Плейлист: Arcade Fire — Neighborhood #2
— Бергман! — кричит один из парней с кухни. — Я не могу найти медовую горчицу!
Я захожу с террасы, неся очередной поднос курицы на гриле.
— Выдвину безумное предположение и скажу, что ты не смотрел в холодильнике.
Лин хмурится.
— С чего бы мне это делать?
Поставив поднос на плиту, я распахиваю холодильник и вытаскиваю множество соусов, включая медовую горчицу, и сую ему в руки.
— Вау, — говорит он.
Я похлопываю его по руке.
— У тебя на лбу написано «холостяк», друг мой.
Лин косится на меня.
— Сказал парень, который на женщин вообще не смотрит.
— Я тебя умоляю. Это называется «тактичность». В отличие от тебя, я научился не пускать на них слюни. А когда придёт время остепениться, я даже буду ориентироваться на своей кухне.
Развернув Лина, я подталкиваю его к столу, где расставлена вся еда, затем оглядываю состояние своего дома. Сейчас всё похоже не на тихий оазис у пляжа, а на какую-то студенческую общагу. Меня передёргивает. Как и моя мама, я невротически опрятный человек. Это одна из немногих черт, которые я делю с большинством своих братьев и сестёр, кроме Фрейи и Вигго, которые, как и папа, беззастенчивые неряхи.
Вся команда пришла ко мне домой после тренировки. Я покормлю их, а потом мы сядем на самолёт до Миннесоты и начнём свой первый отрезок выездных игр плей-оффа. Практически все парни живут на Манхэттен-бич, так что для нас вполне обычно собираться здесь, но у данного собрания есть конкретная причина: суеверие.
Два года назад мы кое-как пробрались в плей-офф. Атмосфера была напряжённой, парни ужасно нервничали, и Роб, наш капитан, впервые обратился ко мне за помощью. Тогда меня только-только назначили помощником капитана сразу после завершения моего первого сезона, что стало огромной честью.
— Мне нужно отвлечь парней, — сказал он. — Больше никаких подбадривающих речей или пересмотров записей игр. Помоги мне вытащить их из их мыслей.
Так что я сделал, как он просил. Я пригласил всех к себе, чтобы отвлечься на один вечер.
Всё оказалось… не таким, как они ожидали. Никакого покера. Никакого корнхола. Никаких пацанских игр. Только двадцать две распечатки сцен с ремесленниками из шекспировского «Сна в летнюю ночь» и разнообразный ассортимент шведских закусок.
Я приготовился к скептицизму и неловкому молчанию, потому что это же я, и за свою жизнь я часто сталкивался с таким. Парни держались настороженно, пока не начали есть, а потом буквально пожирать еду, а Роб попросил меня объяснить, что всё это значит, при этом с улыбкой пролистывая страницы.
— Я знаю, что мы все подвержены стрессу, — сказал я команде. — Но мы не просто так дошли до этого этапа. Мы делали всё, что должны были, и мы продолжим в том же духе. Так что сегодня мы просто выбросим это из головы. Немного отвлечёмся. Развеемся и посмеёмся над собой.
Парни выглядели нервничающими и стесняющимися, пока я назначал роли и объяснял обстановку обеих сцен в пьесе — первая сцена, в которой шестеро умелых ремесленников («грубые механики») решают ввязаться в театральное состязание, проводимое царём Афин, и вторая, в которой они реально играют трагедию, находящуюся совершенно за пределами их понимания, что приводит к комичному результату.
Я понимал, что они настроены настороженно, но если какой Шекспир и сгодится для новичков, то именно такой. Буквально через четыре реплики начался хохот. Ошибки в чтении, фальцетные интонации для женских персонажей, паршивый британский акцент и бесчисленные ошибки произношения. Бесспорно нелепая эксцентрическая комедия развернулась среди нас, пока куча спортсменов интуитивно отыгрывала сценки. Моменты озарения, когда они понимали шутки. В итоге взрослые мужчины докатились аж до слёз, настолько сильно мы ржали.
Тем вечером все хорошо наелись, отвлеклись от стресса и ушли сытыми и счастливыми. Возможно, даже почувствовали себя более комфортно друг с другом в некой новой манере. А потом мы продолжили себе путь из побед до самого Кубка Стэнли.
Таким образом, появился ритуал. Потому что хоккеисты — это поистине одни из самых суеверных спортсменов на свете. Если в вечер накануне своего первого хет-трика они посрут, сидя на унитазе задом наперёд, не сомневайтесь, они будут проворачивать такую фигню перед каждой игрой и даже бровью не поведут.
