Давид
Какой всё-таки красивый этот клён! Жёлтые листья, точно вырезанные по причудливому трафарету, медленно падают под лёгкими порывами ветра и раскрашивают собой облупленную скамью во дворе больницы. Сентябрь уже на исходе, а погода стоит невероятно теплая. Видимо, бабье лето пришло…
Бабье лето! Вот уж, действительно, для меня с этого дня наступает не то, что лето — целая бабья жизнь. Звучит комично, и я усмехаюсь в голос. Проходящие мимо медсестры с какими-то баулами в руках, настороженно оборачиваются. Киваю им — мол, всё хорошо.
Да, всё не просто хорошо — всё так, как должно было быть.
Сегодня я стал отцом.
Асю полчаса назад прооперировали. А еще почти сутки до этого она мучалась в схватках. Не вышло у моей девочки самой родить. Кесарево.
У меня звонит телефон.
— Сынок, как Асенька? — взволнованный голос нарушает ту идиллию, которая окутала меня после известия о том, что операция закончилась.
— Поздравляю тебя, бабушка! — спешу успокоить маму, которой мы решили заранее не говорить о том, что поехали в роддом. — У тебя теперь есть внучка — Катюша!
Мы не говорили родственникам, как хотим назвать ребенка, потому что были уверены, что начнутся споры и уговоры назвать иначе. Я знаю, что моя мама хотела бы дать моей дочери армянское имя. Но для меня этот вопрос был закрыт изначально: как захочет назвать Ася — так и будет.
— Катюша, — повторяет за мной после некоторой паузы мама, словно слушая, как оно звучит. — Катенька… Екатерина! Прекрасное имя!
А вот это неожиданно!
— Спасибо, мам…
И это не за похвалу имени. Мама приняла Асю. Я знаю, скольких душевных сил ей это стоило. Она даже с Каринэ впервые за много лет поссорилась — сестра так и не смирилась с моей женитьбой.
— Давид, мы сегодня же выезжаем в Измайловск, — продолжает мама. — Ну почему вы не сказали нам, что у Аси начались схватки?!
— Мам, не нужно сегодня выезжать, — прерываю её. — Это ваш первый настоящий отдых только вдвоём. Ждём вас не ранее, чем в конце недели, — именно тогда заканчивается подаренная нами путевка в санаторий.
— А мы на выписку не опоздаем? — с сомнением переспрашивает мама.
— Не волнуйся, не опоздаете, — успокаиваю её. — Асье сделали кесарево сечение, поэтому пробудет здесь немного дольше.
— Как кесарево?! — спуганно чуть не вскрикивает мама. — Почему кесарево? Ведь было всё хорошо? Или вы нас обманывали? Сынок, немедленно говори, что с Асей!
— Мама, мам, успокойся! Всё хорошо. И было всё хорошо, мы тебя не обманывали. Просто так иногда бывает… Но Асья и Катюша в порядке.
Я на это надеюсь. Асья пока не пришла в себя. Собственно, поэтому я и сижу здесь до сих пор…
— Ладно, сыночек. Я тебя поздравляю с доченькой! А Асеньке я сама позвоню, как она придёт в себя. И вот еще что, — спохватывается мама, — может, вы к нам переедете? Ну хотя бы на первое время? Асе сложно будет первые месяцы, а так мы всегда на подхвате…
Мама говорит нарочито мягко, хотя я понимаю, чего ей стоит уговаривать меня, а не требовать в приказном тоне. Но нет, мы не переедем к ним. Будем вместе справляться с трудностями. Этот вопрос мы с Асьей обговаривали уже много раз и всегда сходились на одном — даже если будет сложно, всегда нужно жить отдельно от родителей, и никому не давать вмешиваться в отношения нашей семьи.
— Мам, ты знаешь ответ, — также мягко отвечаю, чтобы не обидеть её. — Давай потом об этом поговорим — мне, кажется, Асья звонит.
Я быстро скидываю вызов и переключаюсь на видеозвонок от абонента «Асенька».
На экране появляется любимое лицо. Как же я соскучился по ней — сутки не видел этих серых глаз и только сейчас понял, что без них чувствую себя не собой.
— Привет, — измученно улыбается Асья и неотрывно смотрит на меня. Её волосы сбиты в какой-то куль на макушке, а выбившиеся отдельные пряди хаотично рассыпались по подушке.
— Привет, — севшим голосом проговариваю, глядя, с какой любовью смотрит на меня жена.
Мы молча смотрим друг на друга через экран и улыбаемся. А спустя несколько секунд Асья переводит камеру со своего лица чуть ниже. И тут происходит что-то необъяснимое — у меня внутри всё переворачивается, когда я вижу маленький сверточек, из которого выглядывает красненькая сморщенная головка. Шевелится!
Хорошо, что я не сказал этого вслух! Взрослый мужик и так по-детски испытываю восторг от того, что вижу новорожденного. Мою дочь!
— Представляешь, — шепчет мне Асья, поднося телефон ближе к себе, — я теперь МАМА! Давид! У меня молоко в груди!!! Я кормить ребенка могу!
