо возле тренировочного здания, перед тем как мы с Реном приехали сюда. Его ладонь лежит на моей пояснице, пока он подводит меня к дверце машины. Крохотный жест из-за того, что я споткнулась на неровном асфальте, ощущался на удивление приятно. Может, потому что Рен ничего не сказал. Просто мягко поддержал меня этой тёплой, крепкой ладонью и открыл для меня дверцу фургона.
Энни наклоняется, чтобы увидеть волну комментариев в Твиттере, от которых мой желудок бунтует. Поправив очки на носу, она смотрит то на телефон Ло, то на меня.
— Вау. Очень многим женщинам ты уже не нравишься.
Комментарии разворачиваются с ошеломительной скоростью. Некоторые хорошие. Многие ужасны.
«Ооо, я хочу себе туфли как у неё».
«Это трость?»
«Вау. А я думала, он гей».
Лорена хрустит кубиком льда из чая и матерится себе под нос.
— Вот именно поэтому нам нужен феминизм. Чтобы изгнать внедрённый патриархат из нашей культуры, женщинам надо перестать перенимать токсичные мужские практики вроде иерархической агрессии и не применять их друг к другу.
Энни откидывается на спинку сиденья и со вздохом ставит тарелку на свой большой живот.
— Может, это и правда, Ло, но сейчас Фрэнки нужна не критика культуры, а практические советы.
Ло всплескивает руками.
— Я работаю в университете свободных искусств. Я худший кандидат для практических советов.
Обе мои подруги поворачиваются ко мне. На их лицах отражается одинаковое беспокойство. Милая и крохотная Энни с её прагматизмом и большим сердцем. Ло с проницательными глазами цвета мокко и дерзким пирсингом на лице, который скрывает нежную философскую душу. Они разные и внешне, и внутри. И сейчас я особенно остро не понимаю, что бы я делала без них.
— Всё нормально, — я пожимаю плечами. — Ничего не поделаешь, правда. Только ждать комментариев, в которых будет говориться, что он трахает меня из жалости.
— Ооо, вот и такой подвезли, — бормочет Энни.
Мы с Ло бросаем на неё синхронные взгляды.
Энни ярко краснеет и сползает ниже по стулу.
— Простите. Беременный мозг. Можно мне поблажку из-за этого?
— Один раз, — сурово отвечает Ло. Она забирает телефон у Энни и листает комментарии. Её лицо ожесточается, и она переворачивает телефон, кладя его экраном вниз. — Я хочу придушить этих злобных троллей.
— Но ты не можешь этого сделать, — напоминаю я. — Так что движемся дальше, да?
На протяжении долгой минуты Ло смотрит на меня. Она обладает весьма пугающей способностью угадывать мои мысли, так что я моргаю и избегаю зрительного контакта, делая глубокие вдохи, чтобы успокоить колотящееся сердце. У меня есть опыт с подобным. Может, это не было так агрессивно направлено на меня, но соцсети — это зверь, с которым я умело справляюсь каждый день.
Ничего страшного. Люди засранцы. Я привыкла, что меня судят по внешности — трость и бесстрастное лицо. Что с того, что сотни тысяч людей будут думать обо мне худшее?
— Итак, — говорит Энни, ласково сжимая мою руку. — Когда ты получишь письмо, подтверждающее зачисление в КУЛА?
— Это не гарантированно, — напоминаю я ей. — Кто знает, примут ли меня?
Энни закатывает глаза.
— Я тебя умоляю. Тебя примут. Ты создана для того, чтобы работать со спортивным правом. Твои документы и сопроводительное письмо были на высшем уровне.
— Это правда, — вклинивается Ло. — Я же отредактировала всё для тебя. Я проследила, чтобы всё было огонь.
— Посмотрим, — бурчу я.
Энни похлопывает меня по руке.
— Давайте сменим тему. Я вижу, что этот разговор тебя расстраивает.
— Мне тревожно думать об этом. Я предпочла бы просто забыть, что подала документы, а потом приятно удивиться, если каким-то образом поступлю.