Мы читали Шекспира перед нашей первой выездной игрой плей-оффа, которая привела к нашему первому за очень долгое время Кубку. Так что теперь мы делаем это каждый раз перед тем, как отправиться в дорогу на первую игру плей-оффа: едим шведскую еду по лучшим рецептам моей мамы и читаем сцены с «грубыми механиками».
— Моро, — Энди тычет Франсуа. — Поменяйся со мной ролями.
— Отъе*ись, — говорит ему Франсуа. — Ты знаешь, как долго я хотел сыграть Фисбу?
Энди дуется.
— Если не считать Хэллоуина, День Грубых Механиков — это единственный день в году, когда мне удаётся одеваться смело и не выслушивать из-за этого всякое дерьмо.
Роб начинает идти вдоль ряда с едой и наполняет тарелку.
— Неправда. В межсезонье ты регулярно наряжаешься не пойми во что, и никто из нас ничего не говорит. То бикини, которое ты носишь на пляже, предназначается для менее волосатых задниц.
— Эй, — Энди сердито смотрит на него. — Это плавки. Они европейские. Девушкам нравится.
Франсуа фыркает.
— Поверь мне, Эндрю. Я европеец. И я, и те девушки, о которых ты говоришь, предпочли бы, чтобы ты вернулся к американским плавкам-шортам.
— Ладно, давайте есть, — зову я тех, кто застрял снаружи или в гостиной.
Парни накидываются на стол, как гиены на труп, быстро опустошая тарелки с едой. Они рассредотачиваются по моей гостиной, которая представляет собой открытое пространство со сводчатым потолком, встроенными книжными шкафами, светлыми сине-зелёными стенами цвета океана снаружи, и дорогим сизо-серым диваном Г-образной формы, который обрамлён приставными столиками середины прошлого века.
Вдобавок тут имеется пара больших кресел цвета слоновой кости и огромный шерстяной ковёр подходящего оттенка для поглощения звуков. Это моя любимая комната в доме, не считая спальни. У меня было мало пожеланий по декору, так что я позволил своему брату Оливеру выбрать всё за меня. У него намётан глаз на подобное, и в итоге он обставил интерьер, который мне очень нравится.
Тут полно места, и парни привыкли устраиваться тут как дома, так что они вплотную рассаживаются на диване и креслах, даже сидят на полу со скрещенными ногами, придвинувшись к журнальному столику.
— Чёрт, вот умеешь ты готовить, Бергман, — бурчит Роб с набитым ртом.
Я сажусь на последнее свободное место, которое оказывается рядом с ним, и принимаюсь за свою еду.
— Спасибо. Я рад, что тебе нравится.
— Нравится? — он усмехается. — Я бы предпочёл это вместо любой еды, которую подают в тех вычурных местах, что нравятся Лиз, — спустя несколько секунд, в которые он за три укуса уминает креветочный сэндвич, он наклоняется поближе и понижает голос. — К слову о Лиз. Я хотел спросить, ты не мог бы дать мне пару уроков готовки? Когда сезон закончится, я хочу приготовить жене вкусный ужин, начать делать больше дел по дому. Когда всё закончится, я попрошу родителей забрать детей на несколько дней. Просто чтобы показать ей, как я ценю, что она терпит это безумие.
Я улыбаюсь.
— Конечно. Ты хочешь научиться чему-то конкретному?
— Стейк. Может, ещё грибное ризотто? Она всегда берёт его, когда мы едим в ресторане, — он смотрит на меня и замечает мою улыбку. — Что? Ты думаешь, это стрёмно, да?
— Ни в коем разе. Я думаю, именно это парень должен делать для своей второй половинки после того, как она долгое время тащит на себе все домашние дела. Я с радостью помогу.
Прежде чем Роб успевает ответить, на кухне раздаётся какой-то грохот.
— Чёрт! — орёт кто-то. — Ренннннн.
Я стону.
— Они как дети.
— Они хуже, — отвечает Роб. — По крайней мере, хуже, чем мои дети.
Я со вздохом встаю и заталкиваю в рот креветочный сэндвич.
— Иду!
***
— Эй, — я выхватываю телефон Криса из его рук и сую в свой карман. — Это территория без телефонов. Мы согласились, что все играют лучше всего, когда им не приходится волноваться о том, что они появятся на Твиттере в тоге, восклицая «О голубушка! О дорогуша!»
— Это же золото для шантажа. Нет, платина, — ноет Крис, тщетно кидаясь к моему карману, который теперь вмещает его телефон. — Мне это нужно, Рен.
Я скрещиваю руки на груди.
— Каковы правила театра в этом доме?
Крис дуется.
— Уважать посыл истории. Выставлять своих коллег-актёров в хорошем свете. Создавать безопасное пространство для представления.
