Плейлист: Regina Spektor — The Calculation
— Итак, — Рен подвигает в мою сторону молоко и маленькую сахарницу. — Фабрицио, да?
Я кладу ложку сахара с горкой в свою кружку и размешиваю, мрачно глядя на Рена. Пустая ноющая боль между моими бёдрами — целиком и полностью его вина. Я не испытывала такого сексуального неудовлетворения аж с пубертатного возраста. Я знаю, что не стоило целовать его вчера. Я позволила себе поддаться его сногсшибательной милоте и поцеловала его за это.
Но я выразила сожаление. Я ясно дала понять, что это был несчастный случай.
Тогда почему он так флиртовал и принудил нас заниматься тантрической йогой сегодня утром? Теперь мне весь день приходится страдать от его абсурдно сексуального присутствия и ходить с дамской версией постоянного стояка. Просто прекрасно, бл*дь.
Я делаю медленный вдох, который меня ни капельки не остужает, затем отпиваю глоток кофе.
— Я выбрала Фаби, потому что так я практикую итальянский и остаюсь гибкой.
Рен бурчит что-то в свою кружку кофе.
— Что? — переспрашиваю я.
— Ничего, — он ставит кружку и бросает на меня взгляд, который я не могу прочесть. — Хочешь завтрак?
— А что в меню?
Рен отходит к холодильнику. Я предпринимаю отважную, но по большей части провальную попытку не пялиться на все мышцы, явно проступившие под промокшей от пота футболкой, которая льнёт к его телу.
— Яичные белки. Ягоды. Бекон из индейки.
— Фу.
Он улыбается мне через плечо.
— Добро пожаловать в диету хоккейного сезона, Франческа.
— Разве тебе не нужны углеводы? Немножко жиров? Ты сжигаешь неимоверное количество калорий во время игры.
— Да, — он бедром закрывает дверцу холодильника, потому что его руки заняты кучей продуктов. — Но они должны быть правильными. Для этого я готовлю смузи.
Положив свою ношу на стол, он начинает нарезать овощи.
— Обещаю, омлет на удивление вкусный. Я добавлю тебе сыра. Ларсу не скажем.
Я утаскиваю только что отрезанный кусочек зелёного болгарского перца и жую его. Ларс — это диетолог и тренер по оздоровлению.
— Он меня убьёт, если узнает, как я на тебя влияю. Как думаешь, чем питается Ларс? Помимо смузи из пророщенной пшеницы. Мне кажется, у него всего 1 % жира в теле.
— Понятия не имею. Но готов поспорить на свой фургон, что он уже лет десять не ел бургеры, — Рен бросает лук и болгарский перец на сковородку, перед этим налив на неё самую маленькую капельку оливкового масла в истории. — Это объясняет, почему он постоянно такой ворчливый.
— Так, давай не будем осуждать ворчливых мира сего. У нас есть свои причины.
Рен поднимает взгляд и кладёт нож.
— Ты не ворчливая, Фрэнки. Ты просто…
Я подавляю улыбку и утаскиваю кусочек чеддера.
— Я ворчливая.
— Ты серьёзная.
— Это мило, Зензеро. но я ворчливая. Так лучше для всех. Это держит парней в узде, и они боятся моих проклятий.
Рен улыбается про себя, позволяя омлету шкворчать на сковородке и смешивает нам ягодное смузи. Мы быстро едим в тишине, изредка косясь по сторонам, когда Пацца снуёт между нами и подъедает всё, что мы нечаянно роняем.
Когда я съедаю последний кусочек, Рен спрашивает:
— Итак. Каков вердикт по омлету из яичных белков?
Я бросаю вилку и похлопываю себя по животу.
— Очень вкусно. Чеддер всё спас.
— Ага, — он берёт мою тарелку и кладёт поверх своей. — Сыр делает всё съедобным. Иначе на вкус и правда как картон.
Соскользнув с барного стула, я делаю последний глоток смузи и ставлю бокал обратно.
— Ещё раз спасибо за завтрак, Зензеро. Оставь посуду, я помою после душа.
Моё тело окоченело. С утра мне надо принять душ, прежде чем делать задачи, требующие такой координации, как мытьё посуды. Если бы я попробовала сейчас, то в итоге уронила бы и разбила всё, что попыталась удержать.
Он машет рукой.
— Да тут дел на две секунды. И ты моя гостья.
