Диомид
Сволочь. Сволочь. Сволочь.
В голове вместе с пульсом стучит слово, брошенное Русалочкой в мой адрес. А ведь она права. Чёрт, что я творю… Но я не могу… иначе. Она должна быть моей… С каждым днём мне всё тяжелее совладать со своими чувствами. И опять, опять я испортил всё, что только можно было… Но когда Эля сказала, пусть и «завуалированно», что считает меня бабником, у меня сердце будто в пропасть провалилось. Неужели я и правда… такой? Но я ведь ни с кем за всю жизнь не встречался, даже после того, как мне удалось «постройнеть». Вчерашние смеющиеся надо мной девчонки стали клеиться ко мне как банные листья. Естественно, я игнорировал эти «подкаты» и никого к себе не подпускал… Но сейчас воскресшие в моей душе чувства заставляют меня трепетать при виде Русалочки с утроенной силой. И я не в силах это контролировать.
После школы уныло бреду домой, по пути поддавая ногой пустую банку из-под газировки, чем вызываю живой интерес к себе у прохожих. Потом поднимаю банку и выкидываю её в находящийся поблизости со мной мусорный контейнер. Прохожу мимо цветочного ларька. На мгновение задерживаюсь рядом с ним. Смотрю на белые, алые, жёлтые розы… От разнообразия оттенков рябит в глазах. Красивые цветы, что ни говори. Прям как Русалочка…
И тут мою голову пробивает подобно пуле мысль о том, что завтра, после пятого урока, в актовом зале состоится концерт, на котором будет выступать Эля! Я непременно должен на него попасть, хотя из приглашённых там только администрация школы и классы с пятого по восьмой. А что, если…
Идея приходит в голову слишком быстро, чтобы я мог её, как следует, обдумать. Захожу в ларёк и здороваюсь с продавщицей. Быстро обвожу взглядом все полки и, выбрав самые красивые розы, подхожу к кассе.
— Вот эти, пожалуйста, — указываю я рукой на вазу с цветами.
— Сколько штучек? — спрашивает продавщица.
— Двадцать пять, — почему-то ляпаю я. Я помню, как ещё в детстве Эля говорила мне, что день рождения у неё двадцать пятого мая. Я тогда ей подарил коробочку конфет, которую мы и съели вместе, сидя на качелях…
— Сейчас заберёте или потом? — прерывает мои воспоминания голос продавщицы.
— Завтра днём, — отвечаю я. — Перевяжите их красной ленточкой, пожалуйста.
— Хорошо. С вас шесть тысяч четыреста рублей, — называет продавщица стоимость букета. Недолго думая, прикладываю карту к сканеру. И хотя я целый год копил себе деньги, сейчас мне ничуть не жалко расстаться с ними.
Выхожу из ларька. В голове творится не Бог весть что. Застёгиваю молнию куртки до конца, но тепло мне от этого не становится. Мне холодно в душе, и растопить этот лёд может только она…
Русалочка.
***
Утром я прошу отца, у которого сегодня выходной, забрать из магазина готовый букет. Отец смотрит на меня как-то удивлённо, но, несмотря на это, соглашается мне помочь. Я горячо благодарю его и спешно собираюсь в школу. Надеваю белую рубашку и чёрные брюки. Потом вытаскиваю серёжку из уха. На кой я её вообще носил всё это время?
Заявляюсь на русский за минуту до звонка. В классе всё так же, как и раньше. Взгляды девчонок моментально приклеиваются ко мне, но я смотрю только на Элю. Та робко глядит на меня, но потом резко отворачивается и начинает что-то искать у себя в сумке. Сегодня на Эле красивая шифоновая блузка кремового цвета. Очень мило. Я хочу сказать девушке что-нибудь приятное, но, заметив обращённые на меня голодные, как у волков, взгляды одноклассников, прикусываю язык и, проглотив слова обратно, занимаю своё место за Русалочкой.
Отец привозит букет вовремя. Я же, ни у кого не отпросившись, ухожу с шестого урока и, пока в актовом зале никого нет, приношу туда розы. Решаю расположиться поближе к сцене, во втором ряду. «Музычка», заметившая букет, не без удивления разглядывает то меня, то его. Я вскользь здороваюсь с учительницей и спешу покинуть зал. Выхожу в коридор и иду мимо гримёрной комнаты.
— Настя-я! — слышу вдруг я и замираю. Это же… Эля.
Я стою посреди коридора и не могу двинуться с места. Слишком велик соблазн зайти в гримёрку и узнать, что случилось у Русалочки. Однако она зовёт Ерёмину, а сталкиваться с той мне хочется меньше всего. Однако не в Ерёминой дело. Если Эля меня не «переваривает», может, и не стоит к ней… лезть…
Меня обуревают сомнения. Пучина неуверенности буквально «засасывает» меня в свои цепкие холодные объятия. Я никогда не замечал за собой склонности так «глубоко» анализировать ситуацию. Но сейчас я как никогда напряжён. Надо уходить. Мне не стоит этого делать, а иначе…
— Настя-я! — зовёт Эля ещё раз.
И я не выдерживаю.