— В последнее время у меня было так много секса, — стону я, уткнувшись лбом в колени, со светлых волос на полотенце стекает солёная вода. Моника нежно похлопывает меня по спине, но мы ещё не совсем вернулись к тому уровню дружбы, когда ей позволено обнимать меня.
— Это нормально для девственницы, — говорит она, и я искоса смотрю на неё, приподняв одну бровь. Последние несколько недель были… интересными. Что касается парней из Студенческого совета, то они приходят в себя так же быстро, как и злятся, и всё кажется нормальным, но подспудное напряжение есть. Рейнджер и Черч больше ничего не говорили по поводу наших отношений, но, знаете, возможно, они не чувствовали в этом необходимости, учитывая, что я сейчас помолвлена.
Я стискиваю зубы.
— Да? — спрашиваю я, и она кивает.
— Совершенно нормально. В конце концов ты сбавишь обороты. — Моника делает паузу и приподнимает солнцезащитные очки, тёмными глазами изучая парней, пока они тренируются на досках для серфинга. Я весь день давала уроки, и единственный человек, который, кажется, действительно имеет какие-то навыки в этом виде спорта — это Черч. Шокирующе, верно? — Вообще-то, нет, я солгала. Я не думаю, что ты сбавишь обороты, пока тебе не исполнится лет тридцать. Или, может быть, сорок или пятьдесят. — Я снова уткнулась лбом в колени.
Папа сейчас здесь, в Санта-Крузе, но и ребята тоже.
После того, как я провела время с мамой в Лос-Анджелесе, я приехала сюда, чтобы провести Четвертое июля с Арчи, а парни разъехались к своим семьям по всей территории США. Однако для них нет ничего особенного в том, чтобы просто запрыгнуть в самолёт и помчаться куда глаза глядят, и вот они здесь.
Почти уверена, что папа теперь их ненавидит.
Может быть, потому, что он нашёл упаковку от той утренней таблетки в моём рюкзаке?
Я почти — почти — процитировала ему эту действительно замечательную строчку из телешоу «Соединённые Штаты Тары», где девочка-подросток язвительно спрашивает отца, должна ли она была позволить оплодотворенной яйцеклетке имплантироваться в её матку. Но это было бы совсем не хорошо.
— У меня в субботу большая вечеринка, — говорю я ей, поднимая голову и вздыхая. Я же не могу сказать ей, что это что-то вроде вечеринки по случаю моей помолвки? Что единственный способ, которым Черч смог вернуть меня в Адамсон — это пойти к его родителям.
Они все продолжают упоминать Монтегю с этим глубоко укоренившимся страхом в голосе, но я пока не смогла понять почему. Полагаю, я довольно скоро узнаю? План Черча состоял в том, чтобы сказать его родителям, что мы помолвлены, а затем позволить им надавить на папу. Они явно ещё не сделали этого, потому что он не убил меня во сне, но они это сделают. Очевидно, после вечеринки.
Я, блядь, до смерти напугана.
— Вечеринка Монтегю, я знаю. — Моника вздыхает и кладёт телефон на полотенце. — Что касается дерьма из высшего общества, то это сливки общества. Если ты хочешь стать более престижной, у тебя есть всего несколько вариантов. Есть Кэботы — они богаче бога, но это новые деньги. Может быть, званый вечер у Вандербильтов? Или что-то связанное с Блэквеллами? — она пожимает плечами, и я вздыхаю. Честно говоря, мне было бы наплевать на шикарный званый ужин, но если это единственный способ вернуть меня в Адамсон, я воспользуюсь им. — Где проводится вечеринка? Может быть, я могла бы заскочить? — она улыбается мне, но я качаю головой.
— Он лишь продолжает говорить, что пришлёт машину. Это всё, что я знаю. Я думаю, это секрет.
Я откидываюсь на песок, наблюдая за парнями, занимающимися сёрфингом, и стараюсь не думать о том, что всё может пойти не так. Если папа узнает слишком рано, он точно не позволит мне поехать. И тогда, даже если я действительно поеду, и мы расторгнем эту фальшивую помолвку, он может выступить против Монтегю — независимо от того, насколько они богаты. Он просто такой упрямый. Должно быть, я унаследовала его упрямство.
— Ну что, сделаешь для меня много снимков? Я бы умерла, чтобы увидеть подобную вечеринку. Ты уже знаешь, что наденешь? — Кроме обручального кольца с огромным бриллиантом?
