Вряд ли их визит на юбилей тетушки Боринштейн можно было считать полноценным свиданием, но Ринберг волновался. Волновался он почти также как на первом своём свидании, хотя сейчас ему сорок, а тогда было всего четырнадцать.
И это ещё Островская не знает, что сегодня он впервые со времён развода появится в светском обществе со спутницей. Мысли об Алевтине наполняли Ивана приятным чувством гордости за свой выбор. Уже довольно давно в нём крепла уверенность, что в его жизни Островская далеко не случайная женщина.
Ему нравилось проводить свободное время в компании Али и Сеньки. Иногда Иван даже мог себе представить их полноценной семьёй: чем больше времени они проводили все вместе, тем благосклоннее девушка принимала его внимание и заботу, хотя изначально в ней явно чувствовались настороженность и отторжение. К счастью, Ринберг знал, что некоторые крепости невозможно взять штурмом, их нужно только осаждать, чем он, собственно говоря, и занимался.
И вот здесь и сейчас, стоя на пороге квартиры Островских, Иван собирался перевести их отношения на новый уровень. Но стоило только ему увидеть Алевтину, как все грандиозные планы в один миг вылетели из его головы.
Нет, конечно, Ринберг и раньше замечал женскую привлекательность Островской, но сегодня она буквально лишила его дара речи. Всего один взгляд и такое чувство, что его изо всех сил ударили под дых.
Иван не уставал поражаться насколько многогранна эта женщина: в офисе- сдержанная бизнес леди, с Сенькой- ласковая и любящая мать, дома- умелая хозяйка, а иногда — просто ранимая девушка, которую так и хочется защищать… Мужчина видел Алю разной и даже самонадеянно решил, что успел её неплохо изучить, но вся его уверенность рассеялась как дым, когда навстречу ему шагнула ослепительная дива, пронизанная строгой выдержанной красотой. Это была настоящая удача, как если бы среди репродукций никому не известных художников ему вдруг посчастливилось отыскать подлинник Моне.
Хорошо, что Арсений, старательно привлекая к себе внимание взрослых, своими разговорами смог с успехом заполнить возникшую между ними неловкую паузу.
— Иван…Иван?! Ты что меня совсем не слушаешь? — обиделся мальчик.
Ринберг постарался сконцентрироваться на вопросах, которые задавал ему малыш.
— Сень, прости. Что ты сказал?
— Правда, моя мама самая красивая? — громко повторил Арсений.
— Правда-правда. Твоя мама очень красивая! — подтвердил мужчина и взъерошил Сенькины волосы.
Довольный мальчик, всё ещё оставаясь рядом с Иваном, повернулся к маме и сказал совсем как взрослый:
— Мама, мы с Лешеком будем тебя ждать. Хорошо повеселись на Дне рождения.
Алевтина подошла к нему поближе, наклонилась и поцеловала сына в щёку.
— Спасибо, родной. Присматривай за Кисом, веди себя хорошо, слушайся крёстную.
— Алька, не волнуйся. Мы справимся. Помни, что я тебе говорила, — подмигнула Островской молчавшая до этого момента Ева.
— Ты как готова? — спросил Ринберг.
— Готова, — быстро кивнула Аля.
— Тогда вперёд, — посторонился Иван, пропуская Островскую.
В молчании они вышли из квартиры и спустились по лестнице. А на улице также без лишних слов, мужчина взял Алевтину за руку и повёл за собой, словно уже давно имел на это полное право.
Когда они садились в машину, Иван совсем не надолго выпустил ладонь Али из своей, а в салоне он сразу же вернул руку на место.
— Волнуешься?! — утвердительно произнёс Ринберг и, стараясь успокоить девушку, несильно сжал её ладонь.
— Да, есть немного, — не стала отнекиваться Островская. — Это трудно объяснить…Я уважаю Хаю Вениаминовну, но, честно говоря, не люблю я такие мероприятия.
— Не нужно объяснять. Я понимаю.
Он и, правда, понимал искренние опасения Алевтины: этакая золотая рыбка, по доброй воле плывущая в аквариум к пираньям. Только его рыбка была не так уж и беззащитна и с каждым днём нравилась Ивану всё больше и больше.
— Я рядом. Всё будет хорошо.
В ответ Аля вроде бы утвердительно кивнула, но в её жесте не чувствовалось даже капли той уверенности, которая жила в мужчине.
Островская отвернулась к окну и спешно заправила за ухо выбившийся из причёски тёмный локон, и в ту же секунду Ринберга накрыло стойкое ощущение дежа вю.
— Иван Соломонович, приехали, — пробасил Гена, безжалостно разгоняя проступившее было озарение.