— Спасибо, — я делаю жест Франсуа. — Продолжай, пожалуйста.
— Merci, — Франсуа начинает кланяться, но замирает посреди движения и переключается на реверанс. Вот она, истинная приверженность роли. Это момент, когда Пирам и Фисба, любовники, встречающиеся в саду и разлучённые обстоятельствами (несомненно, отсылка к Ромео и Джульетте), сближаются для благопристойного поцелуя.
— Ладно, — Тайлер прочищает горло и поправляет шлем. В этом году он читает Пирама. — «О ночи тьма! Ночь, что как мрак черна! Ночь, что везде, где дня уж больше нет! О ночь, о ночь! Увы, увы, увы! Боюсь, забыла Фисба свой обет! А ты, Стена…» — Тайлер осматривается по сторонам. — Где сраная стена?
Вбегает Энди.
— Ему надо было отлить.
Франсуа вздыхает.
Энди подхватывает одеяло с моего дивана, накидывает его на плечи так, чтобы оно ровно свисало, и разводит руки.
— Вот. Извините.
Тайлер поднимает сценарий и находит нужное место.
— А ты, Стена, любезная Стена, отцов-врагов делящая владенья, Пусть станет мне хоть щель в тебе видна…
Энди поднимает руку, соединив большой и указательный палец, затем Тайлер продолжает.
— Для моего предмета лицезренья! Пошли тебе Юпитер благодать! Но ах, увы! Что вижу я сквозь Стену?
Тайлер скручивает сценарий рулончиком и шлепает Энди по голове. Энди верещит.
— Стена-злодейка, девы не видать! — орет Тайлер. — Будь проклята, Стена, ты за измену! — произносит он, ударяя Энди ещё несколько раз.
По комнате прокатывается волна хохота. Некоторые из парней свистят и улюлюкают, тогда как Франсуа подходит к накрытой одеялом руке Энди с другой стороны.
— Мэддокс, — Крис кидает подушку ему в голову. — Твоя реплика, засранец.
Мэтт медленно поднимает взгляд от журнала, который листал.
— Простите, а где мы?
Все стонут.
— Зачем ты дал ему Тезея? — шёпотом спрашивает Роб справа от меня.
Я пожимаю плечами.
— Попытка протянуть оливковую ветвь мира. Явно напрасные усилия.
— Надеюсь, его отправят в другую команду, — бурчит Роб. Я держу рот на замке, но Роб знает, что я придерживаюсь того же мнения, и не только я. Мэддокс никому не нравится. Он враждует со всеми нами.
Крис с топотом подходит к Мэтту.
— Я сам прочту, если ты не…
— Я. Это. Сделаю, — Мэтт сердито смотрит на него, затем произносит разочаровывающе монотонным голосом: — «По-моему, Стена тоже должна напугаться, раз она обладает всеми чувствами».
Коллективный вздох разочарования. Мне приходится сдержать смешок. Теперь, несколько лет спустя, парни настолько увлечены, что просто выходят из себя, когда кто-то лажает. Тайлер произносит реплику Пирама, а затем настаёт момент Франсуа.
Он читает свои реплики идеально преувеличенным фальцетом с французским акцентом, после чего Тайлер выпячивает губы возле руки Энди, где его большой и указательный палец изображают дырку.
— Целуй сквозь щель: уста твои так сладки!
Франсуа наклоняется, чтобы нарочно поцеловать не то место — его следующая реплика должна звучать как «Целую не уста — дыру в стене!», но Энди опускает рук, и Тайлер с Франсуа реально встречаются губами.
Вся комната взрывается эхом весёлых воплей. Тайлер сверлит Энди убийственным взглядом. Франсуа хватает Энди за одеяло на шее, и прежде чем я успеваю предотвратить катастрофу, Франсуа валит его на землю. Тайлер присоединяется, и вскоре всё превращается в кучу дерущихся взвинченных хоккеистов.
— Парни! — ору я. Крис проносится мимо меня и бросается в растущую кучу тел. Я роняю голову и вздыхаю. — Ну вот что с ними делать?
***
Полёт на самолёте проходит нехарактерно тихо. Мы с Робом кое-как разняли людей. Многие всё ещё раздражительные, но некоторым досталось хуже всех. Франсуа не перестаёт хмуриться, а Тайлер, будучи до сих пор в ужасе от поцелуя, постоянно полощет рот водой и сплёвывает в пустой контейнер. Энди получил слегка заслуженный фингал. У Криса разбита губа — поделом ему за то, что с головой сиганул в разгар потасовки. К счастью, побитые хоккеисты ни у кого не вызывают вопросов.