— Понятия не имею, — отвечаю я, откидываясь на полотенце и глядя на послеполуденный закат. Этот план настолько безумный, что он может сработать. Может — это ключевое слово.
А ещё он может нахрен испортить всю мою жизнь, так что есть и это.
Но ладно.
Никто никогда не скажет, что Чак Карсон был трусом.
В субботу я встаю рано, собираю сумку и осторожно на цыпочках выхожу из комнаты в общежитии, которую я делю с отцом на лето. Ему платят за то, что он ведёт несколько занятий в летней школе в Калифорнийском университете, а нам тем временем предложили бесплатное жильё. Арчи ушёл сегодня рано утром, но, если он увидит, как я тайком выхожу с сумкой, будет трудно небрежно отмахнуться от того, что я запланировала: «Останусь на ночь у Моники, люблю тебя, пока».
Как и было обещано, на стоянке для посетителей ждёт машина. Водитель помогает мне погрузить сумки, а затем закрывает за мной дверь. Я не думаю о том, куда мы направляемся, пока едем и подъезжаем к аэропорту Сан-Хосе.
— Что за чертовщина? — бормочу я, когда мужчина открывает дверь, и мой телефон звонит с текстовым сообщением.
«Вот твой билет, счастливого полёта. Из Сан-Хосе в аэропорт Кеннеди, без остановок».
Это от Черча.
Мои губы дёргаются, когда я сжимаю телефон в руке. Кеннеди, как в аэропорту Джона Ф. Кеннеди, как в грёбаном Нью-Йорке. Он не догадался сказать мне, что вечеринка проводиться не в Калифорнии?!
— Господи.
«Теперь я говорю, как Рейнджер», — думаю я, забирая сумки и проверяя их у стойки. Я лечу первым классом, так что, по крайней мере, могу наслаждаться залом ожидания до посадки. Это, а также моё место большое и удобное, и соседнее с ним тоже забронировано на моё имя, так что мне не нужно вести светскую беседу с незнакомцами.
Не прошло и пяти часов, как я уже в Нью-Йорке с сумками и улыбаюсь, заметив в толпе медовые волосы Черча.
— Как прошёл полет? — спрашивает он, приказывая водителю забрать мой багаж. Мне всё ещё неудобно, когда другие люди что-то делают за меня, но я не устраиваю истерик по этому поводу. — Я бы отправил тебя на нашем частном самолёте, но у этого было выбрано лучшее время. Надеюсь, ты не возражаешь?
— Ты шутишь, да? Я летела первым долбаным классом. Как я вообще могу расстраиваться из-за этого?
— Ну, как только ты увидишь, как выглядит наш самолёт, первый класс покажется тебе помойкой. — Я закатываю глаза, когда Черч берёт меня за руку и ведёт к машине. Чего я не ожидала увидеть, так это пустой лимузин. Почему-то я представляла, что остальные члены Студенческого совета тоже будут здесь и будут ждать. — Ни у кого из остальных не получилось, — объясняет Черч, читая мысли на моём лице. Понимаете, что я имею в виду? Эти маленькие недосказанности. — Сегодня вечером будем только мы с тобой. Что скажешь, Шарлотта Карсон?
— Ты сказал, что я буду в платье, — начинаю я, когда мы забираемся на заднее сиденье машины, и водитель закрывает за нами дверь. — Но я тут подумала. Если там действительно будут студенты из Академии Адамсон, то мне нужно оставаться инкогнито, не так ли? Я должна одеваться как мальчик.
— Ты надела платье на вечеринку в честь Дня Святого Валентина? Никто, кроме Рейнджера, казалось, не смог сложить два и два, что уродливый Чак Микропенис был такой дерзкой красавицей, как Шарлотта Карсон.
Я прищуриваюсь, глядя на него, на его длинную фигуру, свернувшуюся в углу, ноги скрещены, руки покоятся на коленях. Он изучает меня янтарным взглядом, и я сопротивляюсь желанию съёжиться. В тот день мы кое-что пережили в лесу, между тем, когда Рейнджер чуть не утонул, и искусственной смертью Спенсера. Это изменило динамику отношений между нами, от хулигана и жертвы к… чему-то другому. Друзьям, я думаю.
«И кто бы мог подумать, что, в конце концов, мы обручимся. Повезло мне!»
— Тогда на меня никто не смотрел. Если ты войдёшь туда вальсирующим шагом и объявишь меня своей невестой, люди будут смотреть. Они будут внимательно изучать меня, и все поймут.
