Реквием - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

1

СОРРЕЛЛ

Утверждается, что академия «Туссен» — одна из лучших частных школ в стране. Восемьдесят процентов её выпускников поступают в институты Лиги Плюща, затем становясь астрофизиками, политиками, врачами и банкирами. Рейчел подала заявление в академию в качестве шутки, никогда не думая, что ей дадут стипендию, но я не удивилась, когда однажды утром подруга промчалась по коридору, крича во всю глотку и размахивая письмом о приеме. Она была умна. Даже гениальна, с фотографической памятью. Рэйч работала волонтером в столовых, участвовала в программе «Старшая сестра». Конечно, снобистская, претенциозная, нелепая академия «Туссен» захотела ее. На бумаге Рейчел была идеальным кандидатом — достаточно обездоленной, чтобы они выглядели хорошо, как будто они возвращают дань сообществу, и достаточно умной, чтобы поддерживать их высокие требования и гарантировать, что их статистика оставалась на высоте.

Одному богу известно, как Рут протолкнула меня туда. Я не очень умная. Не так, как Рэйч. Я могу постоять за себя и справиться со своими заданиями, но я не такая особенная, как она. У меня средний интеллект. Я не работаю волонтером ни в каких столовых. Вы никогда не заставите меня подписаться на программу «Старшая сестра» — я бы ужасно влияла на впечатлительные молодые умы. Рут, должно быть, немного покопалась и откровенно шантажировала кого-то, чтобы проложить мне путь к окончанию выпускного класса в таком престижном заведении.

Академия «Туссен», находящаяся в пяти часах езды от Сиэтла, в самом верхнем восточном уголке штата Вашингтон, является последним бастионом цивилизации, расположенным в центре полутора миллиона акров национального леса Колвилл. Один и пять десятых миллиона акров.

Туда ведет одна единственная дорога. Никаких поселков поблизости. Никаких магазинов. Никаких торговых центров. Никакого «Старбакса». Нет сотовой связи. Черт возьми, мне придется подключиться к дерьмовому школьному спутниковому интернету, чтобы иметь возможность отправлять сообщения и звонить Рут для наших ежедневных отчетов.

Поездка бесконечна и чертовски скучна. Мы в двух часах езды от академии, когда Гейнор, которая вытянула короткую соломинку и сопровождает меня через границу штата, выключает радио и зевает, качая головой.

— Если ты выключишь музыку… — начинаю я.

Она поднимает руку.

— Я не могу слышать свои мысли, Соррелл. Если мне придется прослушать еще одну песню «Рейдж Эгейнст зе Машин», клянусь богом, я заплачу.

— Тогда включи что-нибудь другое.

— Давай просто немного помолчим секунду. Почему… почему бы тебе не напеть что-нибудь умиротворяющее? Мои нервы на пределе от всех этих истерических оров.

Господи, она такая древняя. Через некоторое время я отключаюсь, наблюдая, как крошечные городки размытым пятном мелькают за пассажирским окном. Спустя какое-то время мне становится так чертовски скучно, что я начинаю напевать, просто чтобы попытаться разозлить ее.

— Красиво. Что это?

— Хмм?

— Эта мелодия. Это звучало как… Брамс?

— Понятия не имею. Просто мелодия в моей голове. Но это точно не Брамс. Клянусь, никогда в жизни не слушала Брамса.

— Такая некультурная. О! Смотри. Вон там. Это последнее кафе перед тем как мы въедем в Национальный лес. Мы должны взять тебе кофе. Сомневаюсь, что у них будет в школе.

Я поворачиваюсь на месте, смерив женщину недоверчивым взглядом.

— Прошу прощения? Что ты имеешь в виду, говоря, что сомневаешься, что у них будет кофе?

— Это школа-интернат, Соррелл. Сомневаюсь, что они предоставляют кучке подростков доступ к стимуляторам, которые не дадут им спать всю ночь и сделают их сумасшедшими.

— Я не смогу выжить без кофе.

— Тебе придется.

Страх сжимает мне горло.

— Тормози. Тормози прямо сейчас. Может, они продают растворимый.