— Справедливо, — отвечает Энни. — Как дела с преподаванием, Ло?
Пока Ло отвечает, мой взгляд скользит к Рену, затаившемуся в своём уголке. Его книга лежит на маленьком столике, рядом аккуратно поставлен чай и бутылка воды.
— Фрэнки, — голос Ло выдёргивает меня из мыслей.
Я смотрю на неё.
— Что?
Она поигрывает пирсингом в губе и приподнимает брови, отчего её пирсинги в бровях слегка подпрыгивают.
— Видишь что-то привлекательное?
Мои щёки заливает жаром, и я тереблю свои подвески.
— Я просто смотрела в никуда.
Ло выгибает бровь. Я уже запомнила, что это означает «чушь собачья».
Энни стонет, явно не замечая нашу перепалку.
— Боже. Как меня задрало быть беременной.
— У тебя ведь скоро срок? — спрашиваю я у неё. — Ты выглядишь как хлеб моей бабушки, когда она слишком долго оставит его подниматься.
Ло давится водой.
Энни с неверием смотрит на меня.
— Фрэнки. Мне ещё минимум месяц ходить беременной.
Это один из моих моментов в духе «Зачем ты вообще открыла рот и сказала очевидное?». Я морщусь.
— Прости, Энни. Я не хотела оскорбить. Просто ты крохотная девушка, в животе которой ребёнок высокого парня. И…
Ло громко прочищает горло и приподнимает брови. Если бы это сделал незнакомец, я бы слетела с катушек, но друзьям я научилась доверять, и небольшие социальные подсказки не кажутся мне обидными или снисходительными. На самом деле, это помогает, и я сама сказала им об этом.
Энни поднимает вилку, держа её над салатом.
— Я хочу смеяться и не писаться при этом в трусы. Я хочу снова пить пиво, — глядя на тарелку на своём животе, Энни хмуро разглядывает еду. — И я хочу съесть тебя, салатик. Но во мне не осталось места.
— Бедная Энни, — Ло сочувственно улыбается Энни, после чего кусает свое буррито с тофу и бобами. — Итак, Фрэнки, долго ты ещё будешь работать на нынешней должности, когда поступишь на юриста? Возьмёшь небольшую паузу перед началом учебы? Потому что я хочу запланировать немного веселья с тобой перед началом семестра.
— Да всё в порядке, — говорит Энни. — Я просто буду сочиться грудным молоком и страдать после того, как рожу гигантского ребёнка Тима. Но прошу, планируйте поездку в Напу без меня.
Ло цыкает.
— Я говорю о дне в спа и просмотре фильма в пижамах. Для всех нас. Включая молодую маму.
Энни оживляется и широко улыбается.
— Ладно. Тогда продолжайте планировать.
Я потягиваю свой рутбир.
— Зависит от плей-оффа. Я планирую подать заявление по собственному желанию после того, как мы проиграем, и потом отработать стандартные две недели. Я накопила небольшую подушку безопасности. Я бы хотела позаниматься и просто отдохнуть несколько месяцев перед началом учебы.
— Хорошо, — Ло улыбается и смотрит через моё плечо. — Планируешь отдохнуть с горячим хоккеистом?
— Ага, конечно, — бурчу я, кусая пиццу. — Трахнуть Рена было бы знаковым событием в моей жизни, если в постели он такой же скоординированный, как на льду, но он бережёт себя для другой.
От этих слов всё в моём нутре скисает. Я поглаживаю себя по животу и пью воду..
— Кто она? — спрашивает Ло.
— Незнакомка, которая в настоящий момент недоступна, но он надеется, что в итоге сумеет построить с ней отношения. Я не знаю деталей, только то, что он готов её дожидаться.
Энни склоняет голову набок, смотрит то на Рена, то на меня.
— Ты понятия не имеешь, кто это? Он тебе не сказал, даже не намекнул?
— Ну, если и намекнул, ты же знаешь, что я не улавливаю намёки, — напоминаю я ей. — И нет, я правда понятия не имею.
— Хм, — Ло смотрит мимо меня, в упор на Рена, и задумчиво хмурится.