— Две вещи, — говорит Черч, вытаскивая кольцо из кармана и снова протягивая его мне. Моё сердце странно трепещет в груди, как это было, когда Рейнджер дал мне коробочку с брошью. Только на этот раз это и вправду обручальное кольцо. Раньше я отказывалась брать его, в основном потому, что оно стоит кучу денег, и я была чертовски уверена, что в конечном итоге потеряю его. — Во-первых, мы объявим тебя Шарлоттой, двоюродной сестрой Чака, точно так же, как ты сделала это со Спенсером на той вечеринке. И во-вторых, мы не должны никому рассказывать о нашей помолвке, кроме моих родителей. Они знают всё о тебе и Адамсоне, и о секрете, который они должны хранить. — Он на мгновение замолкает и потирает подбородок. — Хотя мои сёстры чертовски ужасные сплетницы…
Я открываю крышку коробочки и смотрю на кольцо. Это простой, но элегантный бриллиант огранки Ашер ярко-розового цвета в платиновой оправе. Оно мне подходит, это точно. Например, если бы я действительно выходила замуж, мне бы хотелось такое.
— Можно мне? — спрашивает Черч через мгновение, и я поднимаю на него взгляд, сердце бешено колотится. Он перегибается через сиденье и достаёт драгоценность из маленькой бархатной коробочки, откладывая её в сторону, прежде чем его длинные, элегантные пальцы обхватывают мои. Он не отрывает взгляда, надевая кольцо мне на палец. — Когда мы доберёмся до дома, просто хорошо сыграй роль по уши влюблённой девушки. Мои родители заметят, если мы оступимся.
— Почему все говорят о них так, будто они такие чертовски страшные? — спрашиваю я, и Черч отворачивается. Я помню, что он сказал о том, что его сестры не состоят с ним в кровном родстве, почему это имеет значение и как это повлияло на его мрачное настроение в тот день, хотела бы я знать.
— Ты поймёшь, — шепчет Черч, хватая меня за руку и утягивая к себе на колени. Я так удивлена этим поступком, что в итоге сижу совершенно ошеломлённая. — Нам следует попрактиковаться, просто на всякий случай.
— Попрактиковаться в чём? — спрашиваю я, и он улыбается, на его лице появляется тьма. Однако в этой тьме есть какой-то жар, которого я никогда раньше не видела.
— В этом.
Черч поворачивает моё лицо к себе своими изящными пальцами, а затем целует. Шок от этого замораживает меня на месте, в то время как интенсивность действия превращает меня в лужицу. Его язык скользит по моему рту, умело захватывая меня в свои сети, втягивая в себя, даже когда я пытаюсь сопротивляться. Он сдержан, но за этим фасадом горит огонь, который, кажется, в любой момент может разрушить эту осторожную напряжённость.
Я отстраняюсь, поворачивая голову и поднимая руку, чтобы прикрыть рот. Каждое место, к которому он прикасается, вызывает у меня покалывание, и мне внезапно нужна дистанция. Забравшись обратно на своё сиденье, я увеличиваю расстояние между нами на оставшуюся часть двухчасовой поездки.
Черч почти не разговаривает, просто смотрит в окно с каким-то отрешённым выражением на лице. Я пользуюсь возможностью проверить телефон, отправляю сообщение папе, чтобы сообщить ему, что остаюсь у Моники — полная грёбаная ложь, очевидно, но что ещё я могу сделать? Есть несколько сообщений от других парней, в том числе одно от Рейнджера, в котором просто говорится: «Извини». Я фыркаю, и Черч бросает взгляд в мою сторону.
— Рейнджер извиняется передо мной; я просто не могу понять, за что именно.
— Он выплеснул на тебя всю ту страсть, которую держал взаперти. Он думает, что отпугнул тебя. — Черч на мгновение замолкает. — Неужели правда?
— Нет, конечно, нет. — Я кладу телефон обратно на колени и смотрю на него, стараясь не слишком задумываться о возможности того, что Черч… ну знаете, что я ему нравлюсь. Это сказали близнецы, это сказал Спенсер. Это может быть правдой. С другой стороны, он с такой же вероятностью может быть «Адамом» из записок, верно?
Машина подъезжает к этому неброскому, но элегантному белому пляжному дворцу.
Мы приземлились в Нью-Йорке, но сейчас мы определённо за тридевять земель от него. Солнце сияет в ясном голубом небе, отражаясь от пологих гребней океана. Территория ухожена, но не так, как в доме матери Рейнджера в Лос-Анджелесе. Здесь всё более естественно: вьющиеся растения, вплетённые в каркас веранды, букеты цветов, едва помещающиеся в отведённые им ящики.