Гейнор безжалостно хихикает, когда в последнюю минуту резко заезжает на парковку, заставив меня прижаться к двери.

— Оставайся здесь, — говорит она мне, припарковавшись. — Следи за машиной.

— Никто не собирается угонять машину. Мы находимся в середине долбаного ни…

Она захлопывает дверь, крича мне через окно, чтобы я оставалась на месте. Я все равно выхожу.

— Боже милостивый, дитя, неужели ты никогда не делаешь то, что тебе говорят?

— Я остаюсь с машиной! Просто разминаю ноги!

Женщина корчит мне рожу и исчезает внутри.

Здесь чертовски холодно. Я сижу на капоте «Субару Аутбек», засунув руки в карманы кожаной куртки, и жду, когда Гейнор выйдет из захудалого кафе, и меня снова осеняет почти внетелесная странность этой ситуации. Месяц назад мы с Рейчел подпевали дрянным поп-песням на Spotify, танцевали в ванной, готовясь пойти куда-нибудь и повеселиться. Она была так взволнована. Сказала мне, что есть кое-кто, с кем она хочет меня познакомить. Мальчик, конечно. Мы тайком глотали закупоренное Сарой «Шардоне» прямо из бутылки, морщась от кислого вкуса, хихикая, как идиотки, когда убегали с кухни. Мы говорили о «Плане» после выпуска. Мы собирались найти работу на лето и накопить столько, сколько сможем, а затем взять годичный отпуск и отправиться в поход по Европе. Я хотела провести первый месяц в Париже. Рейчел хотела съездить в Лондон и еще немного подзаработать, прежде чем мы отправимся во Францию. «План» был в стадии разработки, но мы все продумывали. Мы бы грелись на солнышке и проводили каждую свободную минуту на пляже, глазея на парней без рубашек, играющих в волейбол…

Я моргаю, и мои воспоминания о неделе, предшествующей смерти Рейчел, разрушаются и рассеиваются, оставляя меня сидящей на капоте «Субару» Гейнор, ошеломленной тем, как быстро жизнь может перевернуться с ног на голову, если не будешь осторожен.

Не будет больше пляжа.

Не будет летних работ.

Никакого Парижа или Лондона.

И нет больше Рейчел.

Блять.

Я сжимаю челюсти, тяжело сглатывая, отказываясь поддаваться рези в глазах. Если начну плакать сейчас, то, скорее всего, буду плакать вечно. Не смогу остановиться и утону в своей печали, а моей подруги не будет рядом, чтобы вытащить меня из депрессии.

Уставившись на свои поношенные кожаные ботильоны, я стараюсь не думать о Рейчел. Стараюсь вообще ни о чем не думать.

— Господи, Соррелл. Я не могу понять, является ли черная туча, нависшая над твоей головой, просто обычной погодой в Вашингтоне или ты притянула ее своим паршивым настроением.

Гейнор протягивает мне чашку, из маленького отверстия в пластиковой крышке поднимается пар; кофе, который она купила для меня, обжигающе горячий, но мне плевать. Я делаю большой глоток и принимаю боль от горячей жидкости, обжигающей мой язык и горло. Чертовски больно, но это измеримая боль. Мой рот обожжен, потому что я проглотила очень горячий кофе. Отлично. В этом есть смысл. Я уже испытывала подобную боль раньше. И примерно знаю, как долго это продлится. Уверена, что мне не нанесено никакого серьезного долговременного ущерба, и к завтрашнему дню я, вероятно, совсем забуду об этом.

Боль, которую я испытываю внутри — совсем другой вид боли. Боль от потери подруги — это что-то новое. Я не могу ее оценить. В ней нет никакого смысла. Я не знаю, пройдет ли она или оставит ли меня невредимой. Я чувствую себя придавленной этим. Что в любую секунду я не выдержу ужасного давления и поддамся ему, и это будет концом Соррелл Восс.

