Дима в генеральской форме всего несколько секунд смотрит на меня, а потом его взгляд скользит мне за спину.
Я прикрываю веки, потому что понимаю, вряд ли от него скроется разбитое зеркало и осколки на полу. И судя по сузившимся глазам мужа, я права.
— Что здесь произошло? — Дима делает шаг ко мне, хочет войти внутрь, но я преграждаю ему путь.
— Не знаю. Когда я пришла, так и было, — говорю я без запинки, и сама себе удивляюсь. — Дай пройти.
Дима не двигается. Он внимательно осматривает туалет, задерживается взглядом где-то в районе окна, после чего возвращается обратно ко мне.
Он мне не верит. Я отчетливо это вижу. Его с прищуром глаза, пытающийся проникнуть в мои мысли взгляд ни с чем не спутать. Но на меня он не действует. Больше. Вместо того, чтобы сжаться под ним, я выпрямляю спину.
— Дай пройти, — кладу руку на его грудь и пихаю. Как ни странно, Дима отступает. Я даже на мгновение тушуюсь, прежде чем взять себя в руки и выйти в коридор. Но похоже только для того, чтобы снова замереть. У стены я вижу охранника, того самого, что отправился за мной в туалет. Высокий, даже выше Димы, лысый, широкоплечий. От уха к шее тянется побелевший и скрывающийся за воротом пиджака шрам. Охранник тяжело сглатывает и смотрит прямо в стену, совсем не обращая внимания на меня.
— Ева, — Лиза протискивается между мной и Димой и берет меня за руки. — Прости, я не смогла его остановить.
Я легко улыбаюсь и пожимаю ее пальцы.
— Не переживай, — поднимаю взгляд на Диму. — Я-то знаю, что если он что-то хочет, то его никто не остановит.
— А-а-а… м-м-м… Тогда я пойду? — Лиза выглядит немного виноватой, но втягивать ее в наши с Димой разборки будет, как минимум, неправильно.
— Иди, — выдавливаю из себя еще одну улыбку и вытаскиваю руки из хватки Лизы, но тут же хватаю ее снова, бросая мимолетный взгляд на охранника. — Куда ты сейчас?
Лиза хмурится.
— Домой, наверное. Только поем сначала. А что?
— А по магазинам больше не собираешься?
— Нет, — Лиза суживает глаза. — Да, что случилось?
Я не знаю, что сказать. Не могу же я выдать этого… и вместе с ним Артема. Поэтому тяжело вздыхаю и криво улыбаюсь:
— Мы вместе приехали, не очень красиво с моей стороны тебя оставлять.
Лиза тут же расслабляется.
— Я же понимаю, что это не твоя вина, — она закатывает глаза, потом резко разворачивается. — Если узнаю, что ты с ней что-то сделал, пинай на себя. И чтобы к вечеру вернул ее, вряд ли она добровольно захочет с тобой остаться.
Лища долго смотрит на Диму, после чего он кивает. Кивает! Я чуть ли челюсть не роняю. А Лиза снова поворачивается, на этот раз ко мне.
— Если что звони, где бы ты не была, я найду и приеду!
Получив от меня кивок, она уходит, стуча каблуками, охранник идет за ней. Я успокаиваю себя тем, что вряд ли приятель или, лучше сказать, сообщник Артема решит что-то сделать с Лизой на виду у остальной охраны. Хотя с чего это я решила, что она ему нужна? Может, он просто услугу другу оказал? Но все равно слежу за ними, пока они не скрываются за баром. Двое мужчин в спортивных костюмах сидят за барной стойкой, о чем-то разговаривают, причем так оживленно, что руками едва не смахивают кружки из-под кофе со стойки.
Посмотреть на Диму не решаюсь. Поэтому предпочитаю наблюдать за мужчинами, которые вскакивают со стульев, и один другого хватает за грудки. К ним подбегают двое мужчин в костюмах, похоже, сопровождение Лизы, и растаскивают мужчин по разным концам стойки. Но те все равно бросаются в друг друга колкие фразы, из которых я улавливаю только «да пошел ты» и «сам пошел», потому что слышу:
— Ева.