Я оборачиваюсь через плечо и снова смотрю на Рена, пока он перелистывает страницу книги и улыбается. Моё сердце странно сжимается, и я отворачиваюсь.
— Что? — спрашиваю я у них обеих.
— Господи помилуй, — произносит Энни. — Он улыбается, пока читает.
Ло тоже расплывается в улыбке.
— И он пьёт травяной чай.
— Он очарователен, — выдают они в унисон.
— Шшш! — я чувствую, что мои щёки становятся ярко-красными. — Серьёзно, прекратите, вы обе.
Взгляд Лорены бродит по Рену.
— Не знаю, Фрэнки. Я предлагаю тебе уведомить начальство за две недели, а потом трахнуть его изумительную задницу.
Энни тоскливо вздыхает. Её тарелка с едой даже не накреняется, прочно покоясь на её круглом животе.
— Ло права. Дерзай. Он тебе нравится. Вы двое ладите.
— Вау, какая убедительная причина накинуться на него, — сухо произношу я. — По таким критериям я должна позвать на свидание нашего официанта.
Энни стонет, встречается взглядом с Лореной, затем смотрит обратно на меня.
— Фрэнки, он милый. И до абсурда хороший.
Я бросаю на неё взгляд.
— Ты виделась с ним всего один раз. Он с тобой поздоровался и улыбнулся. И всё.
— И что? — выпаливает она в ответ. — Его приветствие было очаровательным и запоминающимся. И ты сказала, что вы двое считаете друг друга друзьями. Я просто хочу сказать, что по-моему Ло дело говорит.
— Дамы. Он во мне не заинтересован. Он — воплощение вежливости и дружелюбия, вот и всё. К тому же, мы знаем, что Фрэнки не встаёт на путь любви.
Маленькая ладошка Энни ложится поверх моей.
— Мы обсуждали, что парни для тебя — слепое место.
— И это ты сказала, что не встаёшь на путь любви, — говорит Ло, выгнув проколотую бровь. — А мы говорим — хрень собачья.
Я мрачно смотрю на неё.
Ло берёт меня за другую руку.
— Мужчина, достойный твоей любви, не будет обращаться с тобой так, как это делала твоя семья. Ты выдающаяся женщина, Фрэнки, но тебе, похоже, нужно напоминание, что взаимосвязанные отношения в паре могут быть обоюдно доверительными, придающими сил и ответными…
— Понеслось, — бормочу я.
— Пора оставить позади этот негативный настрой, — беззаботно продолжает она. — Поговори об этом с психологом, пожалуйста. Пора приготовиться к любви. Потому что, поверь мне, когда любовь придёт, ты захочешь быть готова к ней. Ты не испытывала тех бабочек, кульбитов внутри, ощущения, будто сердце готово выпрыгнуть из груди. Когда ты это почувствуешь, всё изменится.
Моя пицца комом оседает в желудке. Большую часть этого я чувствовала, просто глядя на Рена. Я оставляю эту нервирующую крупицу информации при себе.
— И если парень не заваливает тебя в кровать, это ещё не означает, что ему этого не хочется, — добавляет Энни. — За неимением попыток соблазнить тебя давайте рассмотрим тот факт, что Рен воплощает важные качества хорошего кандидата на роль бойфренда, — она поднимает руку и начинает загибать пальцы. — Он джентльмен. Он рыжий.
Ло хохочет.
— Фрэнки просто тащится по рыжим.
Я пинаю её под столом.
— Он любит читать, — продолжает Энни. — Он работает на благо общества. Ради всего святого, после этого ланча ты пойдёшь снимать, как он читает книжки больным детишкам!
— К чему ты ведёшь? — я заталкиваю в рот кусок пиццы и жую.
Энни моргает, глядя на меня через свои очки как сова.
— К тому, что он особенный. Он сидит в кафе явно не потому, что голоден, а потому что предпочёл терпеть пристальные взгляды всего ресторана и поехать с тобой, а не избежать этой фигни и встретиться с тобой на месте. Я думаю, он не просто фантастический человек. Я думаю, ты кое-что значишь для него.