Нахмурившись, Гейнор цокает на меня, хлопая рукой по моим ботинкам, безмолвно требуя, чтобы я слезла с капота. И закатывает глаза, сдаваясь, когда я откровенно игнорирую ее. Вздохнув, она запрыгивает на капот машины, устраиваясь рядом со мной, затем делает глоток своего кофе. Гейнор крошечная женщина. Макушка ее песочно-белокурой головы едва касается моего плеча. Выглядит так, словно ее медленно съедает пухлое, на два размера больше, чем нужно, синее пальто, которое на ней надето. Тушь для ресниц всегда немного размазана, всегда немного слипшаяся. В свои сорок с небольшим Гейнор обычно хорошо выглядит для своего возраста, но из-за мрачного, пасмурного дня сегодня женщина выглядит изможденной, а ее кожа бледной.

— Выглядишь дерьмово, — любезно говорю я ей.

Ее реакция следует незамедлительно.

— Нахалка! Кто бы говорил. Ты похожа на Каспера, не очень дружелюбное приведение. Твое лицо цвета простокваши. А волосы слишком черные. Тебе нужно высветлить пару прядей или что-то в этом роде. Немного смягчить их. Ты выглядишь так, словно перешла на темную сторону. Какого цвета был бы твой световой меч, если бы ты была джедаем?

— А ты как думаешь? — спрашиваю я, смеясь.

— Красный! — отвечает она. — Определенно красный! Лорд ситхов в процессе становления. Где, черт возьми, твой загар, а? Ты провела достаточно времени на пляже этим летом.

Моя улыбка исчезает при упоминании пляжа.

В наши дни жизнь — это полоса препятствий. В одну минуту я действительно преуспеваю, справляясь с поставленными передо мной задачами. Преодолеваю этот обрыв. Хватаюсь за веревку. Качаюсь над водой. Вскарабкиваюсь вверх. А потом кто-то говорит что-то незначительное и бессмысленное, что не должно иметь значения, и бац… я падаю лицом вниз. Веревка ускользает из моих рук. Я падаю в глубокую и коварную воду.

Я провела лето на пляже с Рейчел.

И никогда больше не проведу с ней лето на пляже.

Гейнор замечает, как я сдуваюсь, и немного напрягается.

— Значит, я так понимаю, ты его видела, — говорит Гейнор.

Естественно, я знаю, о каком она говорит. Прочищаю горло.

— Да, — мой голос срывается. Снова прочищаю горло. — Да.

На этот раз я говорю более твердо.

— Я изучила досье, которое Рут собрала перед нашим отъездом. Он выглядит как настоящий кусок дерьма.

Гейнор хихикает, пряча лицо за своей кофейной чашкой. И довольно быстро перестает смеяться, прикрывая рот рукой.

— О-о-о. А-а-а! Ай! Горячо, горячо, горячо!

Она будет жить. Я слегка прищуриваюсь на нее.

— Что? Что смешного?

Женщина морщится, глаза слезятся.

— Ну, на него не так уж неприятно смотреть, не так ли? Очень красивый. Богатый. Играет на скрипке…

— Виолончели, — поправляю я ее.

Гейнор снова закатывает глаза.

— Он в команде по лакроссу. Его признали самым популярным ребенком в школе или что-то в этом роде…

— Нет, не признали, — усмехаюсь я.

Гейнор бросает на меня раздраженный косой взгляд.

— Неважно. Он один из самых популярных. Привилегированный. Люди вроде Тео Мерчанта не слишком хорошо относятся к незнакомцам, которые путаются под ногами и создают проблемы…

Я потягиваю кофе, не чувствуя его вкуса, мой язык слишком обожжен.

— Я не собираюсь создавать проблем. Я буду очень, очень мила…

— Да, да, да. А потом собираешься отравить его или задушить во сне?

Я уклончиво пожимаю плечами.

— Еще не решила.

— Ну, не жди, что я навещу тебя в тюрьме, милая. Во всяком случае, не здесь. Слишком холодно, — ворчит она, пряча подбородок в воротник пальто. — Если действительно планируешь убить его, по крайней мере, сделай это в Калифорнии. В «Сан-Квентине» не весело, но, по крайней мере, там будет теплее…

— «Сан-Квентин» — мужская тюрьма, — говорю я ей. — И ты кое-что забываешь.

