В другой ситуации Островская, возможно, посчитала бы это везением, ведь она заметила мужчин первой, ещё до того, как те успели обратить на неё внимание. Но сейчас, когда в висках стучало малодушное: «Бежать!», у Али в голове почти не осталось разумных мыслей. При хорошем стечении обстоятельств у девушки оставалось в запасе несколько секунд форы, а при плохом… Об этом Алевтине не хотелось даже думать. Оценив свои шансы на успех, она всё же осталась на прежнем месте — рядом с именинницей.
— Как вы там любите говорить, Хая Вениаминовна, — подобное притягивает подобное?! — глядя на спешащих к ним мужчин, негромко озвучила Островская свои мысли. — Не могу не согласиться.
— Что ты сказала, Алевтина?
Ответить имениннице у девушки не получилось — Шабарин и Крупельницкий подобрались к ним уже практически вплотную.
— Дорогая Хая Вениаминовна, чудесно выглядите. Такое радостное событие… — с ходу начал Юрий Аристархович, галантно целуя руку госпожи Боринштейн.
— И что же радостного вы в нём увидели, господин Шабарин? — тетушка Хая склонила голову на бок, словно стремясь получше разглядеть Юрия. — Если вы не знаете, то я вам подскажу: мне, молодой человек, исполнилось восемьдесят, а не восемнадцать! Какая уж здесь радость.
Не смотря на сковывающее напряжение от присутствия малоприятных ей личностей, Алю душил смех- судя по последней фразе пожилой женщины, даже в восемьдесят госпожа Боринштейн оставалась верна себе.
Пока Шабарин безуспешно пытался произвести впечатление на Хаю Вениаминовну, ожидающий своей очереди Крупельницкий подобрался поближе к Алевтине и зашипел ей на ухо:
— Что, Островская, думаешь, высоко взлетела? Хорошо тебе сидится в моём кресле?
У всего есть свой предел- вот и Але надоело бояться и терпеть неприкрытое хамство в свой адрес. Всё равно им больше вместе не работать: кто-то должен уйти, и если суждено ей, то она сделает это с гордо поднятой головой.
— Почему же сразу в вашем, Аркадий Семёнович? У меня теперь не только кресло собственное, но и кабинет. Не иначе как вашими молитвами. Странно только, что вам ещё не доложили. Я бы на вашем месте задумалась- теряете кадры, — в тон ему ответила девушка.
— Ах ты…
— Что ты там шепчешь, Аркаша? Может, повторишь, а то я своими старыми ушами не расслышала, — прервала его именинница.
— Ничего важного, Хая Вениаминовна, — заискивающе улыбнулся Крупельницкий. — Я удивился, увидев Островскую. Не совсем понял, что она здесь делает. Вот и решил спросить.
— Видимо тоже, что и все остальные бездельники, которые пришли поглазеть на старушку Боринштейн — отдыхает. Нечего к девочке приставать, лучше за женой своей смотри, что-то её не видно…
После её слов Аркадий Семёнович был вынужден переместиться в сторону Хаи Вениаминовны. Теперь уже Шабарин воспользовался моментом, немного отступил назад и встал справа от Алевтины.
— Ты, Тинка, даже в глуши цветешь. Странно только, что скучаешь в одиночестве рядом со старухой. Могу предложить тебе компанию получше.
— Юрий, ты как всегда неподражаем, — горько усмехнулась Островская. — Я даже не знаю, что мне сделать теперь: порадоваться таком сомнительному комплименту или оскорбиться.
— Нам бы поговорить без лишних ушей, — мужчина многозначительно покосился в сторону Хаи Вениаминовны и Крупельницкого.
— Мы уже сказали друг другу более чем достаточно, дальше — только хуже. Лучше не усугублять.
— Не хочешь разговаривать, тогда потанцуем! — Юрий больно схватил её за локоть, не давая освободить руку.
— Ай… — не сдержалась Аля.
Ринберг словно возник из ниоткуда, быстро передал бокал с шампанским имениннице и стеной встал между Алевтиной и Шабариным, аккуратно освободив девушку. Когда Иван бережно, но твёрдо потянул Островскую в свою сторону, Юрию волей неволей пришлось отпустить девушку, чтобы не устраивать публичных сцен. Как ни крути, а он женатый человек, скандал ему совершенно ни к чему.
— У дамы все танцы расписаны. Вам здесь ловить нечего. Последний раз предупреждаю по-хорошему, — угрожающе процедил Ринберг.
— Иван, идите повеселитесь как следует, пока господа решили составить мне компанию, а то вокруг такая толпа, что я уже чувствую себя памятником на пощади Ленина, у которого все собираются, — царственно распорядилась госпожа Боринштейн, взмахнув рукой в их сторону.
— Именно так мы и поступим, Хая Вениаминовна, — кивнул Иван и взял Алевтину за руку.
— Злится, — на интуитивном уровне почувствовала Аля, хотя прикосновение было очень деликатным для такого крупного мужчины.
Их дальнейший путь девушка помнила довольно смутно.
Островской приходилось почти бежать, она едва успевала за его широкими шагами и не сразу сообразила, что они движутся в сторону танцплощадки.
Ринберг притормозил довольно резко, Алевтина почти врезалась в его спину.
— Прошу, — как-то невесело улыбнулся Иван и подал руку.
Музыка сменилась, и оркестр заиграл «Strangers in the Night», а вокалистка пронзительно запела.
Объятья Ринберга манили теплом, обещали безграничную заботу, а она…Она просто так устала быть всё время сильной. Аля прикрыла глаза, шагнула к нему и растворилась в мелодии.
Ладони Ивана легко опустились девушке на талию, и он заметно расслабился, но раздражение всё ещё до конца не отпускало мужчину, хотя они двигались в такт, уверенно кружась в танце.
— В этом есть даже что-то символичное… — тихо прошептала Островская.
— Что ты сказала? — переспросил Ринберг, ещё крепче сжимая её в своих объятиях и вдыхая свежий аромат её духов.
— Красивая песня…
— Ещё одна прихоть именинницы — тетушка Бориншейн любит Френка Синатру.
— Удивительная женщина.
— Да, — согласился Иван и притянул её поближе.
Дальше они танцевали молча.
Мелодия закончилась, и Аля словно очнулась от чудесного сна.
— Спасибо за танец, — прошептал Ринберг ей на ухо, продолжая удерживать её.
Островской не мешало бы привести мысли в порядок и перевести дыхание, но рядом с Иваном у неё это плохо получалось.
— Нужно поправить прическу, — она накрутила на палец длинный локон. — Я отойду ненадолго в дамскую комнату.
— Хорошо, тебя проводить? — согласился Ринберг.
— Нет, я сама.
— Тогда встретимся на малой летней террасе, — мужчина указал на неприметную дверь справа.