— Это… это… это по работе.
— Знаешь, в науке, — говорит Энни, — есть логический принцип под названием «Бритва Оккама».
Я кошусь на неё.
— И?
— Ну, он гласит, что если нет причин поступать иначе, то всегда нужно считать, что твои исходные данные вызваны самым логичным и потому самым вероятным объяснением. Этот принцип имеет широкое применение, как мне кажется. В жизни, в чувствах.
— Энни, я не учёный. Мы с Реном — не эксперимент.
— Ну, ты права, конечно, — она крадёт кусок моей пиццы и откусывает немножко. — Но вот тебе простая правда: вы с Реном нравитесь друг другу, вам комфортно вместе. Так?
— Да, — ворчу я.
— Так изучи, к чему это может привести. Ну то есть, если тебе хочется. А мне кажется, что тебе хочется… Я ошибаюсь?
Я смотрю на свою пиццу и вздыхаю.
— Нет. Ну типа, он мне нравится.
Нравится. Ладно, может, он мне не просто нравится. Но это просто нечто примитивное, нет? Эта ходячая сладкая булочка с корицей так меня привлекает, что просто с ума сойти.
Энни наклоняется ближе.
— И тебя к нему влечёт?
— Да, — признаюсь я. — Но я правда не думаю, что он воспринимает меня в таком плане, и мы работаем вместе…
Лорена хлопает в ладоши.
— Аллилуйя, она переспит с ним. И может, тогда она не будет такой сварливой в книжном клубе.
Моя пицца принимает на себя натиск моих эмоций. Я свирепо кусаю и отдираю от неё кусок.
— Не сварливая я. Просто та книга была дерьмовой. Там, типа, шестьсот страниц ничего не происходило.
Лорена резко втягивает вдох.
— Что? — я прослеживаю за её взглядом до столика Рена и едва не давлюсь пиццей, отчего мои щёки делаются надутыми как у хомяка.
Над ним нависает женщина. Она прислонилась задницей к столику Рена, положила руку на пинку его стула. Он максимально откинулся назад, подальше от неё, и почёсывает шею сзади. Он нервничает. Загнан в угол.
Всё перед моими глазами окрашивается красным.
— Эта чёртова хоккейная зайка…
— Воу, леди, — тянет Лорена. — Это ещё откуда взялось, Мисс Ну-Он-Мне-Вроде-Как-Типа-Нравится?
Я проглатываю до боли большой кусок пиццы и пристально смотрю туда.
— Ну… Он мой друг. Он стеснительный. Он ненавидит такое внимание к его персоне.
— Он большой мальчик, — мурлыкает Лорена. — Ему не нужно, чтобы ты за него вступалась. Если только ты не хочешь поставить на место женщину, которая явно выражает свой интерес…
Я воюю сама с собой. Лорена права. Рен — взрослый мужчина. Он может о себе позаботиться. Но Рен обычно не ведёт себя так с фанатами. Он всегда вежлив. Слишком вежлив.
Встав, я подхватываю трость и пересекаю кафе. Рен поднимает взгляд и смотрит мне в глаза, пока я иду по помещению, и энергия и целеустремленность вибрируют во мне с каждым шагом. Он удерживает мой взгляд со смелой напряжённостью, от которой у меня слабеют колени, и я рада, что можно опереться на трость.
Голос женщины стихает, когда я останавливаюсь у столика. Рен встает, вынуждая её отпустить его стул и сесть обратно на край стола. Его взгляд не отрывается от моего лица, на губах играет лёгкая улыбка.
— Здрасьте, — говорю я женщине, пытаясь изобразить улыбку. Она немножко отшатывается, так что я полагаю, что моя фальшивая улыбка, как всегда, оказывается блистательным провалом.
Мой желудок совершает странный кульбит, когда я опираюсь на свою трость и переключаю внимание на Рена.
— Привет, Зензеро.
Он сипло сглатывает.
— Привет, Фрэнки.