— Кстати, мы сейчас в Хэмптонсе, — говорит Черч и открывает дверь. Он едва успевает встать, как пожилая блондинка обхватывает его лицо руками.
— Мой малыш, — говорит она, целуя его в обе щеки и оставляя мазки помады телесного цвета. Она отступает назад, не отрывая взгляда от его лица и изучая его. Женщина довольно хорошенькая, и будто выглядит слишком молодо, чтобы быть его матерью, всё-таки он самый младший из шести, верно?
Или… он сказал, что его сёстры не были кровными родственницами, так что именно это значит?
— Мама, — говорит он, а затем протягивает мне руку, чтобы я взяла её. Я переплетаю свои пальцы с его и позволяю ему помочь мне выбраться с заднего сиденья на солнечный свет. Голубые глаза женщины загораются, и она дарит мне самую тёплую улыбку, которую я, возможно, когда-либо получала в жизни. Выражение её лица… это напоминает мне Черча, одну из тех широких, жизнерадостных улыбок, которые он имитирует, но не всегда ощущает.
Теперь это обретает больше смысла; он научился этому у мамы.
— Ты ещё красивее, чем на фотографиях, — говорит она, и когда я протягиваю ей руку для рукопожатия, она вместо этого хватает меня и крепко прижимает к себе, выбивая из меня дух. Но это такое приятное, искреннее объятие, что я едва ли могу жаловаться.
— Приятно с вами познакомиться, — удаётся мне выдавить из себя, когда она чуть отстраняет меня назад, чтобы осмотреть. Пока я щеголяю в своих старых спортивных штанах школы Санта-Круз и простой серой майке, купленной во время полёта на самолёте, миссис Монтегю одета в белый брючный костюм с розовой блузкой под жакетом. — Мы всегда говорили о важности поиска той единственной, с кем будет Черч, не так ли, милый?
— Именно, — произносит мужчина, спускающийся по тропинке в джинсах и футболке. Он вытирает грязь с ладоней, и я приподнимаю бровь. Это мистер Монтегю, одетый как садовник, и у него грязные джинсы?
Ну, чёрт, они мне уже нравятся.
И всё же я изо всех сил пытаюсь понять, почему все друзья Черча так зловеще отзываются об этой паре.
— Мы нашли друг друга молодыми, поэтому стараемся не списывать со счетов чувства наших детей, — продолжает мистер Монтегю, а затем его жена поворачивается к нему, и они теряются в глазах друг друга. Не успеваю я опомниться, как они целуются, а Черч хмурится.
— Ну вот, снова начинается, — бормочет он, глядя на меня, его янтарные глаза ловят солнечный свет и мерцают таким блеском, что у меня перехватывает дыхание. — Они всегда такие. Всё, что они делают, невероятно интенсивно, вот почему никто не любит приглашать их на вечеринки, поэтому им всегда приходится устраивать свои собственные.
— О, Черч, прекрати это, — говорит его мама, всё ещё цепляясь за рубашку отца. В то время как мама Черча блондинка и светлокожая, как и он сам, его отец совсем на них не похож. У него тёмные волосы, щетина и широкий нос. Нельзя сказать, что он некрасив, просто у него нет тонких черт Черча. — Отведи невесту в дом и покажи ей свою комнату.
— Его комнату? — спрашиваю я, и миссис Монтегю смеётся. Клянусь, этот звук похож на… бабочек, садящихся на маргаритки или что-то в этом роде. Это волшебно.
— Мы не собираемся заставлять вас спать в разных комнатах. Насколько это глупо? — она показывает в сторону дома. — Мы всё ещё готовимся к сегодняшнему вечеру, но пока чувствуйте себя как дома, а позже мы поговорим об этом деле Академии.
Я киваю, и Черч наклоняется, берёт меня за руку и тянет вниз по дорожке, обсаженной цветами, в светлое, воздушное помещение. Стена напротив нас сплошь покрыта окнами, двери открыты навстречу мягкому шуму моря.
— Мои сёстры где-то здесь, — бормочет он, его глаза бегают туда-сюда. — Остерегайся их. Они действительно ужасны.
— Черч! — воздух прорезает оглушительный визг, и темноволосая девушка обвивает руками шею Черча сзади, сжимая его так сильно, что её ноги отрываются от земли. Она одета в теннисный костюм и потеет как сумасшедшая, но её улыбка такая же заразительная, как у матерей. — Мы скучали по тебе этим летом. Без тебя всё совсем по-другому.