— Ой? И что это?

Я тыкаю себя в грудь большим пальцем.

— Несовершеннолетняя.

Гейнор смеется, качая головой. Она смотрит вдаль, на деревья, которые заслоняют горизонт, отрешенным взглядом.

— Знаешь, что я думаю? Это все хорошая мина при плохой игре. Никакая месть не заставит тебя почувствовать себя лучше. Думаю, ты и так уже это знаешь, не так ли? И… если причинишь вред этому мальчику и тебя поймают, твой возраст не будет иметь значения. Через несколько месяцев тебе исполнится восемнадцать. И как только любой детектив проведет хотя бы малейшее расследование, то обнаружит здесь связь и поймет, что все это было преднамеренно…

Я не хочу этого слышать.

Гейнор может держать свою логику и свои тревоги при себе. Она только и делала, что пыталась отговорить меня от моего плана с тех пор, как мы уехали из Лос-Анджелеса, и будь я проклята, если потерплю еще какие-нибудь разговоры о том, чтобы «поступить правильно» и «позволить полиции во всем разобраться». Я выплескиваю остатки кофе, мой гнев растет, пока Гейнор продолжает болтать.

— …сказал, что заключение о смерти в результате несчастного случая может быть отменено, если мы сможем предоставить какие-либо дополнительные доказательства…

— Гейнор?

— Да?

— Прекрати.

— Я просто говорю! Каким бы я была опекуном, если бы не попыталась играть в адвоката дьявола?

— Хватит. Тео Мерчант неприкасаем. Ты сама это сказала. Его родители влиятельны и богаты. Он облажался, безрассудно вел машину и убил Рейчел. Он убил ее. Система уголовного правосудия не накажет его, так что это сделаю я. Вот и все. А теперь давай отправимся в путь. Похоже, дождь собирается.

Там, где Рут холодна и бесчувственна, Гейнор теплая и милая. Она слишком много чувствует. Я вижу ее беспокойство за меня, написанное на ее добром лице, и это задевает меня за живое. Женщина выглядит потрясенной до глубины души, как будто хочет сказать еще так много, но знает, насколько бесполезно было бы пытаться. Так что не делает этого.

В тот момент когда я возвращаюсь в машину, волна усталости накатывает на меня с разрушительной силой. Боль пронзает мою голову, пульсируя прямо за висками. Мне приходится зажмуриться от света, который мгновение назад был тусклым и серым, а теперь ослепительно яркий. Я едва могу думать из-за биения моего пульса, стучащего в ушах.

— Ты в порядке, милая? — тихо спрашивает Гейнор.

Я киваю.

— Просто устала. И у меня ужасно болит голова. Господи.

Я слышу, как Гейнор роется в центральной консоли: шорох бумаги, шуршание пластика, звяканье пузырька с таблетками.

— Вот, — она стучит по тыльной стороне моей ладони своей. — Возьми это.

Одному Господу известно, сколько «Тайленола» она мне дает; Гейнор всегда немного перебарщивала с лекарствами. Благодарная, я бросаю их в рот, проглатывая таблетки всухую. Откидываюсь на спинку сиденья.

— Черт, появилась из ниоткуда, — говорю я, морщась, когда стук внутри моего черепа усиливается.

— Не волнуйся, милая. — Голос Гейнор звучит странно далеко, но ее тон успокаивает. — Обезболивающие скоро подействуют. Поспи немного. Я разбужу тебя, когда мы доберемся до места.

«Туссен».

Это дурацкая французская фамилия или что-то в этом роде.

Я даже не знала, как это произносить, когда Рейчел впервые показала мне брошюру и сообщила, что подает заявление. Она прекрасно провела время, обучая меня, как это произносится, прыгая по тренировочному залу, повторяя «Тус-сен, Тус-сен» с нелепым французским акцентом, заставляя окончание звучать гнусаво и нелепо. Она все повторяла и пыталась надрать мне задницу, когда я сказал ей, что звучит как «Тусон». Как Тусон, штат Аризона. Очевидно, она не сочла это сравнение подходящим.