— Должно быть, ты не увидел меня, когда вошёл, — я киваю на свой столик, где Энни и Лорена машут с чрезмерным энтузиазмом. — Четвёртый стул так и зовёт тебя.
Плечи Рена расслабляются. Он улыбается, подхватывает книгу и оставляет на столике 50 баксов.
— Прошу прощения, — говорит он женщине, вежливо кивнув и сделав шаг в мою сторону. — Мне пора.
Мы разворачиваемся, и вновь Рен кладёт ладонь на мою поясницу, показывая, что мне стоит идти первой. Это всего на долю секунды, и потом его рука отстраняется, но клянусь, что за этот крохотный отрезок времени мое сердце пробежало марафон.
— Спасибо, — говорит он тихо. — Мне надо научиться получше сбегать из таких ситуаций.
Я улыбаюсь ему через плечо.
— Какова твоя обычная тактика?
— Выдумать причину, по которой мне нужно уйти.
— Аа. И в этот раз ты не ушёл, потому что…
Он останавливается как вкопанный.
— Потому что я ждал тебя. Естественно, я не ушёл.
— Ты мог бы подождать в машине, Рен, — я разворачиваюсь к нему лицом. — Тебе не нужно было терпеть такое из-за меня.
Губы Рена изгибаются в легчайшей улыбке.
— Давай ты позволишь мне самому позаботиться о том, как и где мне ждать тебя, Франческа?
— Как пожелаешь, Сорен, — я шутливо щипаю его за бицепс. — А теперь помоги мне доесть пиццу, чтобы мы поехали к детям, а потом домой. Пока Пацца не накакала на твой вычурный диван.
***
— Твои подруги потрясающие, — говорит Рен.
Я мрачно смотрю в окно машины.
— Они в немилости.
Когда в следующий раз приду на водную аэробику, расскажу Энни ту ужасную шутку про овощи, от которой она всё никак не может отойти. Она от смеха описается в бассейне — поблагодарим за это последние месяцы её беременности. Но Лорена провинилась сильнее всего. Пошлю к ней на работу стриптизёра. В рабочее время. Поделом ей.
Рен смеётся.
— Фрэнки. Ты крутая и невозмутимая. То, что твои подруги рассказали несколько слегка смущающих и абсолютно уморительных историй, лишь дополняет картину в целом.
Я бурчу себе под нос и ёрзаю на сиденье, пытаясь найти комфортное положение. Это сложно, когда оба твоих бедра болят.
Рен держит руль в идеально правильном положении и отпускает его одной ладонью ровно настолько, чтобы поправить зеркало заднего вида, пока мы стоим на светофоре.
— Ты же шутила насчёт Паццы, какающей на диван, верно?
— Конечно. В течение дня она в своём мини-вольере. Ну то есть, прошли годы с тех пор, как она в последний раз прогрызла себе дырку в вольере и разодрала всю мебель в моей гостиной.
Рен издаёт сдавленный звук и с опаской косится на меня.
— Ты же подшучиваешь надо мной, да?
Я широко улыбаюсь.
— Тебя так забавно дразнить, Зензеро. Ничего не могу с собой поделать.
— Поверь мне, я не раз такое слышал.
Чувство вины накатывает на меня, тяжело оседая в животе. И потому, что я сама слишком часто не понимала шутки или поддразнивания (такое постоянно случается, когда твой мозг понимает всё слишком буквально), и потому что вчера он сказал мне, что старшие классы для него были настоящим кошмаром. Наверное, над ним подшучивали столько раз, что хватит на две жизни.
— Эй. Извини, — я кладу ладонь на его бедро, и О Милостивый Санта-Клаус, Застрявший в Дымоходе, ноги этого мужчины твёрдые как гранит. Я отдёргиваю руку так, будто обожглась.
Рен прочищает горло и жмёт на газ, когда светофор переключается на зелёный.
— Тебе не нужно извиняться, Фрэнки.
Мне кажется, он что-то сдерживает, но мне ужасно плохо удаётся понимать такие моменты. Иногда быть аутистом — это так раздражающе и утомительно. Особенно когда люди не знают, чему ты противостоишь.