— Ты имеешь в виду, что без меня не к кому цепляться, — говорит он, осторожно снимая её со своей шеи, так что её кроссовки шлёпают по кафельному полу, когда она приземляется. Черч со вздохом оборачивается и протягивает руку. — Шарлотта, это моя младшая сестра, Жизель.
— И под младшей он имеет в виду, что всё ещё на пять лет старше его. — Она улыбается и взъерошивает его волосы, что он явно ненавидит, но всё равно терпит. — Все остальные снаружи, спорят о том, чей новый парень самый симпатичный. — Жизель драматично подмигивает в мою сторону. — Не хочу показаться предвзятой, но я думаю, что ты, скорее всего, выиграешь это пари.
— Эм, спасибо? — говорю я, и тут она ахает, протягивает руку, чтобы взять меня за руку и рассмотреть кольцо. — Это фантастика, Черчи, ты сам его выбрал?
— Черчи? — спрашиваю я, пытаясь подавить смех. Бедный парень выглядит несчастным, когда помогает высвободить мою руку из хватки сестры.
— Ты не возражаешь, если я помогу Шарлотте устроится? У неё был долгий перелёт. Ты сможешь поприставать к ней сегодня вечером на вечеринке.
— Ты такой чопорный, Черчи, — произносит Жизель, шлёпая его по заднице теннисной ракеткой. — Надеюсь, эта твоя прекрасная леди немного раскрепостит тебя. — Она бросает взгляд на меня, и её лицо на мгновение становится серьёзным. Внезапная смена выражения лица напоминает мне о её брате, о том, как у него меняется настроение. Может быть, это… чёрт, это не может быть генетическим, потому что он сказал, что они не связаны генетически. Я так запуталась. — Он хорошо к тебе относится, Шарлотта? Потому что, если он этого не делает, мы все надерём ему задницу. Мы воспитывали его гораздо лучше, чем это.
— Он приносил мне шоколад и грелку, когда у меня были месячные, — говорю я, и Жизель кивает, одаривая младшего брата ещё одной довольной улыбкой.
— Приятно слышать. Я не в настроении отбивать шары брата теннисной ракеткой за плохое поведение. Хорошая работа, Черчи.
— Мы будем наверху, если понадобимся, — произносит он, хватая меня за руку и ведя вверх по винтовой лестнице в отдельный маленький номер с видом на море. Здесь красиво, всё оформлено в бело-голубых тонах, как и весь остальной дом, но с достаточным количеством постеров с кофе, чтобы я точно знала, где нахожусь.
Я присаживаюсь на край кровати, а Черч вздыхает и прислоняется спиной к стене, приглаживая рукой волосы.
— Я сожалею о своей семье. Они чертовски настойчивы.
— Мне они понравились, — говорю я, пожимая плечами, откидываясь на спинку его кровати и позволяя океанскому бризу трепать мои волосы. Если я в конечном итоге вернусь в Адамсон, мне придётся их обрезать. От этой мысли мне становится грустно, но на самом деле, я бы сделала всё, что угодно, чтобы провести там выпускной год. Даже… притворилась помолвленной с президентом Студенческого совета.
Черч мгновение изучает меня, а затем вздыхает, подходит и садится рядом на кровать. Матрас прогибается под его весом, и наши пальцы соприкасаются, заставляя меня вздрогнуть. Когда он прикасается ко мне — это очень приятно, но запретно, как будто он отрицает это даже перед самим собой.
— Ты собираешься рассказать мне о сёстрах, о том, что они тебе не родные? — спрашиваю я, и Черч напрягается, резко отводя взгляд в сторону двери спальни. Волны разбиваются о берег, чайки перекликаются в облаках.
— Я никогда никому раньше не рассказывал об этом, — признаётся он, и мои брови поднимаются вверх. — Ни Рейнджеру, ни Спенсеру, ни близнецам… никому. — Повисает долгая пауза, Черч делает глубокий вдох и снова поворачивается ко мне. — Я не уверен, почему я рассказал тебе об этом.
— Все остальные думают, что ты… что я тебе нравлюсь. — Слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить, и улыбка Черча становится немного шире, прежде чем полностью исчезнуть. Он опускает взгляд на свои колени.
— Может быть, я сказал тебе, потому что знал, что ты не осудишь? — он начинает, но больше похоже, что он разговаривает сам с собой, чем со мной. Я обхватываю его пальцы своими, и он на мгновение застывает, прежде чем выдохнуть и снова успокоиться. Черч оборачивается, чтобы посмотреть на меня. — Меня усыновили, — говорит он, а затем закрывает глаза, как будто это самое болезненное заявление в мире.