— Ну, тогда хотя бы позволь мне приготовить что-нибудь вкусненькое на завтрак в следующий раз. Я готовлю убойный тёплый сэндвич в микроволновке.
Его смех всё ещё эхом отдается на кухне, когда я иду в свою гостевую комнату и включаю душ. Я делаю воду очень горячей, позволяя ей успокоить мои суставы, которые размялись на йоге, но потом постепенно закоченели, когда моё тело охладилось. Выйдя из душа, я заворачиваюсь в полотенце, затем заворачиваю волосы в тюрбан из второго полотенца. Я делаю свой рутинный уход — увлажняющий крем, консилер под глаза, немного пудры, чтобы не блестеть как блинчик. Габби постоянно пыталась покрыть меня слоем макияжа, но я чувствую себя как в маске, если наношу что-то сверх привычной нормы.
Мне и без того хватает масок.
Я как раз закрываю свой ванильный бальзам для губ, когда слышу, что входная дверь открывается и закрывается. Пацца в моей комнате начинает гавкать как сумасшедшая. Мою кожу словно покалывает нервозностью.
— Рен? — зову я.
Ответа нет. Открыв дверь ванной, я снова зову Рена по имени. Ничего.
Лишь тихие шуршащие звуки на кухне. Теперь мне уже любопытно. Рен уже закончил принимать душ? Может, он выходил забрать газету. Поэтому я и слышала открывание и закрывание двери. В конце концов, люди же не грабят многомиллионные особняки на пляже только для того, чтобы захлопнуть за собой дверь и наведаться на кухню.
«Но грабители же растащили твою кладовку».
Чёрт. Так ведь и было.
У меня чрезмерно активное воображение. Оно много лет питает мою тревожность, но с помощью психолога я научилась справляться, сосредотачиваться на рациональных объяснениях и успокаивать нервное, иррациональное существо внутри. И, знаете, травка помогает. Но сейчас в моём организме нет травки, и единственная логичная мысль утверждает, что всё наверняка в порядке.
Я медленно иду в сторону кухни. Пройдя коридор и получив хороший обзор, я вижу, что никого нет. Но потом понимаю, что холодильник открыт.
Внезапно оттуда высовывается мужчина. Я испускаю душераздирающий вопль и отшатываюсь, налетев на стену в коридоре.
— Фрэнки! — кричит Рен где-то в доме. Я слышу, как с грохотом распахивается дверь, затем топот его шагов.
Мужчина широко улыбается мне, закрывая холодильник своей задницей и вытирая яблоко о футболку. И от этого кажется менее угрожающим. Ну, если только он не один из тех улыбающихся серийных убийц. Которые сначала съедают полезный перекус.
Мой ужас начинает стихать, когда я понимаю, что узнаю его глаза. Это глаза Рена. Скулы Рена, его длинный нос, но без горбинки от перелома. Должно быть…
— Фрэнки, — Рен врезается в меня, привлекает к своему телу и разворачивает так, чтобы защитить собой от мужчины. Подняв взгляд, он встречается глазами с парнем и бурчит что-то ужасно похожее на «вонючка».
Шумно выдохнув, Рен смотрит на меня.
— Ладно. Ты в порядке, — нежное объятие, и я оказываюсь притянута ближе. — Это всего лишь мой брат. С тобой всё хорошо?
Я киваю.
— Извини, что запаниковала. Я слышала, как кто-то вошёл, позвала тебя, но ты не ответил, так что я пошла посмотреть, кто там, а он просто выпрыгнул из-за холодильника, как чёрт из табакерки, вот я и испугалась.
Его брат прислоняется бедром к столу. Хрустя яблоком, он говорит с набитым ртом:
— Рен, похоже, забыл про манеры, но я бы тоже слегка растерялся, если бы обнимал женщину вроде тебя, и нас разделяло только полотенце.
Мы с Реном одновременно сглатываем. Теперь я понимаю, что его грудь обнажена, а полотенце низко повязано на бёдрах. Моё завязано повыше груди, но все эти движения значительно его ослабили.
— Я Вигго, — говорит он.
Рену, похоже, плевать на представления.
— Что ты тут делаешь? — резко спрашивает он.
Вигго улыбается и проглатывает, что было во рту.
— Я принёс выпечку для следующей встречи клуба.
