На ладони лежал небольшой вороненый пистолет.
Даня задохнулся. Оружие! Мечта!
- Где достал?
Пашка торжествующе засмеялся:
- Где достал, там теперь нету.
- Нет, ты правду скажи.
- Ну, так и быть. Это мне подарок от одного человека.
- От какого человека? Что ты меня выматываешь, Павел?!
Пашка, поигрывая пистолетом, будто лаская его, присел на свою раскладушку.
- Мог бы я еще над тобой, Данька, поизгиляться, да уж не стану больше тебя томить. Слушай. Нынче ночью встретил я одного хорошего человека. Нашего, русского человека. И встретил-то просто чудом каким. Когда за мной этот сукин сын полицейский припустил, я стал, как заяц, петлять. Темно, ничего не видать, улиц я никаких не знаю, куда какая идет - тоже мне неизвестно. Соображаю только, что к Сене вон в ту сторону надо бежать. Помню, как-то Жан-Пьер говорил, что там по берегам пустынно теперь. Вот я и выбрал направление к реке. Остановлюсь на полсекунды, послушаю, бежит или не бежит за мной фараон, - слышу, топает, ну, значит, и мне надо дальше припускать. Раз пять так останавливался - слушал. Под конец слышу тихо все будто, никто меня не преследует. И тут гляжу - я уже у самой воды. Темно. Ни звезд, ни месяца, только на какой-то барже, что ли, крохотный синий огонек помаргивает. И река рядом под ногами булькает. Ну, отдышался я чуток, огляделся, вижу - мост поблизости. Я - к мосту. И тут в темноте споткнулся не то о крышку люка, не то о камень и больно так зашиб ногу. И дернуло меня выругаться по-русски. "У, дьявол, говорю, понабросали здесь, сволочи, камней!" И вдруг из темноты кто-то говорит тихонечко: "Здорово, земляк!" Я чуть не вскрикнул. "Кто это? Кто здесь?!" Слышу, подходит ко мне человек, чиркает спичкой. Сначала меня осветил, потом на себя свет направил. Гляжу - молодой, чуть постарше нас с тобой, усики темные, на француза смахивает, а нос картохой, наш нос, московский. И галстук бабочкой, как у пижона. Спичка погасла, он говорит: "Не будем вторую зажигать, ни к чему нам привлекать внимание. Мы и так уже познакомились. Чего это ты, говорит, так запыхался, земляк? Драпал, что ли, откуда?" Я говорю: "Не откуда-то, а от кого-то. От троих фараонов на велосипедах, а по-здешнему - "коров". Они меня с товарищами застукали, когда мы листовки расклеивали".
Даня невольно вскрикнул:
- Как! Ты вот так, первому встречному, все про нас выложил? Да ты в уме, Павел?!
- Какому же первому встречному? - возмутился Пашка. - Я же тебе говорю, он наш, русский, трижды моим земляком оказался. Во-первых русский, во-вторых - москвич, а в-третьих - тоже на Плющихе живет, как и я. Ведь это надо же такое совпадение! - Пашка в восторге шлепнул Даню по коленке. - Зовут Семен Куманьков, лейтенант нашей Красной Армий. Чего тебе еще нужно?
Но Даня не отставал:
- А кто он такой сейчас и как здесь оказался, это ты у него узнал, прежде чем нас выдавать?
- А чего узнавать - он мне все сам про себя сказал. Бежал, как и мы, из лагеря с фальшивым документом, был, как и мы, на севере Франции, занимается такими же делами, как и мы.
- Какими делами?
- С фашистами бьется, - уверенно отвечал Павел. - Он, как узнал про листовки, так обрадовался. "Мы, говорит, с тобой и твоими дружками одного поля ягоды".
- Сказать можно что угодно, Павел. Ты вспомни, о чем говорил нам Сергей. Может, этот Семен - власовец?
- Иди ты со своим Сергеем! - сердито отмахнулся Пашка. - Сергей этот сам сказал, что для солдат мы еще слишком молоды. И они все здесь нас за сосунков считают, ничего серьезного нам не поручают, дали в товарищи мальчишку с девчонкой, чтобы мы с ними нянчились. Да ты что, сам не видишь, что ли, мы здесь просто на затычку! - с досадой выкрикнул Павел. А Семен Куманьков сказал, что поставит нас на настоящие дела. Говоришь власовец? А он мне сказал, что его как раз наши советские послали к власовцам в Шербур агитировать, чтоб они, значит, бросили своего генерала, вернулись к советским войскам, присоединились к Сопротивлению. Вот что он делает! - с торжеством закончил Пашка.
- Он был в Шербуре? - хмуро повторил Даня. - Немцы в Шербуре строят Атлантический вал - большие укрепления, чтобы отразить наступление союзников, если они откроют второй фронт. Нам Гюстав говорил, что этот вал охраняют как раз части власовцев. Помнишь?
- Ну и что же? - не сдавался Пашка. - Я же тебе говорил, чем Семен там, в Шербуре, занимается. Да это такой человек - во! - Пашка выставил большой палец. - Он мне себя этой ночью хорошо показал! Тут же, на месте!
- Как показал?
