Сзади стада, сидя на невысокой лохматой лошадке, то и дело покрикивал и хлопал нагайкой маленький пастушок. Солнце раскалило горы до дыма, но на мальчике был потёртый кожушок, опоясанный взрослым кушаком, сбитые о камни сапожки.
Остановив машину, Бата выглянул в окно и сказал:
— Сайн байну!
Мальчик придержал лошадку, с любопытством посмотрел на его тельняшку, быстро ответил и, заглянув в машину, приветственно кивнул.
— Куда гонишь? — спросил Бата.
— К отцу! — сказал мальчик. — Он погнал большой скот, а я — этот. Триста голов!
— А далеко отец? — спросил Бата.
— Утром погнал, — ответил мальчик, поглядывая на гостей исподлобья, и добавил: — Догонять надо.
— А сколько тебе лет? — спросила Людмила Ивановна. Уж очень мужественно выглядел он на этой дороге.
— Семь будет! — с достоинством сказал мальчик, и тёмное личико его приняло совсем взрослое выражение. — В этом году пойду в школу.
Ребята переглянулись и высунулись из машины, протягивая ему значки. Мальчик неожиданно улыбнулся, сказал:
— Баирла.
— А как тебя зовут? — спросил Василий Григорьевич.
Пастушок натянул уздечку, сказал:
— Пасынджав, — и вдруг ударил лошадь в бока: — Некогда! Скот уходит.
Бата что-то крикнул ему вслед. Пасынджав, повернувшись, по-взрослому показал нагайкой за скалы, в сторону дальних холмов, а сам поскакал вдогонку облаку пыли.
Ребята снова переглянулись.
— Такой маленький… — вздохнула вдруг Светка и сказала: — Мне даже стидно, что мы на машине, а он один на лошади. Волки здесь! — И она вспомнила белевшие недалеко от дороги верблюжьи кости.
Коля нахмурился. Он тоже почувствовал что-то похожее на укор и сказал:
— Да, он один.
А Генка спросил:
— Ну и что?
— Конечно, ты в машине, — сказала Светка, — можешь тут себе о метеоритах думать!
— А я бы и на лошадке думал, — вспыхнул Генка и подбросил в руке камень.
Вика с досадой посмотрела на него: «Опять бахвалится…» Всё это время она с любопытством смотрела на маленького монгола. На то, как ловко он сидел в седле, как совсем по-детски улыбался — мальчишка! — и как вдруг преобразились его черты, когда он, привстав на стремя, взмахнул нагайкой и бросился вдогонку стаду.
— Да, мужественный парень, — сказал Василий Григорьевич. — Необыкновенный!
Церендорж пожал плечами:
— Почему необыкновенный? И я такой был. Овцы пас, кони пас, песни пел. — И он затянул протяжную монгольскую песню.
А Вика окинула взглядом его круглое добродушное лицо и невольно посмотрела в оконце вслед маленькому пастушку, словно готовилась нарисовать и эту дорогу, и твёрдые маленькие скулки, и сведённые, как у Баты, брови. Мальчик скорее походил на Бату.
Церендорж сказал:
— И Бата таким был! Все в Монголии раньше были. Каждый монгол был! Маленькие девочки зимой в пургу спасали ягнят, на руках несли. Ветер кругом гудит, — он нагнулся, будто пробивался сквозь пургу, наперекор снегам, — а девочки идут! Идут!
Тут Бата, выглянув в окно, повёл машину влево, прямо по мягкому холму, на который показал Пасынджав, и все откинулись назад. А когда въехали наверх, впереди, на зеленом возвышении, увидели чистенькую юрту, похожую на белую тюбетейку, возле которой поднимался к синему небу лёгкий дымок.