— Выпечку? — переспрашиваю я.
— Да, мэм, — говорит Вигго. — Я кондитер-самоучка.
— А ещё он записался в школу плотников, — добавляет Рен, — изучает всё про байки и играет на фиделе. У него проблемы с обязательствами…
— С концентрацией внимания, — поправляет его Вигго, широко улыбнувшись и подмигнув.
Рен тяжело вздыхает и гладит меня по спине, глядя на своего брата. Мне кажется, он сам не осознаёт, что успокаивает меня своим прикосновением.
— Выпечка — это одно из многочисленных его хобби, которые я неосмотрительно поддержал, — Рен сердито смотрит на него. — Ты прекрасно знаешь, что это не сегодня. У меня матч плей-оффа. Не то чтобы Бергманам было дело до хоккея.
Пожав плечами, Вигго хрустит яблоком.
— Упс.
Внезапно я чувствую смещение ткани. У меня вырывается визг, когда полотенце сползает ниже моей груди.
— Рен! — верещу я.
Он разворачивается, снова оказавшись спиной к Вигго. Я заслонена им, а полотенце зажато между нами.
— Я тебя прикрыл. Твоя благодетель сохранена.
Я издаю хрюкающий смешок.
— Моя благодетель. Я потеряла свою благодетель в десятом классе, Зензеро, — его щёки заливаются румянцем. — Но спасибо. Я не хотела, чтобы твой брат видел меня голышом.
В худший момент из возможных моё бедро слабеет, и я пошатываюсь в его руках. Рен подхватывает меня, притягивает ближе, но полотенце соскальзывает ниже и теперь…
Глаза Рена распахиваются шире. Мои голые груди прижимаются к его груди. И во второй, но несомненно более выраженный раз я чувствую…
— Рен, — хрипло шепчу я. — Это твой…
— Да.
— Прижимается к моей…
— Да, — он прочищает горло. — И он очень сожалеет о своей настырности.
Я ощутила весьма обещающие очертания сегодня утром на йоге, но теперь всё подтвердилось. Этот парень огромен.
— Всё нормально, — говорю я, стараясь сохранять спокойствие. — Это… это просто физическая реакция. Это не твоя вина, но срань господня…
— У вас там всё хорошо? — окликает Вигго. И снова хруст яблока.
— Когда я выберусь из этого затруднительного положения, — бормочет Рен, — я затолкну ему целое яблоко в глотку, — он косится на меня. — Мне очень жаль.
— Это я сожалею. Это всё я и моя нога…
— Нет, Фрэнки, — он мягко сжимает меня, и наверное, это должно было подбодрить, но лишь сильнее прижимает наши обнажённые тела друг к другу. Я сама стараюсь не реагировать, но мои соски затвердели, горло и щёки горят румянцем. Тёплая, нуждающаяся ноющая боль между ногами делает меня ещё менее устойчивой.
— У меня есть план, — говорит Рен. — Мы сейчас пойдём так, чтобы ты пятилась назад, и ты окажешься вне поля зрения Вигго. Я закрою глаза, и ты сможешь уйти в свою комнату для уединения.
— Ладно, — я киваю. — Хорошая идея.
Мы медленно и синхронно начинаем идти в сторону моей комнаты. Рен движется размеренно, ведёт лёгкими тычками коленей, а я следую за его направлением и делаю аккуратные шаги задом наперёд.
Он смотрит на меня, отважно стараясь не опускать взгляд ниже моего подбородка, не смотреть на мои голые груди, прижатые к его торсу. Это просто коронный подвиг его джентльменства. Я же, напротив, бесстыжая. Я не могу не зацикливаться на том, как напряглись мои соски, как они задевают мягкие волоски на его крепкой груди. Я чувствую жёсткие линии его грудных мышц, жар его кожи.
— Мы как будто танцуем, — я смотрю на него, пытаясь отвлечься. — Готова поспорить, ты хороший танцор.
Рен широко улыбается.
— Почему ты так думаешь?
— То, как ты двигаешься сейчас. И как ты грациозен на льду.
Его улыбка делается шире.
— Спасибо, Фрэнки.
— Не за…
Мы замираем, когда полотенце Рена сползает между нами. Прежде чем кто-либо из нас успевает протянуть руку и поймать его, полотенце падает следом за моим, шорохом скользнув по нашим бёдрам.