Нервы, словно струны, натягиваются так сильно, что я невольно делаю шаг назад. Каблук подворачивается, и я бы точно упала, если Дима не поймал бы меня за локоть. Его пальцы посылают по моему телу волну мурашек, и я уже не понимаю их природу. Страх? Злость? Безнадежность? Но точно не любовь… не может быть она… не после всего, что он сделал.
— Почему ты просто не можешь оставить меня в покое?
Приходится заставить себя посмотреть на него, Дима не сводит с меня своих черных глаз. Его немногословность и безэмоциональность вымораживают. Раньше меня не особо беспокоило, что я не могла понять, о чем он думает. Но сейчас я отдала бы все, чтобы на секунду заглянуть в его голову и найти там ответы на свои вопросы. А их накопилось так много. Слишком много.
— Поехали.
— Куда? — пытаюсь отойти, но Дима держит меня крепко.
Он усмехается. Усмехается!
— Тебе понравится.
***
Я думала, что садиться в машину к мужу было страшно. Но, когда он выехал за город, а вокруг нас остались лишь поля, прерывающиеся одинокими деревьями, на меня накатывает паника.
Взгляд бегает по пустой дороге, а пальцы цепляются за единственное оружие — сумочку. На Диму я вообще смотреть боюсь. Страшно снова увидеть пустоту.
В какой-то момент воображение начинает рисовать, как муж закапывает мое тело посреди очередного пустыря. Умом-то я понимала, что, скорее, он запрет меня где-то и накажет за непослушание, чем придушит собственными руками, как Дездемону. Тишина в салоне не добавляет спокойствия, в ней слишком хорошо слышны спутанные мысли.
А, когда мы подъезжаем к бетонному забору с колючей проволокой, я вообще начинаю подумывать о том, чтобы выпрыгнуть из машины. Рука сама тянется к ручке, но Дима останавливается у железных ворот раньше, чем я успеваю осуществить свой план.
К машине сразу подбегает молодой человек в форме и автоматом в руках. Дима опускает стекло и протягивает документы. Я наблюдаю за тем, как глаза мальчишки меняются с внимательного прищура на распахнутое удивления. Он дрожащими пальцами протягивает мужу документы, вытягивается по струнке и отдает честь.
Я бы закатила глаза, если бы сердце не стучало так бешено. Когда же ворота начали разъезжаться, оно еще больше ускоряет свой темп.
— Куда ты меня привез? — голос дрожит, когда муж заезжает на какой-то полигон, если судить по нескольким деревянными амбарам, траншеям посреди поля и солдатам, которые бегают в полном обмундировании по полосе препятствий.
— Не бойся, я ничего тебе не сделаю, — Дима одной рукой управляет машиной, второй набирает сообщение на телефоне.
— Я не боюсь, — говорю я четко, хотя сама вжимаюсь в сиденье и стискиваю сумку до побеления пальцев.
Губы Димы растягиваются в улыбке. Снова. Я даже забываю, как дышать. Так редко раньше видела его улыбку. Но спросить, что изменилось, не успеваю и вряд ли бы решилась, Дима тормозит на полностью свободной парковке у деревянного амбара, отличающегося от остальных только надписью «ТТ», нанесенной белой краской.
Дима, не дожидаясь меня, выходит из машины и обходит ее. Открывает мне дверь и протягивает руку. Я не двигаюсь, смотрю на длинные, мощные пальцы так, будто они могут переломать мне кости, а когда ловлю себя на этой мысли, понимаю, насколько она бредовая. Хотя, после службы в горячей точке непонятно, какие винтики переклинили в голове у мужа, так что, возможно, я не сильно ошибаюсь. Но все-таки отпускаю сумочку и вкладываю ладонь в протянутую руку.
