Эля
На последнем уроке у ненавистного мне физрука к нам заходит химичка, Татьяна Ивановна. «И что ей нужно?» — думаю я про себя, но внезапно замечаю, что химичка благополучно минует кучку шумящих одноклассников и движется в мою сторону. Сердце моё начинает гулко стучать.
— Здравствуй, Эля, — здоровается со мной химичка.
— Здравствуйте, Татьяна Ивановна, — отзываюсь я.
— Помнишь самостоятельную работу по уравнениям из экзаменационных материалов? — спрашивает она. Я молча киваю головой. — Из всей работы у тебя решено верно только одно уравнение, — тихо говорит химичка. — Это «два», Эля.
Лицо моё вспыхивает, к глазам приливают слёзы. Как же так! Хотя то, о чём мне сказала химичка, совсем неудивительно — последние недели я слушаю учителей вполуха. А всё из-за этого новенького!
Химичка продолжает что-то говорить про экзамены и тонкости решения уравнений, но я её не слышу. В мозге мелькают картинки вчерашнего сумасшедшего вечера в кино. Чувствую, как напрягается всё тело. Это было так… приятно… Если бы у меня была возможность, я бы ни за что рассталась с Хромовым вчера… От осознания собственной беспомощности становится горько, и слёзы из глаз уже текут не от «двойки», а от собственных неудач.
— Не расстраивайся, всё можно исправить, — вырывает меня из раздумий голос химички. — Приходи после этого урока — перепишешь работу. Если что-то будет неясно, я тебе объясню. Только в два часа мне нужно будет уйти. Успеешь?
Слышу слова Татьяны Ивановны как в тумане. Растерянно киваю головой; сегодня мне меньше всего хочется оставаться после уроков, но «двойка» в журнале — такая себе перспектива. Химичка уходит, а я до конца урока физкультуры хожу сама не своя, чем привлекаю к себе любопытные взгляды одноклассников, привыкших видеть меня боевой и самодостаточной.
После звонка выхожу в коридор и, глубоко вздохнув, поднимаюсь на третий этаж. Захожу в кабинет химии. Татьяна Ивановна, только что отпустившая седьмой класс, суетливо достает книжку с решениями экзаменационных задач и уравнений, а также мой листок с заданиями. Смотрю на него. Четыре уравнения из пяти перечёркнуты. Вот непруха какая. А всё этот Хромов. На каждом уроке я чувствую, как он смотрит мне прямо в спину. Ещё чуть-чуть, и он на мне дыру протрёт. Я, кстати, попыталась один раз отсесть к двоечнику Артёму на заднюю парту первого ряда, однако получила выговор от учительницы английского, очень не любившей наши «пересадки» с одной парты за другую. Да и классная в тот день посмотрела на меня как-то «косо». Словом, ничего у меня не получилось.
Пыхтя, начинаю решать задания, в которых я напорола. За десять минут успеваю переписать три уравнения, найдя в них, откровенно говоря, «тупые» ошибки. Принимаюсь за четвёртое, но ничего не выходит. Коэффициенты не уравнивают обе части, и я уже на грани ярости готова зашвырнуть тетрадку в самый дальний угол кабинета.
— Привет, Русалочка, — разрезает вдруг воздух знакомый голос, и я поднимаю голову. В дверях вижу — не стоит труда догадаться, кого. Это новенький. Он что, шпионит за мной? Не иначе. Вот же сволочь!
Отворачиваюсь и, пытаясь сосредоточиться, продолжаю считать коэффициенты в уравнении. Но глаза, как я ни стараюсь, всё равно липнут к новенькому, будто он мёдом помазан.
— Что делаешь, Русалочка? — раздаётся прямо над моим ухом голос Хромова. Поднимаю голову и вижу перед собой искрящиеся смехом глаза Диомида.
— Тебя это не касается, — в довольно грубой форме отвечаю я. У меня есть на то оправдание: поведение Хромова серьёзно беспокоит меня. Хотя нет — гораздо больше меня беспокоит своё собственное поведение. Однако сейчас шутки и подколы Хромова максимально не к месту. Мне надо переписать самостоятельную, а иначе в журнале в клеточке у меня будет красоваться «лебедь».
— Исправь вот здесь, — внезапно говорит мне новенький, берёт без спроса мой карандаш, зачёркивает цифру «четыре» рядом с нитратом калия и приписывает над ней «три». — И всё сравняется.
— Не лезь, а! — восклицаю я. — Ты хоть что в этом понимаешь?
— По-твоему, я тупой? — поднимает вверх брови новенький; голос его звучит серьёзно.
— Тупой, не тупой, а в дела мои не суйся, — отзываюсь я, всё больше нервничая. Когда новенький находится рядом, я становлюсь сама не своя. Мне и так хватило вчерашнего дня. И как я теперь посмотрю в глаза Мише? Я уже и думать забыла об Изотове, хотя вчера поздно вечером он мне позвонил один раз. Боже, что же со мной творится?..