Мне хочется смеяться и плакать. Какая же она еще совсем девчонка! Девятнадцать лет…
Ася рассказывает мне, как прошла операция, как ей сделали эпидуральную анестезию, и она всё видела и слышала. Рассказ о первом крике малышки и первом прикосновении к ней всё-таки сломили броню, и скупая слеза пробивается наружу.
— Асья, я так люблю тебя! — говорю не для того, чтобы признаться, она и так это знает, а скорее от избытка переполняющих меня чувств.
— И я тебя люблю, мой Давид! — она всегда так говорит, и мне хочется, чтобы она сейчас погладила меня по щеке, зарываясь пальцами в уже прилично отросшую бороду. Асья любит так делать. — Постой! — вдруг настораживается моя жена. — А ты где сейчас?
Ася заглядывает в экран, а я приподнимаюсь на ноги, чтобы показать в камеру больничный двор.
— Ты знаешь, где ты сейчас сидишь? — спрашивает любимая каким-то загадочным голосом. Я недоуменно жду пояснений. — Ты сейчас на «нашем» месте…
— Ты ничего не путаешь? — оглядываюсь по сторонам, чтобы увидеть хоть что-то, связанное с Асьей, но не могу — мы с ней тут точно не были вдвоём. — Я впервые под этим кленом. Иначе бы наверняка его запомнил.
— Посмотри на здание впереди тебя, — медленно проговаривает жена. — Видишь на первом этаже седьмое окно справа?
Мне немного смешно. Это похоже на какой-то квест. Не понимаю, зачем мне это, но я начинаю считать.
— … пятое, шестое, седьмое, — киваю в экран.
— Это та палата в отделении терапии, где ты лежал. А я стояла тут и смотрела на это окно…
В памяти всплывает день, когда я прогнал от себя Асью. Разрывался тогда на части от желания её вернуть… А сейчас представляю, как больно было моей маленькой хрупкой девочке, когда она стояла здесь совсем одна в ту ужасную промозглую осень.
«Прости» — проговариваю мысленно. Сказать вслух не успеваю, да и не для того Асья показывает мне на это окно.
— А теперь посмотри на первый этаж, — продолжает жена. — Там реанимация… Окна сюда не выходят…
— Прости меня, Асенька… — шепчу в трубку, понимая, какие тяжелые воспоминания всплывают сейчас в её голове.
— Нет, ты что!? — Ася обрывает меня. — Это ты меня прости!
— Асья, ты уже много раз просила прощения за эту аварию, неужели ты до сих пор винишь себя?
— Виню… — немного подумав, отвечает Асья. — Но не в том, что отвлекла тебя от дороги.
— А в чём же тогда? — я не понимаю, что она имеет ввиду.
— Знаешь, Давид, я много думала потом о тебе, о нас, о своей жизни… — Ася приложила телефон поближе к уху и на экране я вижу теперь только больничный потолок, поэтому весь погружаюсь в слух, стараясь не пропустить ни единого слова. — Если бы ты не попал тогда в аварию, я бы не пришла к Богу. Ну… или это был бы долгий и трудный путь сомнений и преодолений. А когда я поняла, что тебе может помочь только чудо и высшие силы, отправилась в церковь. Вот за это я и прошу прощения, что тебе пришлось пострадать, чтобы я смогла открыть свои глаза. И своё сердце…
— Да, Асенька, ты права, всё происходит так, как должно. Слава Богу за всё!
— Слава Богу за всё! — повторяет моя жена, и экран телефона показывает мне лицо самой красивой женщины в мире, которая с огромной нежностью целует маленький сморщенный комочек самого большого на свете счастья.
Ася
Ура! Сегодня наша выписка с Катюшкой! Эти пять дней, которые я провела в роддоме, были самыми тяжелыми за весь последний год.
Наша свадьба тоже была в сентябре и собрала огромное количество гостей. Армянская свадьба! Никогда бы не подумала, что буду на ней НЕВЕСТОЙ! Когда-нибудь я, наверное, перестану удивляться, насколько непредсказуема жизнь, как много уроков она нам преподносит, со сколькими амбициями и стереотипами заставляет расстаться… Наверное…
Конечно, я сильно переживала о том, как сложатся наши отношения с семьёй Давида. Поначалу было непросто. На свадьбе Мариам улыбалась и выглядела вполне счастливой, и лишь к середине вечера я поняла, что она усиленно играет роль правильной армянской свекрови. В конце свадьбы её прорвало и она разрыдалась. Это был момент снятия фаты. Моя мама сняла с моей головы тонкую вуаль, а свекрови полагалось покрыть голову платком, который символизировал переход от невинной девушки к женщине.
Трогательный момент, но не до истерики. А у неё началась именно она. Нервы сдали, как говорят. Каринэ и Лали увели её из зала, а ведущая сказала, что это всё слёзы счастья.
