Плейлист: Meghan Trainor, John Legend — Like I’m Gonna Lose You
Я смотрю, как отсветы пламени играют на её коже, напоминая палитру закатных оттенков акварели. Золотые, бронзовые, рубиновые тени под её подбородком, на округлостях её обнажённых грудей. Голая Фрэнки, растянувшаяся на диване перед огнём — это воплощение удовлетворённой красоты.
Наклонившись через неё, я ворошу угли и подкидываю ещё полено. Её ладонь скользит вверх по моей спине и запутывается в моих волосах.
— Со стороны Эйдена было мило удалиться, — говорит она.
Я сухо смеюсь.
— Со стороны Эйдена было просто необходимо удалиться.
Так он и сделал. Один взгляд на меня с Фрэнки на руках, когда мы оба были насквозь промокшими, хохочущими и опьяневшими от любви, и он взвалил свою сумку на плечо, пробурчал что-то про аэропорт и вышел. Я услышал, как под шинами его арендованного авто захрустел гравий, затем шум двигателя стих за звуками дождя. А потом я сорвал с Фрэнки одежду, поставил под горячий душ и опустился на колени, чтобы показать, как сильно я по ней скучал.
Фрэнки улыбается мне.
— Я чувствую себя виноватой, но даже лучше, что его здесь нет. Вы весьма шумный любовник, мистер Бергман.
Румянец заливает мои щёки, пока я сверлю её притворно сердитым взглядом.
— Думаю, вы хотели сказать «страстный», мисс Зеферино.
Её улыбка становится шире и лишь на мгновение прерывается остаточным кашлем, который звучит далеко не так страшно, как три недели назад.
Я провожу пальцем по ямочке на её щеке.
— Она мучила меня много месяцев, Франческа. Лет, если быть точнее.
— Моя ямочка? — она шлёпает ладонью по своей щеке и моему пальцу, выглядя смущённой. — Странно, что у меня их не две, да? Меня это всегда бесило, потому что мой мозг жаждет симметрии.
— Поэтому мне и нравится. Ты всегда такая аккуратная и точная. Но у тебя есть эта ямочка, которую я видел лишь при твоих редких улыбках. Даже если это несовершенство, мне это кажется красивым.
Её улыбка гаснет.
— Некоторые несовершенства не столь красивы, Рен.
— Да. Возможно, это так, — я провожу пальцами по её волосам. — Но если это твои несовершенства, то я люблю их. А ты любишь мои.
Она хватает меня за запястье, заставляя мою руку замереть.
— Мне надо это объяснить. Мне нужно, чтобы ты понял.
Гладя её щёку пальцами, пока она всё ещё держит моё запястье, я смотрю на неё сверху вниз.
— Я слушаю.
Фрэнки по возможности удерживает мой взгляд, но её глаза всё же скользят по моему телу, к огню, к моим губам и волосам.
— Несколько недель назад мой психолог кое-что мне сказала… и я много думала об этом.
Я жду её, слушая в тишине, если не считать потрескивания древесины в камине.
— Она сказала, что нельзя поверить в чью-то любовь к тебе, пока ты не считаешь, что ты её достоин, — тихо говорит она, глядя в огонь. — Надо любить себя. И я думаю, что в этом отношении ты меня намного опережаешь, Рен.
— Что ты имеешь в виду?
Она вздыхает.
— Иногда я правда чувствую себя циничной. Иногда я оптимистична. Я думаю, что в плохие дни, когда всё болит и всё кажется таким сложным, мне не кажется, что я заслуживаю любви. И я знаю, что это неправда, что мне дозволено испытывать трудности, и это не лишает меня любви… но это всё равно ощущается реальным.
Я прижимаю её к себе потеснее.
Фрэнки смотрит на меня, выглядя душераздирающе одинокой, обнажённой и омытой дождем, настороженной и полной надежды.
— Ты меня понимаешь? — спрашивает она.
— Думаю, да. Я не говорю, что это одно и то же, но это немного напоминает мне те моменты, когда я погружаюсь в старые настроения тех лет, когда надо мной издевались. Когда я говорил себе, что я никуда не вписываюсь, ничего не могу сделать нормально, и что я недостаточно хорош, потому что я не «нормальный парень».
— Что ты делаешь, когда такое случается?
— Иногда я звоню Райдеру и просто позволяю ему рассмешить меня. Иногда я перечитываю книгу, которая послужила бегством от всего мира в критический момент прошлого и помогла почувствовать себя менее одиноким. Но чаще всего я просто считаю минуты до тех пор, как вновь увижу тебя. Потому что ты, Фрэнки, всегда делаешь меня счастливым. Ты всегда помогаешь мне почувствовать, что я именно тот, кем я должен быть, и что всё хорошо.
Она шмыгает носом.
— Как? Я всегда была такой кислой.
Я смеюсь.
— Может, в этом и дело. Ты была самой доброй кислой ворчуньей из всех, кого я когда-либо встречал. Ты заботилась. Ты по меньшей мере уловила те части меня, что я пытался минимизировать. И те части, что делают меня странным, как будто на самом деле нравились тебе больше всего.