— Ты чего злишься, Русалочка? — вдруг произносит новенький и, протянув руку, приподнимает мой подбородок. Теперь мои глаза смотрят в глубину расширенных чёрных зрачков Хромова.
От неожиданности я будто проглатываю язык. Глупо гляжу на Диомида, судорожно пытаясь сообразить, что мне надо сделать. Дать ему пощёчину? Но руки будто приросли к крышке стола. Закричать? Так как я буду кричать, если у меня проглочен язык?! Всё, это западня.
Молча смотрю на Хромова и не могу оторвать от него взгляд. Красивое лицо с правильными чертами, выходящие из-под кожи скулы, смеющийся взгляд с нотками… печали? Как странно. Я думала, что у Хромова только ветер в голове. И что новенький не знает понятия «слёзы». А тут…
— Если ты продолжишь на меня так смотреть, я сорвусь… — вдруг произносит Хромов, и его свежее мятное дыхание обдаёт моё лицо.
— Как… смотреть? — зачем-то выдавливаю я, не отрывая от новенького глаз.
— Слишком… сексуально, — слышу в ответ, и воздух в моих лёгких, кажется, застывает. Удерживаю в себе вздох и чувствую, как инстинктивно закрываются глаза при приближении друг к другу наших лиц… Но вместо поцелуя ловлю на себя лишь лёгкое дуновение. Открываю глаза… Новенького рядом нет.
Около минуты я сижу в растерянности. Мне что, всё это померещилось? Перевожу взгляд на тетрадь и вижу исправленную карандашом «четвёрку» на «тройку»…
Чёрт… Что я натворила… Ведь теперь новенький наверняка подумает, что я от него без ума. Хотя это не так. Это ведь не так? Или же…
— Ну что, Эля, получается? — слышу голос химички. Поднимаю голову и вижу Татьяну Ивановну возле доски.
— Угу, — киваю я, продолжая пялиться на сделанное новеньким в тетради исправление. Потом смотрю время на телефоне. До двух остаётся десять минут. Надо быстрее дорешивать, иначе я задержу Татьяну Ивановну.
Закусив губу и собрав всю волю в кулак, достаю ручку-корректор и замазываю коэффициенты в уравнении. Потом пишу рядом с нитратом калия «тройку» и начинаю считать…
Глаза мои вылезают на лоб. Обе части уравнения сходятся по произведениям индексов и коэффициентов, а я понимаю, насколько была глупа. Вот что значит голова забита не тем! А чем же она у меня в итоге забита? Неужели… новеньким?
Сдаю листок с решениями Татьяне Ивановне и, попрощавшись с ней, выхожу из кабинета. Уныло бреду по пустым школьным коридорам, размышляя в который раз о том, что со мной происходит. Равняюсь с дверью библиотеки и на минуту останавливаюсь. Вспоминаю, что так и не сдала «Мастера и Маргариту». Надо бы на днях занести.
Домой возвращаюсь в состоянии «нестояния». Ощущение, что меня побили. Захожу в социальную сеть. Вчера я заблокировала новенького, и потому выйти на его страницу могу теперь лишь через «Чёрный список».
Недолго думая, перехожу по ссылке. Упираюсь глазами в фотографию Хромова, на которой он стоит у Собора Василия Блаженного. Узкие чёрные брюки, белая футболка с какой-то надписью, серые кеды. Ну прям как с картинки. Нажимаю на фотографию и тут же вижу под ней кучу восторженных комментариев, в основном от девчонок. Среди всего этого обнаруживаю коммент от Насти Ерёминой. «Красавчик!» — пишет она с двумя сердечками после слова. Не оставляет сомнений, что Ерёмина залипла на новенького. А как, интересно, он к ней относится?
Встряхиваю головой. Почему меня это волнует? Мне же совершенно плевать на Хромова. Он, конечно, помог мне сегодня. За это ему спасибо. И на фильм интересный вчера отвёл (пусть до конца кино я так и не досмотрела). Но на этом всё. В моей жизни нет места для Диомида, не так ли?
Выхожу из соцсети и выключаю телефон. Я знаю, что в три часа дня мне будет звонить Миша. Но мне не хочется с ним разговаривать. В тот момент ловлю себя на мысли, что мне надоела вся эта… рутина. Звонки в одно и то же время, шаблонные смс-ки, пустые разговоры и ноль новых чувств и ярких эмоций. Будто я ничего не значу. Как же… обидно, однако.
Вечером за ужином слушаю рассказы родителей кое-как. Уже перед сном вспоминаю, что не решила вариант из экзаменационной книжки. Но мне сейчас не до этого. В мозге проносятся воспоминания об инциденте, случившемся на уроке у болтливой исторички и вынудившим меня впервые посетить кабинет директора в качестве «наказуемого». Вспоминаются мне и обидные шутки, которые Хромов не раз отпускал в мой адрес. Но несмотря на это при мысли о новеньком по телу разливается странное тепло. И безумно хочется вновь оказаться в объятиях Хромова, с каждым днём всё больше походящего на какой-нибудь наркотик.