Рен ругается себе под нос, прижимая меня ещё ближе, пытаясь зажать ткань где-то между нашими коленями.
Я смотрю на него, широко раскрыв глаза от шока.
— Ты только что сказал «карбункул»?
— Нет, — он морщится. — Может быть…
Прежде чем Рен успевает сказать хоть слово, я ахаю, потому что наши полотенца спадают окончательно. Мы голые и прижатые друг к другу. Рен открывает рот, будто хочет что-то сказать, но тут его перебивает тихий свист.
— Чёрт возьми, брат, — говорит Вигго, всё ещё жуя яблоко. — Мне нужно перенять твою рутину тренировок. Вот. Это. Задница.
Рен зажмуривается. Я видела такое выражение лишь в те разы, когда Мэддокс говорил нечто особенно упоротое. Это лицо Рена, которое говорит «Иисусе, даруй мне терпение чтобы я не выбил всё дерьмо кое из кого».
— Убирайся. Отсюда. Вигго.
Выглянув из-за плеча Рена, я вижу, как Вигго усмехается.
— Я вроде как хочу задержаться и посмотреть, как будут развиваться события.
— Фрэнки, — говорит Рен убийственно тихим тоном.
— Хм?
— Я сейчас подниму тебя, но буду держать поближе к себе, чтобы он ничего не видел. Я буду смотреть строго перед собой и занесу тебя в твою комнату.
Я киваю.
— Ладно. Хороший план.
— А когда отнесу тебя, я собираюсь убить своего брата.
***
Обычно во время пресс-конференций я держусь в уголке с другими пиарщиками и медиа-специалистами. Пресс-конференции — это не моя зона ответственности, но они влияют на мою работу. Чтобы хорошо выполнять свои обязанности, мне надо следить за всем, что происходит с командой, так что важно наблюдать за ходом пресс-конференций.
Роб, Рен, Тайлер и тренер сидят за столом, и вокруг сверкают вспышки камер. Они все в костюмах, но в отличие от Роба и Тайлера, волосы Рена не мокрые и не завиваются у воротника рубашки как обычно. Его щёки не раскраснелись от холодного воздуха и часа игры в хоккей. Ему снова не дали выйти на лёд из-за сотрясения и заживающего плеча, которое его уже не беспокоит, но Эми сказала, что ещё не время для контактных видов спорта.
— Почему Рен там? — спрашиваю я тихонько у Николь, нашего пресс-координатора.
Она косится на меня, скрестив руки на груди.
— А почему он не должен там быть? Он помощник капитана. А ещё он любимец публики. Они его обожают.
— Но он же не играл.
— И он будет объяснять, что в скором будущем это изменится.
Роб заканчивает отвечать на вопрос, и тут кто-то в зале выкрикивает:
— Рен, в сети циркулирует множество фото со вчерашнего и сегодняшнего дня, на которых ты один с менеджером соцсетей команды, Фрэнки Зеферино. Ты можешь прокомментировать слухи о том, что вы якобы вместе?
Мир резко замирает с визгом зажевавшей пластинки. Ну, это случается в моей голове.
Обычно Рен — профи в проведении пресс-конференций, но это для него новая территория. Рена никогда не заставали с женщиной, никогда не спрашивали о свидетельствах отношений, потому что никогда такого не было. В последние пару дней я видела, как Рен краснеет. Я видела, как он запинается и пытается подобрать слова. Я готова к тому, что сейчас всё будет астрономически плохо.
Но вместо этого Рен моргает своими светлыми кошачьими глазами и опирается на локти, подвинувшись поближе к микрофону.
— С кем я провожу или не провожу время вне арены, не имеет никакого отношения к моей профессиональной деятельности, а пресс-конференция посвящена именно этому. И раз уж мы затронули данную тему, я буду участвовать в четверговой игре. Следующий вопрос.
Он показывает на журналиста и отвечает на новый вопрос, без проблем сменив тему.
«Чёрт. Возьми».
— А он хорош, — бормочет Николь и улыбается мне. — Вы вдвоём, да?
— О нет, это не…
— Я просто дразню. Дарлин сказала мне, что ты просто временно живёшь у него. Мне жаль слышать, что твой дом ограбили.
Я выдыхаю. Я ненавижу такое поддразнивание. Я никогда не понимаю, что кто-то шутит, пока меня не просветят. Моё сердце бешено стучит, руки трясутся от адреналина.