— Рен, — говорит она, накрывая мою щёку ладонью. — Ты правда странный.
Мы оба хохочем, а она гладит мою бороду и крадет беглый поцелуй.
— И я тоже. Но не все должны любить нас, только те люди, что имеют значение. Я говорила тебе это, но ты мне показал: будь собой и позволь тем, кому повезло любить тебя, любить тебя таким, какой ты есть.
Я обвиваю её руками, целую в волосы, в висок, в щёку. Мои губы находят уголок её рта, а Фрэнки запрокидывает голову, чтобы встретить мой поцелуй. Заведя руку за её спину, я прижимаю её к себе.
— Я люблю тебя, — я похлопываю её по попе и сжимаю. — Очень сильно.
Она улыбается мне.
— И мою попу ты любишь.
— Ну это справедливо. Ты же любишь мою.
Вздохнув, Фрэнки целует меня, задевает своим носом мой.
— Эта хижина такая уютная. Давай переедем сюда.
— Вот уж не думаю. Ты вообще не захочешь выходить из дома. Заложишь окна стопками книг и заставишь доставку еды возить тебе китайские блюда на квадроцикле.
— Звучит как прекрасная жизнь.
Я улыбаюсь ей.
— Куда бы ты ни пошла, я пойду следом. Ты не казалась мне любительницей сквозняков Тихоокеанского Северо-Запада, но…
Словно по команде, она дрожит, и её соски напрягаются от холода. От этого кое-какие части моего тела тоже напрягаются. Я пялюсь на неё и нежно накрываю ладонью её груди.
— Прошу прощения. Мои глаза расположены повыше, Зензеро.
Я не поднимаю взгляд. Я целую каждый сосок, описываю круги языком и лижу, пока они не превращаются в тугие горошинки, а её дыхание не учащается, становясь неглубоким.
— Что? — спрашиваю я.
— Я… — она вздыхает, увлекая меня на себя, беря мой ноющий член в свои ладони, проводя большим пальцем по чрезвычайно чувствительной головке. — Я забыла. Я собиралась о чём-то поспорить, но это куда приятнее.
— Фрэнки, — шепчу я, постепенно входя в неё и прижимая к себе.
— Рен, — выдыхает она, не отрываясь от моей кожи.
Наши губы встречаются, я пробую её на вкус, целую и дразню. Плавно двигаю бёдрами, каждый толчок размеренный и благоговейный. Мои ладони находят мягкие полушария её грудей, бархатные складочки между её ног. Мои пальцы ласкают её, пока её ладони сжимают мои плечи, потом обвивают шею, пока она вздыхает и тихо вскрикивает всё с большим отчаянием.
Комната погружена в дымку отсветов пламени и свечей. Полумрак, пот, мягкие одеяла, сползающие на пол. Её ладони удерживают мои и переплетают наши пальцы. Великолепная, мучительная нужда, резкая потребность курсируют по моему телу.
Я зову её по имени, вминаясь своим телом глубоко в неё. Фрэнки крепко прижимает меня к себе, выгибается подо мной, когда волны её разрядки захватывают меня своей силой и увлекают за собой.
Хватая воздух ртом, я поворачиваю её вместе с собой, наши тела близки, но сердца ещё ближе. Я целую её в волосы, смотрю в глаза. И я изучаю Фрэнки несколько долгих тихих мгновений, запоминая отсветы огня на её коже, то, как языки пламени танцуют в её глазах, напряжённо наблюдающих за мной.
Я приподнимаюсь на локтях, осторожно отстраняясь от неё.
— Сейчас вернусь.
— Куда ты пошёл? — её ладони скользят по моей груди, голос звучит робко.
— Увидишь, — поцеловав её, я улыбаюсь. Я собирался подождать, но этот опыт научил меня одному: если есть единственно верный момент сказать кому-то, что они для тебя значат, то этот момент — прямо сейчас. Больше никакого ожидания. Больше никакой частичной правды.
Я встаю и перемахиваю через диван, прохожу по коридору и нахожу свои джинсы в куче возле ванной. Достав бумажник, я извлекаю оттуда бумажку и отбрасываю бумажник в сторону.
Закинув руки за голову и широко улыбаясь, Фрэнки наблюдает, как я возвращаюсь в гостиную.
— Думаю, тебе лучше передвигаться помедленнее, — говорит она. — Пол кажется скользким. Ты, спешащий, голый, освещённый лишь огнём… это кажется опасным.
Я улыбаюсь, замираю буквально на мгновение, давая ей полюбоваться, затем подбегаю к дивану и останавливаюсь ровно для того, чтобы мягко плюхнуться рядом с ней.
Фрэнки вздыхает.
— Однажды я превращу тебя в эксгибициониста ради своей выгоды.
— Вот, — поцеловав её в висок, я протягиваю ей бумажку из печенья с предсказанием, зажав её между двумя пальцами. — Окажи мне честь.
Фрэнки разворачивает бумажку, поворачивает лицевой стороной к себе, затем тихо читает:
— «Ты смотришь на свою любовь». О, Рен, — шепчет она, обняв меня одной рукой и поцеловав в шею. — Это безумно мило. И слава богу, ты не смотрел на суп с вонтонами, когда читал это.