Я стараюсь не смеяться, но на самом деле, это мило, что он считает это таким важным.
— И что? — спрашиваю я, улыбаясь и сжимая его руку. — У тебя потрясающая семья, которая явно любит тебя. Какое это имеет значение?
— Моя мать была их горничной, — выдавливает Черч, тяжело дыша. У него самое уязвимое выражение на лице. — Она оставила меня здесь после родов. Буквально оставила меня на пороге и ушла.
— Подожди… что? — спрашиваю я, моргая в замешательстве. — Твоя биологическая мать бросила тебя?
— Она оставила меня в автомобильном кресле на крыльце. Мои родители приютили меня, официально усыновили, а потом решили подождать, пока мне не исполнится шестнадцать, чтобы рассказать мне правду.
О.
О, чёрт.
Неудивительно, что он так расстроен.
— Именно об этом я и говорил, когда упоминал синдром самозванца. Я играю единственного сына Монтегю, это блестящий пример того, что значит быть частью этой семьи, и всё же… Я не он. Я не родственник ни одному из них. — Он закрывает глаза и проводит рукой по лицу, хватаясь пальцами за нижнюю губу, когда снова открывает глаза. Это чертовски сексуально, но сейчас не время пялиться, так что я держу свои гормоны при себе.
— Больше никто не знает? — спрашиваю я, и Черч качает головой.
— Они прожили со мной во Франции два года, говорили всем, что мама была на нескольких месяцах беременности, когда уехали, и разыгрывали из меня их собственного сына. Можно подумать, если бы мне, как они говорят, нечего было стыдиться, то им не было бы нужды это скрывать. И всё же они это сделали.
— Может быть, они просто думали о тебе? — предполагаю я, пожимая одним плечом. — Типа, они хотели облегчить тебе жизнь. Очевидно, что ты отлично вписываешься в их компанию. Как только я увидела улыбку твоей матери и сестры, я поняла, откуда она у тебя взялась. Честно говоря, Черч, ДНК наших биологических родителей может определять форму наших губ, но то, как мы улыбаемся, смеёмся или загораемся изнутри… это исходит от людей, которые нас любят.
Он просто таращиться на меня.
— Кто ты, чёрт возьми, такая? И что случилось с тем маленьким сопляком, который сбросил мой доклад в воду?
Я морщусь, но никуда не денешься от того факта, что я была полным придурком.
— Послушай, я так по-настоящему и не извинилась должным образом за это. Это был отстойный поступок, и я сожалею. Я боялась, что если потрачу время на работу над проектом вместе с тобой, ты узнаешь и… Я никак не ожидала, что кто-то попытается убить меня, но… — я замолкаю, потому что не уверена, что ещё сказать.
Атмосфера в этой большой, просторной спальне внезапно стала интимной и близкой, как это было в вестибюле на остановки отдыха.
— Я должен взять твоё платье, — бормочет Черч, вставая и направляясь к шкафу. — Я заказал и его доставили сюда сегодня. — Он достаёт чехол для одежды и протягивает его мне. Я встаю с кровати и беру его, кладу поверх белого одеяла и расстёгиваю молнию, открывая красивое трёхъярусное бальное платье из тюля персикового цвета. На нём вышит серебристый цветочный узор, и, клянусь, он просто растекается, когда я поднимаю его с кровати.
— Это… чёрт возьми, Черч.
— Это работа Каролины Эрреры, — говорит он, изучая его с минуту.
— Это, типа, чертовски шикарно, — шепчу я, задаваясь вопросом, как я должна носить такое дорогое платье, чтобы не получить сердечный приступ. Что, если я пролью на него пунш? Сегодня вечером будет пунш, верно? Или шампанское? Я обязательно что-нибудь на него пролью. — Сколько оно стоило?
— А это имеет значение? — спрашивает он, а затем на мгновение задумывается над этим. — Двенадцать, я думаю.
— Двенадцать сотен долларов?! — выпаливаю я, расширяя глаза.
— Двенадцать тысяч, — поправляет Черч, вытаскивая тёмно-синий костюм, похожий на тот белый, в котором он был на ужине в тот вечером. В комплект идет серый галстук, розовая рубашка и коричневые мокасины. Я вижу, что он идеально подогнан под мой наряд. — Вечеринка продлится всего несколько часов, но к моим сёстрам придут парикмахеры и визажисты, если ты хочешь, присоединяйся. — Он смотрит в мою сторону и пожимает одним изящным плечом. — Но не чувствуй давления, ты не обязана.