— Спасибо. Всё могло быть намного хуже, если так подумать.
Повернувшись обратно к Рену, я сосредотачиваюсь на нём и успокаиваю своё дыхание. Я испытываю гордость, наблюдая за ним и за тем, как умело и спокойно он держится. Всегда мягко улыбается, всегда вежливо отвечает репортёрам, которые, надо отметить, весьма вежливы с ним. Рена все любят.
Только когда камеры убраны, и репортёры с шумом встают со своих стульев, я понимаю, что Рен развеял напряжение вокруг того вопроса.
Но при этом ни черта не ответил.
Наши парни выходят обратно в сторону недр стадиона, где тренер завершит свою речь после игры и отправит всех праздновать победу, которую едва-едва удалось одержать. Я спешу, насколько это для меня возможно, и лавирую в море репортёров.
Пробравшись сквозь них, чтобы не привлекать нежелательного внимания, я шёпотом шиплю имя Рена.
Он оборачивается через плечо и останавливается, и его улыбка делается шире при виде меня.
— Франческа.
— Не франческай мне, — я тычу его в живот и матерюсь себе под нос. Думаю, я только что сломала палец об его пресс. — Ты ответил не так, как подобало.
Он склоняет голову, черты лица искажаются в хмурой гримасе. Рен бережно берёт меня за локоть, побуждая пойти с ним. Позади нас стена людей, так что я позволяю ему увлечь меня за собой.
— Не хочешь сказать мне, — тихо говорит он, — какой ответ ты бы предпочла?
Я издаю неловкий, опешивший гортанный звук. Я так растерялась, что даже не могу подобрать слова.
— Ты учила меня, что отрицать что-либо — это гарантированный способ заставить людей считать, что ты что-то скрываешь. Я ушел от ответа, не отрицая. Как ты и говорила.
— Ренннн, — стону я. Это был тот самый момент, чтобы всё пресечь. Отрицание. Краткое и вежливое.
Он хмуро смотрит на меня и медлит, бережно отводя меня в сторону в коридоре.
— Что я сделал не так? Как мне это исправить?
Странный комок эмоций образуется в моём горле. Рен произносит те самые вопросы, которыми я сама задавалась слишком много раз. Сочувствие к его непониманию рассекает моё раздражение надвое.
— Я бы предпочла, чтобы ты сказал «Я и Фрэнки Зеферино не вместе. Мы коллеги, и я подвозил её по работе. Вот и всё».
Рен смотрит на меня несколько долгих секунд.
— Ладно. Прости. Я могу найти Митча и сказать ему это.
— Это твоё решение. Твоя публичная жизнь.
Он щурится.
— Это и твоя жизнь тоже, Фрэнки. Я не хочу, чтобы о тебе говорили что-то, с чем ты не согласна.
В какой-то момент нашей беседы, пытаясь убраться от проходящих мимо людей, я оказалась вплотную прижата к нему. Теперь в коридоре тихо, остались лишь мы двое и жар, исходящий от его костюма вместе с чистым пряным запахом. Тепло пропитывает каждую часть меня, что соприкасается с ним, и пронзает меня осознанием. Я делаю шаг назад.
— Всё хорошо, Зензеро. Может… может, ты выбрал правильный вариант. Время покажет.
— В любом случае, я найду Митча. Передам, что ты сказала.
Я хватаю его за руку.
— Рен, подожди.
Он правда не против, чтобы люди думали, будто мы встречаемся? Даже когда он бережёт своё сердце для этой женщины? Я абсолютно сбита с толку. Но, как и всегда после долгого дня в шумном и социально опустошающем мире, я слишком устала, чтобы пытаться разобраться. Я просто знаю — что сделано, то сделано, и если он пойдёт искать Митча, это лишь обострит подозрения. Этот парень тот ещё проныра.
— Всё хорошо, — говорю я Рену, отпуская его руку. — Обещаю. Я излишне остро среагировала.
— Ладно. Но скажи, если передумаешь, — он всматривается в мои глаза, и его улыбка возвращается. — Кажется, ты становишься раздражительной из-за голода. Давай запихнём в тебя бургер.
Я открываю рот, чтобы возразить, но потом мой желудок урчит.
— Ненавижу, когда ты прав.
Рен смеётся, и этот звук следует за мной до самого ресторана.