После свадьбы я боялась прийти к ним в дом, но, как оказалось, совсем напрасно. Не знаю, что случилось у них — может, папа Ашот поговорил с Мариам, или тот нервный срыв на свадьбе пошёл на пользу — однако, мама Давида изменила ко мне своё отношение. Я увидела, что она очень старается. И не просто быть вежливой, а действительно хочет полюбить меня, как бы странно это не звучало. И я помогла ей. При встрече всегда нежно и искренне её обнимала, целовала в щеку. Во время разговоров всегда поддерживала. И знаете, это возымело эффект. Если поначалу отношения еще оставались натянутыми, то с каждым разом они всё более теплели, и стандартные объятия уже были не самопринуждением, а стали настоящей потребностью.
Когда Мариам узнала, что я беременна, у нас состоялся откровенный разговор наедине, и она впервые призналась, почему была против наших отношений и попросила прощения. Сильная женщина. После этого я её если и не полюбила в полной мере, то уж точно стала очень уважать, и это стало отправной точкой в нашем пути друг к другу.
Но с Каринэ всё сложно. Если поначалу она меня не переносила открыто, то с какого-то момента её прямые выпады в мой адрес прекратились, но ненависть, похоже, только усилилась. Давид рассказал мне как-то, что у неё с мамой произошла серьезная ссора из-за меня. Мама Мариам стала на мою сторону, а Каринэ, видимо, теперь никак не может ей этого простить. Мне жаль её. И не потому, что из-за меня она лишилась единственного человека, который её понимал, а потому что она сама придумала себе эти сложности, какие-то дурацкие принципы, которые поставила выше всего в жизни. Она принесла в жертву своей гордости не только свою семью, но и личную жизнь. Даже не могу представить, какой парень смог бы полюбить её высокомерие и смириться с тем, чтобы каждый день видеть это строгое и вечно недовольное лицо.
***
Медсестра ловкими движениями «наряжает» Катеньку для выписки, а я не могу избавиться от волнения вперемешку с нетерпением. Я так соскучилась по своему мужу! За год мы не разлучались так надолго, а здесь, в роддоме, у меня возникла острейшая потребность в нём.
Смотрю на себя в зеркало, подводя глаза черным карандашом. Как я мечтаю об объятиях Давида! Внутри всё трепещет в ожидании, даже руки дрожат и коварная стрелка так и не рисуется ровно. Беру спонж и стираю их совсем. Может, тушь хоть немного исправит ситуацию… Волосы уложить тоже не получилось. Они устало свисают по плечам, что придаёт моему виду только бОльшую унылость.
Ну почему я такая страшная!? Бледная кожа, мешки под глазами, «спасательный круг» там, где раньше была тонкая талия… А вдруг Давид меня разлюбит?!
Эта мысль приходит так неожиданно, что меня «накрывает»: я начинаю всхлипывать.
— Так, мамаша, а ну заканчивай нюни распускать, — строго гаркает на меня медсестра. — Дочку лучше успокой!
Я замечаю, что Катюшка и правда закуксилась и собралась составить мне конкуренцию по слезам. Быстро прикладываю её к груди, и кажется, сама тоже немного успокаиваюсь. Вообще, удивительное дело — какие-то эмоциональные качели у меня после родов: то счастье захлёстывает с головой, то вдруг такая грусть накатывает, что слёзы ручьём…
— Карапетян, на выход, ваше время, — стараюсь не зацикливаться на этой фразе, которая почему-то напомнила мне фильмы про зэков, и настраиваюсь увидеть моего Давида.
Дверь из выписной открывается, и я вижу огромную толпу наших родственников с шарами и букетами цветов. Медсестра с Катюшкой на руках выходит первой, чтобы передать ребенка отцу, мне же не терпится его увидеть! Я тоже хочу на ручки!!!
Выглядываю из-за широкой спины женщины в голубом халате, пытаясь найти родное бородатое лицо. Как же я мечтаю прикоснуться уже к его бороде, почувствовать любимый запах — запах моего мужа.
Но уже спустя несколько секунд наступает разочарование — сияющее армянское лицо приковано не ко мне! Черные глаза неотрывно вглядываются в розовый сверток с большим ярким бантом.
Эй, я тоже, вообще-то здесь! Я так ждала этой встречи! Так мечтала снова ощутить на себе влюбленный взгляд самого главного мужчины в моей жизни, а он…
Так, стоп! Не реветь!
Машу руками у лица, чтобы отогнать накатившее желание снова расплакаться, и тут оказываюсь прижатой к широкой груди моего мужчины. Не знаю, когда он успел передать Катюшку моей бабуле, но сейчас он обнимает и целует меня у всех на глазах.
А мне даже ни капельки не стыдно!
Наконец-то! Наконец-то я дождалась этот миг!
— Любимая… — шепчет мне в самое ухо, — самая красивая… — словно прочитав мои мысли, как важно было услышать эти слова, — моя жена… Асья…
Остальные слова я не смогу вам процитировать. Они только для меня. Это только между нами двумя. Не обижайтесь, ведь должны же у нас быть свои секретики…
Конец