— Я бы хотела, знаешь ли, продолжать эту уловку и всё такое. Если у меня будет полный макияж и причёска, никто из этих придурков в Адамсоне меня не узнает.
Черч кивает и кладёт костюм рядом с платьем.
— Значит, если мы устроим эту помолвку, твои родители… что они сделают?
— У них достаточно влияния в школе, чтобы получить то, что они хотят. — Он смотрит на меня с непроницаемым выражением на лице. — Если они поверят, что мы любим друг друга, они сделают всё, что угодно. Они практически поклоняются романтике, вот что в них такого невозможного. Они не предлагают услуги просто так.
Черч поворачивается и выходит из комнаты, а я стою там и думаю о Диснейленде, о том, скольких одолжений ему пришлось ради этого добиться.
Ради фальшивой помолвки.
Или… настоящих чувств… может быть.
Вечеринка Монтегю проходит в бальном зале, этом массивном стеклянном куполе, возвышающемся над тёмной гладью моря, солнце только-только опускает голову за его поверхность. Сад освещён бумажными фонариками, и все гости разодеты в пух и прах.
Неудивительно, что Черч купил мне платье за двенадцать тысяч долларов; я бы выделялась в чём-нибудь меньшем.
— Итак, ты невеста Черча?
Клянусь богом, я не делаю и десяти шагов к двери, как рядом со мной появляется море блестящих дебютанток, все хорошенькие, все хмурые. Здорово. Просто великолепно. Как будто убийцы с петлями в руках недостаточно страшны, теперь у меня на заднице светские львицы?!
— Эм, да. — Я пошевеливаю пальцами, чтобы показать кольцо, и девушки обмениваются взглядами.
— Интересно, учитывая, что мы никогда не видели тебя раньше. И вообще, в какую школу ты ходишь?
— Средняя школа Санта-Круз, — предполагаю я, потому что на самом деле это не совсем ложь. — А что?
— Школа Санта-Круз? — выдыхает девушка-лидер, как будто я каким-то образом лично оскорбила её. — Где, чёрт возьми, это находится?
— В, э-э, Санта-Крузе? — я услужливо предлагаю, и тут Черч оказывается рядом со мной, берёт меня за руку и уводит прочь от толпы слюнявых золотоискательниц. Или… ну, они, наверное, все богатые, но неважно. Достаточно близко. — Кто, чёрт возьми, это были?
— Несущественно, — отвечает Черч, а затем улыбается мне. — Они ругали тебя за то, что ты украла меня?
— Это твои бывшие? — спрашиваю я, и он качает головой.
— Совершенно определённо нет. — Черч провожает меня в противоположный конец зала, протягивая мне бокал шампанского, пока мы осматриваем толпу. Кажется, пьют все, независимо от возраста, так что я не слишком беспокоюсь по этому поводу, делаю глоток и позволяю пузырькам осесть у меня на языке. — Ты видишь Марка вон там? — спрашивает он, и я киваю.
Вот и сам придурок танцует с какой-то симпатичной девушкой в зелёном платье. Если бы не случайные телефоны, которые я вижу то тут, то там, можно было бы подумать, что мы вернулись во времени на двести лет назад.
— Некоторые из его друзей тоже здесь, а также та девушка Селена, которая подарила тебе своё платье.
— Интересно, — бормочу я, делая глоток своего напитка.
Черч водит меня по комнате, представляя остальным своим сёстрам — кстати, все они очаровательны — а затем возвращается к родителям.
— Мама, папа, — приветствует он, и они поднимают бокалы в маленьком тосте. — Я хотел спросить, не могли бы мы поговорить с вами о Шарлотте и её посещении…
— Сынок, это вечеринка, — умоляет его мать, кладя руку ему на плечо и слегка сжимая. — Идите потанцуйте, а мы обсудим это после. Я хочу посмотреть, как вы двое танцуете вальс.
— Но я не умею танцевать вальс, — задыхаюсь я, когда Черч вздыхает и берёт меня за руки, увлекая на танцпол.
Живой оркестр в углу начинает играть, когда он кладёт руку на изгиб моей талии, переплетая свои пальцы с моими.
— Следуй за мной, — шепчет он мне в волосы, а затем мы начинаем двигаться, кружась по комнате. Мое платье — такая сказочная смесь кружев и тюля, что я действительно чувствую, будто парю, затаив дыхание от лёгкости, с которой Черч ведёт меня по танцполу.