Я смеюсь, целуя её в ответ.
— Я так рад, что вместо супа оказалась ты.
— Но ты же не полюбил меня с первого взгляда, — говорит она скептически. — Такого не бывает.
— Ну не знаю, лютик. В мой первый рабочий день ты вошла в двери, и моё сердце ёкнуло в груди. Прям весь воздух из лёгких вышибло.
— Хм. Ну, я со своей стороны осознала, что ты мне нравишься, когда врезалась в эту великолепную обнажённую грудь.
— Франческа, — я тихо рычу в её шею и покусываю.
— Ладно. Это случилось, когда ты делал отжимания без футболки.
Вжав её в диван и сползая ниже по одеялу, я устраиваюсь меж её ног.
— Мармеладка, ты меня дразнишь.
— Жучок-паучок, — Фрэнки проводит руками вниз по моей спине. — Я буду честна и признаюсь, что первое, что мне в тебе понравилось — это твоя задница, но только потому, что ты прошёл мимо меня, пока я держала голову опущенной и шла в комнату для совещаний, так что я увидела лишь заднюю часть тебя, — она одобрительно сжимает вышеупомянутый зад.
— Но потом я вошла, увидела эти медные волосы, эти зимние глаза, — она вздыхает. — И я подумала: «Ну чёрт возьми. Он под запретом, Фрэнки. Так что забуууудь».
— Не замечай то, как он внимательно слушает. Не влюбляйся в то, какой он нежный, как усердно он трудится. Не чувствуй, как влюбляешься ещё сильнее, видя, как он демонстрирует, что эта сила кроется не в утверждении власти, а в служении другим. Не люби его, когда он читает детские книжки и пускает слезу, или держит ребёнка твоей подруги так, будто он создан для того, чтобы держать детей. Определенно не отдавай ему своё сердце, когда он танцует с тобой на берегу и помогает почувствовать себя лёгкой и подвижной.
Она улыбается подо мной, лаская моё лицо.
— Не влюбляйся в него, когда он прикасается к тебе. Когда он заставляет тебя испытывать чувства в том уголке своего сердца, о существовании которого ты даже не знала. Но вопреки всем этим нелепым отрицаниям у меня всё равно не было ни единого шанса.
Её ладонь ложится на моё сердце, пока я удерживаю её взгляд.
— Франческа?
— Да, Сорен.
— Я люблю тебя. Всегда.
— Всегда, — шепчет она и скрепляет это поцелуем.
КОНЕЦ
История Рена и Фрэнки завершилась, но это не последняя ваша встреча с ними! Далее идёт история Фрейи и Эйдена, про их супружеские проблемы и про то, как вся семья Бергманов будет строить планы по спасению их брака.
1КУЛА, здесь и далее — Калифорнийский Университет в Лос-Анджелесе.
2«Совпадает ли цвет ковра с занавесками» — английская идиома, обозначающая то, совпадает ли цвет волос на голове человека с цветом его лобковых волос.
3«Запрещенный» на немецком и французском языках соответственно.
4В английском есть слово ginger, которое означает и рыжий цвет волос, и имбирь. Поэтому Фрэнки зовёт Рена «имбирём», хотя итальянское слово zenzero означает именно «имбирь», а не «рыжий».
5Ben fatto. Brava (итал.) — отличная работа, молодец.
6Eccellente (итал.) — превосходно, отлично.
7Fresterska (швед.) — соблазнительница.
8Здесь пришлось использовать буквальный, нестихотворный перевод текста Шекспира, потому что иначе дальнейший диалог Рена и Фрэнки не будет иметь смысла. Если хотите ознакомиться с литературным переводом в стихах, это «Ромео и Джульетта», акт 1, сцена 5.
9Non compos mentis — латинская юридическая фраза, означающая «нездравый разум». Фразу употребляли в отношении людей с психическими заболеваниями, потерей памяти — словом, в отношении тех, кто не имел полной власти над своим разумом.
10Тест Бекдел — это тест на гендерную предвзятость. Чтобы книга или фильм прошли данный тест, должна иметься минимум одна сцена, где две женщины разговаривают о чём-либо, помимо мужчин. В некоторых источниках уточняется, что женщины обязательно должны быть названы по именам.
11Бэби-лихорадка — это шутливый термин, обозначающий состояние, когда пара или отдельный человек очень хочет ребёнка или активно пытается забеременеть. Часто это бывает, когда кто-то из знакомых родил совершенно очаровательного младенца, и теперь человеку/паре тоже захотелось своего ребёнка.
12Имеется в виду поза, когда пара лежит на боку, и мужчина обнимает женщину со спины. Получается они лежат как будто две ложки одна в другой, где мужчина — большая ложка, а женщина — маленькая.
13Сникердудл — традиционное рождественское печенье с корицей.
14В США вместо паспорта местным удостоверением личности служит айди-карта, выглядящая как водительские права, и её часто носят в кошельке. Поэтому Рен легко мог увидеть айди-карточку Фрэнки.