На работе я не говорю об аутизме. Я маскирую свои симптомы, то есть, делаю всё, чтобы казаться «нормальной», поэтому Рен и парни видят только Фрэнка-Ворчуна, серьёзную и неулыбчивую версию меня. Но иногда мне хотелось бы, чтобы Рен знал. Потому что сейчас он не знает, как сильно мне нужно, чтобы он не ходил вокруг да около, а прямо сказал мне правду. Я не вижу сквозь эти полупрозрачные слои лингвистической вуали.
Всё едва не слетает с моего языка, но вместо этого я снова ёрзаю на сиденье и меняю тему.
— Так вот… мне кое-что надо тебе сказать, — с таким же успехом можно сбросить бомбу прямо сейчас. — Папарацци сфотографировали нас вместе уходящими на ланч. Твиттер просто взорвался. Возможно, зародилась небольшая гипотеза, что мы вместе.
Рен резко ударяет по тормозам, отчего нас бросает вперёд.
— Что, прости?
— Это затихнет, Зензеро, — я держусь за ручку над дверцей на случай, если снова тряхнёт.
Его шею и щёки заливает свирепый румянец.
— О.
— О? — я тычу его в плечо. — Ты переходишь на односложные ответы.
Он начинает запинаться, щёки становятся малиново-красными.
Я стараюсь игнорировать удар по моей гордости. Неужели быть временно связанным со мной в подобной манере — это так ужасно?
— Рен. Расслабься. Всё само стихнет. И если хочешь, чтобы всё заглохло ещё быстрее, выберись из дома и сходи на парочку свиданий. Сделай так, чтобы тебя увидели с другой женщиной…
— Нет, — резко говорит он. Сделав долгий медленный вдох, Рен сжимает руль, затем расслабляет пальцы. — Прости, это прозвучало грубо. Я растерялся. Я хотел сказать, что сейчас не заинтересован в отношениях.
Меня пронзает странным уколом ревности. Что это за женщина, которую он ждёт и которая так всецело завладела его сердцем?
— Надеюсь, эта женщина того стоит, Бергман.
Его губы поджимаются. Он качает головой.
— Я… это не… — вздохнув, он направляет фургон на парковку у больницы и встаёт на свободное место. Я достаю свой парковочный стикер и цепляю на его зеркало.
— Это повлияет на твою работу? — спрашивает он. — Хочешь, чтобы я поговорил с Дарлин?
Я качаю головой.
— Не волнуйся. Ранее я уже написала ей на электронную почту и объяснила. Просто я прошу прощения, что тебе придётся иметь дело с людьми, которые думают, что ты со мной…
— Фрэнки.
Я замираю, не до конца расстегнув ремень.
— Да?
Рен поворачивается на сиденье и встречается со мной взгляд.
— Мне бы польстило, если бы кто-то подумал, что ты со мной.
У меня в ушах звенит. Сердце сжимается от ноющей боли, внутри срабатывают все тревожные сигналы.
«Опасность! Опасность! У тебя зарождаются чувства к Рену Бергману».
Пока я живу с ним. И пытаюсь сохранить профессиональную репутацию. И держать сердце на замке.
«Чёрти что, чёрт возьми. Ужасно, ужасно неподходящее время, Франческа».
Я распахиваю дверцу со своей стороны, зная, что это положит конец разговору хотя бы временно, потому что Рен непреклонно сосредоточен на учтивых манерах. Он чуть ли не бегом бежит к моей стороне, придерживает дверцу и предлагает мне руку, как делает каждый раз, когда мы сходим с автобуса, и он оказывается впереди.
Не потому, что он считает меня хрупкой или неспособной выйти самостоятельно, а потому что Рену надо было родиться двести лет назад, когда мужчины вставали, приветствуя вошедшую в комнату женщину, а ухаживание сводилось к украденным поцелуям в садах под луной.
— Мы ещё не закончили этот разговор, — твёрдо говорит он.
Я ободряюще похлопываю его по плечу и подавляю улыбку.
— Как скажешь, дорогой.