Я сплю, и мои сны — это воспоминания, сливающиеся воедино, полные смеха и очень яркие.

Когда Гейнор будит меня, уже поздно. Небо — пурпурный, сумеречный синяк. Перед нами раскинулась длинная, изрытая колеями, безумно выглядящая полоса неровного асфальта. Выглядит так, словно мощное землетрясение раскололо дорогу на части, полностью разрушив ее. Это, по сути, единственное правдоподобное объяснение, которое я могу придумать, чтобы оправдать то, что я вижу, когда выбираюсь с пассажирского сиденья.

Вдоль дороги большой покосившийся знак гласит:

Место встречи академии «Туссен».

ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ ОПАСНОСТЬ ОБВАЛА!

ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ ОПАСНОСТЬ ВНЕЗАПНОГО НАВОДНЕНИЯ!

ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ ОПАСНОСТЬ ОПОЛЗНЯ!

ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ ОПАСНОСТЬ СХОДА ЛАВИНЫ!

Наберите 55311 из телефонной будки для получения помощи.

— Что за чертовщина? — Я все еще сонная. Ноги кажутся немного ватными. Слабыми.

Гейнор хмыкает, оценивая испорченную дорогу, явно восхищаясь ее хаосом.

— Могу ошибаться, — говорит она, — но думаю, что впереди может быть какая-то чрезвычайная опасность.

Я фыркаю на колкость, пиная кусок разбитого асфальта с дороги. Он падает в подлесок, подпрыгивая на толстом ковре из сухих сосновых иголок.

— Возможно, ты права. Ты где-нибудь видишь телефонную будку?

— Вон там, — указывает налево Гейнор, где в центре расчищенного участка земли действительно стоит небольшая телефонная будка. Она выкрашена в красный цвет, но в полумраке я этого не заметила.

Гейнор направляется к ней. Я следую за ней, все еще чувствуя головокружение и немного шатаясь на ногах.

— Повсюду следы шин, — замечает Гейнор. — Никакой травы. Похоже, это какая-то поворотная петля. Рейчел ничего не говорила об этом?

Я, прищурившись, смотрю назад на разрушенную дорогу, пытаясь разобраться в ситуации.

— Нет. Не говорила.

Холодно, и наступающий вечер пахнет дымом. Воздух кажется слишком неподвижным, слишком насыщенным, слишком напряженным, и странное покалывание поднимается вверх по моей шее. Каким-то образом я могу сказать, что мы единственные люди на многие, многие мили вокруг. Я это чувствую. Последние лучи солнечного света быстро исчезают в таких местах, как это. Скоро совсем стемнеет; черт знает, что за звери прячутся там за деревьями, ожидая покрова ночи, чтобы начать выслеживать свою добычу.

Позади меня Гейнор начинает говорить, и я чуть не выпрыгиваю из своей кожи.

— Да, да, о, добрый вечер. Да, мне очень жаль. Я знаю, мы приехали немного позже, чем я надеялась, — вежливо хихикает Гейнор. — Да, все верно. Соррелл Восс. Ну, нет, ах, вообще-то я Гейнор Петтигрю, ее опекун, но… да. Да. О! Ах да. Хорошо. Да, я уверена, что мы справимся. Скоро увидимся.

Женщина вешает трубку, кладя ее на место в телефонной будке, и я поднимаю брови, ожидая, что она скажет мне, что, черт возьми, происходит. Женщина выглядит немного взволнованной, когда поворачивается ко мне лицом.

— У нее был приятный голос. Форд. Директор Форд. Она сказала, что мы должны идти по тропинке, которая ведет на запад от телефонной будки, вниз по склону к причалу. Они собираются послать кого-нибудь встретить нас.

— Здесь есть причал?

Гейнор кивает.

— Там внизу есть озеро, в той стороне, — она показывает пальцем. — Ты не видела. Ты спала.

— Ясно.

Все это очень необычно, но неважно. Мы уже зашли так далеко.

Гейнор помогает мне с двумя сумками, вытаскивая их из багажника.

— Господи, детка, что у тебя там, кирпичи?