- Я ему пожаловался, что оружия у нас нет. Он и говорит: "Это плевое дело - достать оружие. Хочешь, я тебе хоть сейчас добуду?" Я смеюсь. "Хочу", - говорю. Он пошарил по земле, нашел что-то, может, тот камень, о который я ногу ободрал, и говорит: "Идем, тут я полицейского одного на посту заприметил. Ты только следуй за мной, ничего не делай, а как я позову, - берись за работу, снимай с него оружие". Я ему, признаться, в ту пору не поверил. Однако пошел за ним. Вышли мы на набережную, темно кругом, но дома все-таки видны. Стал я различать какие-то ворота. Семен мне шепчет: "Ложись!" Я залег. Он впереди меня пополз, я - за ним. Ползем минуту, другую, вдруг он подымается, неслышно, как кошка, прыгает. Я слышу, что-то тяжелое упало. Он мне: "Павел, давай!" И прямо передо мной лежит, хрипит огромный детина - полицейский. "Забирай пистолет!" - шепчет Семен. Я еле перевернул детину, тяжелый, сукин сын. Боялся, что очнется. Семен мне ножик кинул, я срезал кобуру. "А теперь быстро давай уходить!" Тут мы оба - ходу. Я даже спасибо ему не успел сказать. Вот он, пистолет! - Павел опять нежно погладил вороненую сталь.
Он явно ждал Даниных восторгов, одобрения. Вместо этого Даня обрушился на него:
- "Спасибо" не успел сказать, а что ты успел?! Говори, что ты ему о нас выболтал! - гневно потребовал он.
- Ты что, очумел?! - вскипел Пашка. - Ты соображай, что говоришь! "Выболтал"! Ты что же, за предателя меня считаешь? Да как у тебя язык поворачивается такое говорить? Я тебе как другу доверился, рассказал о земляке, о нужном для всех нас человеке, а ты что? Сразу "власовец", "провокатор"! Человек жизнью своей, можно сказать, рисковал, чтоб мне оружие раздобыть, а ты говоришь "власовец"! И почему ты Куманькова подозреваешь? На каком основании? Почему, например, ты ничего такого не говорил про Сергея? А мы даже фамилии Сергея не знаем...
- Сергея знает Гюстав, - пробормотал Даня. - Это он устроил нашу встречу.
Даня колебался. В самом деле, какие у него основания вот так, ни с того ни с сего, подозревать неизвестного человека? Где-то в глубине души ему самому нравилась отвага этого неизвестного Куманькова, который ночью чуть ли не в центре Парижа "снял" полицейского только для того, чтобы дать земляку оружие, о котором тот мечтал. Вот он, пистолет. Лежит на столе рядом с обоймой, наполненной патронами. Лежит, черный, компактный, блестящий... Дане страстно захотелось подержать его в руках. Однако он сдержался. Надо было еще выяснить, что именно сказал Пашка. А что Пашка выболтал что-то Куманькову, Даня был уверен - уж слишком хорошо знал он бахвальство своего товарища, его желание покрасоваться, похвастать своими подвигами, показать, что "и мы не лыком шиты". Самое возмущение Павла тоже показалось Дане подозрительным: мог бы просто сказать, что ничего не говорил. А он вон как вскинулся.
Он спросил как можно спокойнее:
- Ну, а все-таки, что ты ему о нас говорил?
- Вот заладил "что да что"! - все еще сердито отозвался Павел. Ничего особенного не говорил. Только и было разговору про листовки да про то, что мы сами их печатаем. Ведь нужно же было объяснить, почему я бежал от полиции. Он сам меня спросил.
- И адрес наш в Виль-дю-Буа ты дал? - настаивал Даня.
- Адрес? - Пашка явно растерялся. - Да нет, собственно, адреса точного не давал. Сказал только, что обретаемся мы у одного лавочника в подвале, в окрестностях Парижа...
Он старался не смотреть на друга. Дане было не по себе. Пашка лжет, это ясно. Но что еще, кроме адреса, успел он выболтать неизвестному? И кто этот Куманьков?
- Слушай, надо рассказать об этой встрече Гюставу, - решительно сказал он. - Это очень важно.
- Что? А твоя клятва? - закричал изо всей мочи Павел. - Ты что ж, предать меня хочешь?!
Даня спохватился: в самом деле, он поклялся. Да еще жизнью отца... Ух! Что же делать?!
- Ладно, ладно! Не кричи. На чем же вы все-таки покончили с этим твоим героем? - Он старался держаться как можно непринужденнее. - Ты с ним еще увидишься?
- Ага, - кивнул Павел. - Конечно, если ты не нарушишь клятву и не подымешь историю там, у Гюстава. - Он криво усмехнулся. - Условились встретиться в Люксембургском саду послезавтра. Мне бы очень хотелось и тебя привести познакомить с ним, да он сказал, чтоб я пока приходил один. Обещал дать еще оружие и задание, - прибавил он гордо. - Только гляди, Данила, держи свою клятву.
Даня нехотя кивнул. Он был угрюм, смутен, взбудоражен. Не знал, на что решиться. Посоветоваться с Келлером, с Гюставом, с Николь? А клятва? И потом, не значит ли это предать Павла? Павла, который был его ближайшим товарищем, который делился с ним в побеге последним? Он думал и передумывал, а рядом, на раскладной кровати, уже давно мирно посапывал Павел.
13. КРАСНЫЙ ПЕРЕПЛЕТ
- Нравится тебе Париж?
- Еще бы! Иногда прямо глаз не оторвать. Правда, я никогда не был в Ленинграде. Мне говорили, по красоте он - ровня Парижу.
Толчок в сердце: "Мне говорили". Как давно, как бесконечно давно Дане "говорили" о Ленинграде!
- Хотелось бы мне когда-нибудь поехать в ваш Ленинград, - сказала Николь суховатым голосом. Вид у нес был самый независимый: подумать только, она идет по Парижу с Дени, с тем самым Дени, который...
- Еще поедешь. Вот погоди, кончится война.
- Ты веришь, что она действительно кончится?
- А ты не веришь? - Даня поражен.