Роб отрубился на соседнем сиденье рядом со мной и храпит. Я держу в руках «Как вам это понравится», потому что это произведение будет следующим в Шекспировском Клубе, и это хорошее отвлечение. Я стараюсь не слишком фокусироваться на Фрэнки, которая сидит напротив и ковыряется в телефоне, пока её ноутбук тоже включён.
Её волосы распущены, тёмные и гладкие, как растопленный горький шоколад. Она в относительно повседневной одежде — чёрные узкие брюки, пушистый серый свитер, похожий на метёлку для смахивания пыли (у Фрейи есть такой нежно-голубой, так что, наверное, они сейчас в моде) и кеды, как всегда чёрно-серебристые. Её трость зажата между её ног, и она теребит пальцами подвески своего ожерелья, глядя то на один экран, то на другой.
Моё и без того слабое сопротивление испаряется, когда я роняю книгу на наколенный столик.
— Замышляешь мировое господство?
Она поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. Медленная улыбка согревает её лицо.
— Естественно.
Я чувствую, как к щекам приливает горячий румянец. Слава Богу за бороду плей-оффа, которая несколько скрывает это. Как я могу быть таким спокойным на льду, на пресс-конференциях, перед всеми остальными, но с ней я как краснеющий пацан?
— Ты пялишься на меня, — говорит она.
Я часто моргаю.
— Эм. Я. Что?
Фрэнки смущённо поднимает руку к лицу.
— У меня сахарная пудра на лице или что?
Ранее в полёте мне пришлось старательно не смотреть, как Фрэнки ела мини-пончики в пудре. Я удостоверился, что вовсе не наблюдал, как она облизывает каждый пальчик. И я определённо не опускал столик на колени, чтобы скрыть растущую проблему под ширинкой после того, как каждый длинный палец скрылся у неё во рту, а потом выскользнул обратно с эротичным причмокиванием.
Я наклоняюсь через столик, и Господь точно заботится обо мне. Прямо на её скуле виднеется пятнышко белой пудры. Я его стираю и подавляю желание облизнуть свой палец.
— Всего лишь вот тут.
Её улыбка становится шире, отчего появляется ямочка.
— Спасибо. А теперь почему бы тебе не сказать мне, почему все ведут себя так, будто мы отправляемся в арктический ад, где нам надерут задницы?
— Потому что мы отправляемся в арктический ад, где нам наверняка надерут задницы.
В Сент-Поле, штат Миннесота, сейчас очень холодная для начала апреля погода, и их команда, Уайлд, совсем не шутит в этом году. Вполне высоки шансы, что мы проиграем.
Она приподнимает тёмную изогнутую бровь.
— Серьёзно, вы все такие хмурые. Что случилось? Вы скрылись после тренировки в зале, а потом пришли уже такими. Не думай, будто я не заметила, что в последние годы вы все исчезаете прямо перед нашей первой выездной игрой плей-оффа.
Она постукивает пальцем по губам и щурится. Её ногти, как всегда, накрашены глянцевым чёрным лаком. Мысль о том, как эти ногти будут царапать мой торс, заставляет напрячься всё внизу живота. Ещё никогда я не был так благодарен за самолётные столики, опускающиеся над коленями.
— Это просто маленький ритуал, — наконец, выдавливаю я. — В этом году немножко вышло из-под контроля.
— Дай угадай. Тут как-то замешан Крис. Может, Тайлер, — она понижает голос и наклоняется ближе, пропитывая воздух ароматом своего парфюма. — Определённо Энди.
— Эм, — я сипло сглатываю, стараясь связно мыслить. Но это сложно, когда я так близко к ней. Один лишь её запах путает мои мысли — этот чистый шепоток вечернего воздуха и цветов орхидеи. Я долго не мог сообразить, что именно заставляет Фрэнки пахнуть так приятно. Это сводило меня с ума. И вот прошлым летом, убрав остатки еды и наблюдая через кухонное окно в доме родителей, как садится солнце, я вдруг ощутил запах Фрэнки. Прохладный ветерок подул на пахнущие вечерами орхидеи, которыми увлеклась моя сестра Зигги, потому что ей было одиноко как последнему ребёнку, оставшемуся дома. Они полностью распустились, такие ароматные. И это был в точности её парфюм. Если бы я закрыл глаза, то мог бы представить, что она стоит рядом.
Если бы.
Фрэнки убирает палец от рта и откидывается обратно на спинку сиденья.
— Хм. Ты хорошо скрываешь вещи, Бергман, тут я отдам тебе должное. Но однажды я выведаю правду у одного из вас.
Она понятия не имеет, насколько это вероятно. И как я нервничаю, думая о том, что она скажет, когда правда выплывет на поверхность.