— …у тебя там, кирпичи? — заканчиваю предложение вместе с ней, прекрасно зная, что она собирается сказать.

Гейнор показывает мне язык — очень по-детски.

— Вообще-то, это книги, — говорю я ей.

— А-а-а. Ты захватила свою коллекцию Шекспира. Трагедии.

— Нет. Это пятнадцать экземпляров «Поваренной книги анархиста»1.

— Соррелл!

— Что? Это все разные издания. В некоторых из них есть обновленная информация. О, и еще я захватила книгу о ядовитых растениях и о том, как их использовать.

Бедная Гейнор. Она белая, как полотно.

— Ты сведешь меня в могилу раньше времени, дитя, — заявляет она. — Как это будет выглядеть, когда полиция появится в кампусе, чтобы расследовать смерть мальчика…

— Расслабься. Клянусь, это Бронте. Это всего лишь Бронте.

Гейнор невнятно рычит что-то насчет того, что это совсем не смешно, и неторопливо уходит по узкой единственной дорожке, которую нашла прямо за телефонной будкой.

И действительно, после спуска по склону и спотыкания о корни деревьев в сумерках тропа выводит нас на галечный берег огромного озера. Вода прозрачная как стекло, и ровная как зеркало. Ни малейшей ряби. От вида действительно захватывает дух. На другой стороне озера линия деревьев теперь выглядит темным черным силуэтом на фоне угасающего неба. На востоке мерцает одинокая звезда, достаточно яркая, чтобы ее можно было разглядеть сквозь тонкие облака, которые удивительно быстро проносятся по горизонту.

— Ты только посмотри на это, — Гейнор выглядит задумчивой, как всегда. — Красиво, не правда ли?

— Да, наверное. — У меня больше нет той части моей души, которая раньше распознавала и ценила красоту. Она умерла месяц назад. Однако имеет смысл согласиться с Гейнор, когда ее слова пронизаны таким благоговением. Это каким-то образом убедит ее, что я не совсем мертва внутри.

Причал представляет собой не более чем небольшой деревянный помост, выкрашенный в белый цвет. Он выглядит новым. На прочных планках нарисован большой черный герб, внутри которого выгравированы буквы «Т» и «А», предположительно от Академии «Туссен». Я ожидаю, что по озеру промчится лодка или что-то в этом роде, но после сорока минут ожидания, когда становится все холоднее, а ночь надвигается со всех сторон, происходит нечто гораздо более неожиданное.

Сначала мы слышим его — пронзительный механический вой, который поначалу является лишь слабым намеком на звук, но по мере приближения становится все ближе…

— Ты, должно быть, шутишь, — я смотрю в небо, недоверчиво качая головой.

Это гребаный гидросамолет.

Гейнор как ребенок в рождественское утро. Она кричит, хлопает в ладоши, кипит от возбуждения, когда изящный маленький белый самолет приземляется на воду, опираясь на лыжи, и небрежно паркуется у причала.

Выскакивает темноволосый парень лет тридцати с небольшим, черты его лица ничего не выражают, но… да, то, как напряжены его плечи, как его ноздри слегка раздуваются — он сейчас не в восторге.

— Вы, дети, должны были быть здесь самое позднее к четырем, — ворчит он. — Небезопасно взлетать и садиться здесь в темноте.

— Прости! — Гейнор улыбается от уха до уха, глядя на самолет; самое последнее, что она выражает — это сожаление. Не думаю, что когда-либо видела ее такой взволнованной. — Мы понятия не имели о дороге, и о том, что нам придется спуститься сюда, и… вау, я просто… это «Пайпер PA-18 Супер Каб»?

Пилот бросает на нее ошарашенный взгляд. Хотя он и близко не так удивлен, как я.

— Не знала, что ты любишь самолеты?

— Наметанный глаз, — говорит пилот. — Да, это «Супер Каб». К сожалению, у нас нет времени болтать об этом. Если собираешься в «Туссен», то давай сумки и садись прямо сейчас, — говорит он мне. — Я разворачиваю эту штуку и возвращаюсь в ближайшие пятнадцать секунд, с тобой или без тебя. Ты садишься или как?