Вот только встать не получается — я забыла отстегнуться. Приходится отпустить сумочку вовсе и повозиться, чтобы нажать на защелку дрожащими пальцами. Как ни странно, Дима спокойно меня отпускает, когда я тяну на себя руку, но протянутую ладонь не убирает. Поэтому, как только я избавляюсь от помехи, сразу же беру мужу за руку. На этот раз более уверенно.
Дима помогает мне выйти из машины, и я вздрагиваю от холодного порыва ветра, что, конечно, не скрывается от мужа. Он сильнее обычного хмурится, осматривает меня и начинает растягивать свой китель. У меня даже рот открывается, когда я это замечаю. Да, нет. Не может быть. Ладно, пиджак, но китель?
Мое предположение оказывается верным. Муж стаскивает со своих плеч китель и набрасывает их на мои, а все, что я могу делать — это стоять смирно и хлопать глазами.
Он никогда так не делал! Никогда!
— Т-товарищ Генерал, прошу прощения. Опоздал, — рядом с нами тормозит раскрасневшийся, пухлый мужчина средних лет. Его форма, в отличие от моего мужа, выглядит немного небрежной, ворот зеленой рубашки кое-где заправлен, а кое-где торчит. Китель застегнут всего на несколько пуговиц, а фуражка наклонена на бок. Он с тревогой смотрит на Диму, а меня, кажется, вовсе не замечает.
Дима оценивающим взглядом проходится по мужчине, и тот сразу же тушуется: плечи опускаются, глаза начинают бегать. Но стоит он также смирно, как и до этого. Даже ничего поправить не пытается. Хоть Дима ничего не говорит, но и без слов понятно, что он имеет в виду.
— Все готово? — Дима, не глядя, протягивает мне руку, и я, немного помедлив, беру ее.
— Д-да, — мужчина все также старается избегать пристального взгляда Димы, предпочитая рассматривать его рубашку. — Ребят перевели в другой амбар, а этот подготовили для вас.
— Молодцы. Можешь быть свободен, я сам справлюсь.
Мужчина отдает честь, разворачиваются на каблуках и быстром шагом удаляется. Его фуражка соскальзывает, но он вовремя подхватывает ее налету и насаживает обратно на голову.
— Пойдем, — Дима тянет меня к амбару, у которого мы остановились.
И я следую за ним. Деревянная дверь приоткрыта, словно кто-то поспешно оттуда убегал, но недостаточно, ведь рассмотреть, что за ней скрывается не получается. Но только до тех пор, пока Дима не толкает дверь и не заводит меня внутрь.
Мы оказывается в плохо освещенном просторном помещении и, главное, пустом. Хотя раньше оно явно не было таковым, если судить по стоящим в разнобой стульям у стен и небрежно сложенному оружию на полках в шкафу напротив них. Но не это привлекло меня сильнее всего, а мишени у дальней стены.
— Ну что? Попытаешься подстрелить мою задницу?
Я замираю, открыв рот и уставившись на мужа.
— Ч-что?
Дима идет к шкафу с оружием и берет с полки первый попавшийся пистолет.
— Если хочешь, я дам тебе одну попытку, — проверяет заряжен ли он, берет пачку патронов и возвращается ко мне. — Но только, если сможешь попасть в мишень или сделаешь меня в стрельбе. Можешь сама выбрать условия.
Мои брови взлетают вверх, после чего прищуриваюсь.
— Это заведомо проигрышное пари.
— Ты не дослушала до конца, — Дима протягивает мне пистолет. — Сначала у тебя будет урок от меня лично.
— А кто сказал, что ты научишь меня правильно стрелять? — забираю пистолет. Тяжелый. Холодный, только кое-где согретый пальцами.
— Я не настолько коварен, — Дима усмехается и идет к мишеням. Мне ничего не остается, как последовать за ним. Пол скрипит с каждым нашим шагом, но никто не обращает на это внимание. Пистолет оттягивает руку. Я замираю у нарисованной белой краской на полу черты. Несколько кругов разных размеров, помещенных в один большой, на квадратном ватмане висят на спине, а также сложены стопочкой на полу. Дима срывает похожую на решето мишень и заменяет ее на другую. После чего возвращается ко мне и становится рядом.
