Когда в понедельник утром двери лифта распахнулись, Алевтина, словно на стену, натолкнулась на колючий взгляд, наполненный плохо скрываемой неприязнью.
Аркадий Семёнович дежурил на том же месте, что и в прошлый раз. Кажется, это уже становилось традицией. Алевтина искренне не понимала, с чего это вдруг она удостоилась такого пристального внимания со стороны Крупельницкого.
— Доброе утро, Аркадий Семёнович, — поприветствовала его Островская.
Какого-либо ответа на её реплику не последовало.
Мужчина преградил ей дорогу и уставился на Алю, будто сегодня увидел её впервые. Его оценивающий взгляд прошёлся по женской фигуре с ног до головы, после чего Крупельницкий презрительно хмыкнул и, отвернувшись, бросил короткий приказ:
— Иди за мной.
Его тяжёлая поступь громким эхо отзывалась в голове у Алевтины.
Она прекрасно понимала: глупо спорить с человеком в таком состоянии — себе дороже, а уж тем более с непосредственным руководителем, поэтому с надеждой разобраться в происходящем девушка молча отправилась за Аркадием Семёновичем в его кабинет.
Ещё в пятницу вечером Крупельницкий был полностью доволен жизнью и с лёгкостью, которой могла бы позавидовать самая изящная бабочка, порхал по офису от кабинета к кабинету. Что же случилось с ним в выходные?!
Островской казалось, что, чем дольше они шли, тем больше росло его недовольство. Перед кабинетом мужчина отвесил ей шутовской поклон, и, довольно неудачно попытавшись изобразить дворецкого, с откровенной издёвкой распахнул дверь.
— Соблаговолите войти, светлейшая Алевтина Андреевна, — елейным голосом протянул Але пока ещё руководитель «Академии риелти».
Подобный тон не сулил ей ничего хорошего. Предстоящий разговор обещал стать долгим и малоприятным.
Аркадий Семёнович своими метаниями напоминал раненное дикое животное. Сначала он обошёл весь кабинет по периметру, потом наконец занял своё кресло, в упор уставившись на Алевтину. Девушка не знала точно, что ещё может прийти мужчине в голову, поэтому так и осталась стоять у двери, крепко сжимая в руках мобильный телефон. Але показалось, что она физически ощутила желание шефа пометить территорию. Во всех его действиях прослеживалось что-то личное. Прямо скажем, что царь зверей из Крупельницкого получился бы так себе, а вот гиппопотам мог бы выйти вполне ничего. Впрочем, сам о себе он никогда бы так не подумал.
— Молодец, Островская! Далеко пойдешь!.. Вот от кого, от кого, а от тебя я точно подобного не ожидал… — начал мужчина нарочито спокойным тоном.
— Аркадий Семёнович, я не понимаю в чём дело? — так же спокойно ответила ему Алевтина, хотя внутри её уже начинало трясти мелкой дрожью от происходящего вокруг безумия. Мало кто знает, чего ей стоила подобная выдержка, но в стрессовой ситуации, она почти всегда уходила в глухую оборону безэмоциональности. Волю переполняющим её чувствам можно будет дать потом, а здесь не время и не место.
— Нет, вы только на неё посмотрите. Не понимает она… Не прикидывайся овцой. Со мной этот номер больше не пройдёт! Ты- волчица в овечьей шкуре, — как нельзя остановить лавину в горах, так невозможно оказалось даже попытаться прервать полившийся из Крупельницкого непрекращающийся поток неясных обвинений вперемешку с отборным русским матом, который он совсем не по-джентельменски обрушил на стоящую перед ним девушку.
Але стало трудно дышать. Её как будто обухом по голове огрели. На несколько секунд ощущение, что всё повторяется снова, захлестнуло Островскую. Когда-то давно это уже было в её жизни: похожий кабинет, другой разъярённый руководитель, страшные несправедливые обвинения… Она справилась тогда, сможет справиться и сейчас. Нужно только выяснить, что заставило взрослого и, как Аля считала, адекватного человека устроить эту безобразную сцену. Она как ни старалась уловить суть происходящего, та и не смогла.
— Да, Островская, недооценил я тебя. Столько лет умело строила из себя недотрогу!.. Что дождалась трамвая? Хотя какой трамвай, ты на Порше замахнулась, — по капле продолжал сцеживать яд Аркадий Семёнович.
Для Алевтины его фразы всё больше походили на бред сумасшедшего: в их городе трамваев никогда не было, а провести аналогию с известной в народе фразой от шока девушка просто не смогла. На автомобиль же из немецкого Штутгарта, если бы даже захотела, Островская смогла бы заработать в лучшем случае лет через пять:
— Что? Какого трамвая?.. — несколько растерянно переспросила она.
— Немецкого! — рявкнул Крупельницкий и уже спокойнее продолжил сквозь зубы, вот-вот готовый снова сорваться на крик. — Ах, да. Ты же не такая!?. Думаешь, урвала принца? У него таких баб и без прицепа достаточно. Хотя на раз, может, и ты сгодишься.
С каждой минутой Алевтина всё меньше узнавала человека, который сидел перед ней в кресле руководителя. И хотя запаха алкоголя от Аркадия Семёновича она не ощущала, девушка подумала, что тот, должно быть, просто пьян. Пока никакого иного объяснения Островская не нашла.
— У кого? Каких таких? — тихо спросила Аля, всё ещё пытаясь достучаться до здравого смысла собеседника.
— Ты мне дуру-то из себя не строй. Ускачет скоро твой принц, а мы останемся где были. Я же к тебе всей душой: на работу тебя взял с младенцем, на больничные отпускал…А ты мне что в ответ!?
От услышанного у Островской буквально округлились глаза, до того абсурдными ей показались подобные претензии со стороны руководителя. На работу Алю взяли после стажировки на общих основаниях, и поначалу её график работы и оплата труда от остальных сотрудников ничем не отличались, а что до больничных… Слава Богу, её Сенька был довольно крепким ребёнком и болел крайне редко, но даже тогда она консультировала коллег по телефону и исправно вела всю документацию отдела из дома.
Ситуация всё меньше походила на урегулирование вопросов между работником и работодателем, Аркадий Семёнович переходил на личности и вообще вёл себя странно, словно был ревнивым отвергнутым поклонником.
Впервые Алевтина посмотрела на Крупельницкого другими глазами. До этого момента она никогда не воспринимала его как мужчину. Причин для этого у девушки было несколько: во-первых, он был женат, во-вторых был её руководителем, а служебные романы Аля не могла назвать удачным вариантом, а в-третьих, Аркадий Семёнович был не только старше её самой, но и её покойных родителей, и это ещё не считая его небезупречной репутации в отношении женщин. Только сейчас до неё дошло: оказывается всё то, что она принимала за родительскую заботу и дружеское отношение, было продиктовано мужским интересом.
«О, ужас! Как же после такого здесь дальше работать?!.»
Крупельницкий вдохнул полной грудью и уже приготовился исторгнуть новый поток обвинений, когда в дверь постучали.