Его янтарные глаза впиваются в мои, и я осознаю, что едва могу дышать.
«Что происходит прямо сейчас?»
Я удивляюсь, когда зал очищается, а остальные гости расступаются с нашего пути, наблюдая со стороны, как мы кружимся. Его рука на моей талии горячая, его пожатие крепкое, но нежное там, где наши пальцы переплетаются.
Мои губы слегка приоткрыты, волосы развеваются на ветру с океана.
Комната — это не что иное, как сверкающее пятно платьев и драгоценностей, мир, далёкий от всего, что я когда-либо переживала в своей жизни.
— Ты действительно прирождённый лидер, — шепчу я, понимая, что моё тело следует его указаниям, не подвергая их сомнению. Музыка нарастает до крещендо, подобно пенящимся волнам, разбивающимся о скалистый берег, и напряжённость между нами накаляется ещё больше.
— Тебе нравится выполнять мои приказы, Шарлотта Карсон? — спрашивает он, поворачивая меня в последний раз, когда песня заканчивается, и толпа вокруг нас начинает хлопать. Я понятия не имею, как ответить на этот вопрос, поэтому не утруждаю себя этим. Вместо этого, когда Черч выводит меня в сад, я следую за ним.
Начинается новый вальс, и другие пары возвращаются на танцпол.
Что касается меня, то в итоге меня прижимают к стене дома и целуют со страстью, которой я не ожидала.
Черч всегда такой чопорный и благопристойный, иногда до такой степени, что становится страшно. Но это? Это поцелуй человека, который тонет и отчаянно пытается снова дышать.
Мои пальцы запутываются в его волосах, его — в моём платье.
Наши губы танцуют свой собственный вальс, пока серебряная диадема, которую стилист так заботливо уложил в мои подпрыгивающие локоны, не выпадает и не звенит о камень у нас под ногами, напоминая нам обоим, где мы находимся и что делаем.
— Шарлотта, — шепчет Черч, прижимаясь своим лбом к моему, его руки обвиваются вокруг моей талии.
— Черч… — начинаю я, но затем мы оба замираем, услышав звук открывающейся поблизости двери. Мы обмениваемся взглядами, когда он хватает меня за руку, и мы обходим дом сбоку, чтобы увидеть Марка и Селену, смеющихся и подбадривающих друг друга.
Они прислоняются к борту модного спортивного автомобиля, неистово целуясь, и через несколько секунд юбка Селены задирается, и Марк с кряхтением входит в неё.
Эм… какого хрена?
— Очаровательно, — говорит Черч, вытаскивая телефон, чтобы снять короткое видео, прежде чем снова спрятать его. Видеть Марка и Селену вместе странно, особенно учитывая, что они оба в моём списке подозреваемых. Но опять же, это может быть совпадением.
Мы возвращаемся внутрь и видим родителей Черча, танцующих под медленную, нежную песню, пристально смотрящих друг другу в глаза. Мы наблюдаем за ними некоторое время, и когда они уходят с танцпола, они оба улыбаются нам.
— Вы двое такие милые, — говорит его мама, обхватывая моё лицо ладонями, отчего мне по какой-то странной причине хочется плакать. — Ты будешь хорошо заботиться о моём сыне, не так ли, Шарлотта?
— Я сделаю всё, что в моих силах, — шепчу я в ответ, и она кивает, поглаживая меня по щеке.
— Это всё, о чём мы можем кого-либо просить, не так ли? — говорит она, а затем снова поворачивается к сыну. — Хорошо, я подёргаю за кое-какие ниточки и верну твою невесту в Адамсон. Я люблю тебя больше жизни, сынок.
— Больше жизни, — соглашается его отец, целуя его в щеку, когда Черч гримасничает, а затем вытирает её, как будто это отвратительно.
В глубине души я знаю, что ему это нравится.
— Может продолжим танцевать? — спрашивает Черч, поглядывая в мою сторону. — В конце концов, мы теперь помолвлены.
На моих губах появляется улыбка, с которой я не могу бороться.
— Я бы с удовольствием потанцевала, будущий муж, — шучу я, и мы остаёмся на танцполе до конца вечера.
К тому времени, когда мы с Черчем выходим во внутренний дворик, чтобы я могла посидеть у него на коленях и полюбоваться восходом солнца, у меня болят ноги, а сердце переполнено.
О-оу.
Говорила же вам, я влюблена в каждого парня.