— Готова? — его горячее дыхание обжигает, и я невольно веду плечами.
Даже не надеюсь на то, что моя реакция останется незамеченной. Но Дима ничего не говорит, и я ему благодарна.
— Зачем все это? — смотрю на мишень, чувствуя его за спиной. Он не прикасается ко мне, но я все равно не могу сосредоточиться. Дыхание учащается, руки дрожат, а сердце стучит так сильно, что я чувствую его на кончиках пальцев.
— Доверься мне, — голос мужа звучит глухо и вызывает волну мурашек, — в последний раз.
Я замираю. Снова. И кажется, перестаю дышать. Что?
Хочу обернуться, но Дима прижимается ко мне и обхватывает мои запястья, поднимая их.
У меня столько вопросов, что я едва разбираю его следующие слова:
— Сосредоточья на мишени.
Руки не слушаются, перед глазами все расплывается, я снова пытаюсь повернуться, но Дима сжимает мои руки и не дает пошевелиться.
— Ева, — его голос строгий, — сосредоточься. Ноги на ширине плеч, — он легко ударяет по моим ботинкам с внутренней стороны моих туфель, и я немного отшагиваю. — Молодец, а теперь целься. Смотри через прицел прямо в середину мишени.
Дима дает дельные указания, но мои тело словно окаменело. Он не желает слушаться, как и разум, в котором крутится всего один вопрос: «Я не ослышалась?».
— Нажимай на спусковой крючок, — говорит Дима прямо мне на ухо, — только приготовься, у пистолета есть отдача.
— Дима…
— Ева, стреляй!
Да, твою же мать! Сосредотачиваюсь на мишени и нажимаю на крючок. Громкий хлопок оглушает, в ушах звенит, но отдачи я почти не чувствую — Дима слишком крепко держит мои руки.
— Я не буду оправдываться, — его голос прорывается сквозь звон, но все же я могу разобрать слова. — И просить прощения тоже не буду. Слова ничего не значат.
Закрываю глаза. Не хочу слышать. Не могу… Но и остановить его не могу…
Дима забирает пистолет, перезаряжает его, а я так и стою на месте, не шевелясь. На этот раз даже не вздрагиваю, когда чувствую, как он снова обхватывает меня и вкладывает мне в ладони пистолет.
— Знаю, что мои действия причинили тебе боль, просто я не догадывался, что настолько сильную. Ты же знаешь, что я не особо чувствительный человек, — Дима сильнее сжимает мои руки и сам наводит пистолет. — Стреляй!
Глаза сами распахиваются, и я нажимаю на спусковой крючок. Мне уже все равно, куда попаду, лишь бы это поскорее закончилось. Но Дима, кажется, не собирается останавливаться.
— Молодец, — он усмехается мне в ухо, прежде чем отойти от меня. — Давай сама.
— Дима, — я не двигаюсь.
— Стреляй, Ева, — он заводит руки за спину и смотрит на мишень.
Да, блин!
Я поворачиваюсь лицом к стене, смотрю на мишень и стреляю сразу несколько раз. Даже не пытаюсь рассмотреть, куда попала, потому что знаю, что прямо в центр.
— Ты что-то от меня скрывала? — брови Димы медленно ползут вверх. — Мне стоит беспокоится за свой зад?
— Ты забыл, кто мой отец? — намеренно игнорирую последний вопрос, как бы мне не хотелось сделать мужу больно, стрелять я в него не собираюсь.
— Такое забудешь, — Дима поворачивается ко мне и, наконец, смотрит мне прямо в глаза. Тьма в его глазах завораживает. Хочется, как раньше, потеряться в ней, но что-то держит меня снаружи. Будто между нами появился барьер. — Дай мне две недели. Я заключу сделку с шейхом, а потом отпущу тебя… если захочешь.