Про Усатого говорили, что он неудачник, что он оставил университетскую кафедру и уехал в наш городишко учителем из-за несчастной любви. Этот слух необычайно возвысил его в глазах наших девочек, а мы поголовно завидовали его непроницаемым черным глазам, мягким усам и беломраморной коже графа де ла Фер. Усатый жил одиноко, ни с кем не дружил, а все свободное время читал книги и что-то писал.
Листок, который я так своевременно вытащил у Гришки, жег мой карман. Улучив момент, я извлек его и прочитал: «Сухарей 1 рюкзак, воблы 3 штуки, денег 16 рублей, вареных яиц 5. Все вещи у Портоса в сарае. После школы сразу туда. Передай д'Артаньяну».
Я переправил Леньке записку и задумался. На душе скребли кошки. Ведь не каждый день нашему брату доводится бежать в Испанию, сражаться с фашистами.
– В глубокой древности люди считали,– доносился откуда-то голос Усатого,– что все события в жизни вершатся по воле богов. Это было удобно и просто – все валить на всевышних. Боги затеяли склоку из-за яблока – вот вам и Троянская война. Отдавая должное гению Гомера, который отлично описал эту сцену, мы должны про себя отметить, что красавицы богини оказались достаточно пустыми и вздорными вертихвостками, поссорившись по такому нелепому поводу. Великий археолог Генрих Шлиман, которому Троя обязана своим вторым рождением и чудесную книгу о котором я вам горячо рекомендую, полагал…
Усатый с легким раздражением посмотрел в угол, откуда доносилось чье-то бормотанье.
– Ермаков, явите себя классу!
Федька продолжал сосредоточенно бубнить под нос: «бускаминос, абасто, менестра, республикано. Бускаминос, абасто, менестра…»
– Ермаков!
Федька с грохотом вскочил.
– Вы шепчете заклинания?– обратился к нему Усатый.
– Я учу испанский язык,– доверчиво ответил Федька.
– Он весь урок слушать мешает,– пожаловался Гоша
– Молодец, Ермаков,– похвалил Усатый, пропуская мимо ушей жалобу.– Завидую вам: вы будете читать в подлиннике гениального Сервантеса. На русском вы его читали?
– Ага,– ответил Федька.– Обложку.
– Для начала неплохо,– отметил Усатый.– Ну, а много слов вы уже одолели на моем уроке?
– Восемь,– виновато пробормотал Федька.
– Что ж, не так уж и мало. За семьдесят оставшихся уроков по истории вы сумеете выучить еще 560 слов – достаточно, чтобы читать со словарем даже сложный текст. Вы извините, Ермаков, что я вас перебил… Так, из любопытства… Мне можно продолжать вести урок?
– Продолжайте, чего там, – великодушно разрешил Федька.
– А мой монотонный голос не будет вас отвлекать? – засуетился Усатый под смех класса.– Может, мне помолчать?
– Ладно уж,– смилостивился Федька.– Пусть я помолчу.
– Боюсь, что вы на меня обиделись,– с чувством сказал Усатый.– Тем более что я вас целых четыре урока не вызывал. Ничего, если я задам вам несколько вопросов?
– Может, не надо? – усомнился Федька.– У вас хлопот и без меня хватает.
– Вы скромничаете, Ермаков. Итак, каковы причины…
Звонок.
– Вам не повезло, Ермаков.– Усатый вздохнул.– У вас была такая возможность отличиться…
– Да, такой я уж есть – невезучий. – Федька развел руками.
Час спустя мы встретились у сарая.
– Ты знаешь, что такое по-испански «бурро»? – спросил я у Федьки.
– Ну?
– Осел. Бурро несчастный! Из-за тебя могли догадаться!
– А еще меня предупреждал не трепаться!– пискнул Ленька.– У Портоса голова всегда была слабое место!
– Ничего не скажешь – бурро,– согласился Гришка.
– Да ну вас к черту!– обозлился Федька.– Я такое достал, что у вас глаза на лоб полезут, а вы… Даже связываться неохота…
И Федька небрежно швырнул на солому завернутый в газету сверток. Что-то звякнуло. Мы развернули сверток – и окаменели. Перед нами, сверкая серебром, лежали два пистолета с длинными, сантиметров в тридцать, стволами.
– Где ты взял?– набросились мы на Федьку.
– Тайна,– высокопарно ответил Федька.– Слово мушкетера. Подарок одной прекрасной дамы под вуалью. Романтическая история.
Разумеется, мы не поверили в эту чепуху и слово за слово выжали из Федьки правду.
Две недели назад в наш городок забрела на гастроли передвижная театральная труппа. Она обосновалась в пустующем почти круглый год помещении театра, по преданию построенного в конце XVIII века в честь Екатерины Второй, удостоившей городок своим посещением. Изголодавшиеся по зрелищам горожане брали билеты штурмом, и на бледных от скитаний лицах актеров заиграл сытый румянец. Когда актеры появлялись на улицах, вокруг них образовывался почтительный вакуум, и они шествовали своей благородной поступью, сопровождаемые эскортом потрясенных пацанов.
Полчаса назад проходя мимо театра, Федька обратил внимание на заманчиво открытый черный ход. Не в силах избавиться от искушения, он зашел и начал бродить по театральным закоулкам. В костюмерной, увешанной мундирами и бальными платьями, храпел сторож. А на столе лежали пистолеты.
– Кто скажет, что это воровство,– угрожающе закончил Федька,– будет иметь дело со мною, сеньоры!
– Это не воровство,– подумав, сказал я.– Это конфискация на войну, как было при военном коммунизме в 1918 году. Я читал.
– Это называется экспроприация,– поправил Гришка.– Молодец!
– Ладно,– сказал Федька.– Один я беру себе, а другой разыгрывайте, черт с вами.
– На двоих! – закричал Ленька.– У Мишки есть винтовка!
– Где она, твоя винтовка? – закричал я.– Бери ее себе!
– Нет уж,– мстительно сказал Федька.– Помнишь фигу?
Пистолет достался Гришке. У Леньки на глазах выступили слезы.
– Нюни распустил,– дружелюбно сказал Федька.– Мы будем давать тебе поносить по очереди… И Мишке тоже.
– А порох и пули?– спохватился Гришка. Было решено, что порох и пули достанем на месте, в Испании.