— Ну не так же! — С трудом держа голову навису, сказал Альмир, — не самосвалом!
— А че? — Я нахмурился, — мне с тобой расклинится надо было? Да ждать, пока ты по газам да в аул?
Черкес на это ничего не сказал. Только покивал головой, но было видно, что делает он это от боли.
— Ну ты, конечно, — Начал Квадратько, — с ними сильно.
— Да они больше придуряются, — сказал я, — посмотри. На них ни крови, ни ран. Стукнулись головой. Так им даже полезно, раз в такие дела лезут.
— А вот тот, дальний, — показал он на засыпанного стеклом с окошка пассажира, — лежит на торпеде. Не шевелится.
— Да он лыбится, как идиот, — кивнул я на него подбородком, — и глазом зыркает. Притворяется.
Квадратько присмотрелся. Пассажир и правда лежал, прикрыв черную голову, покарябанной рукой и глядя на нас одним глазом.
— Кончаю комедию ломать, — сказал я, — видно, что ты в сознании.
Молодой парень поднялся сидя. Стряхнул с себя стекло.
— Зажатый я, нога у меня болит, — сказал он как-то недовольно.
— Ну это уж установит больница, — сказал Квадратько, — что у вас там с ногами. Но вам теперь будет инкриминирована попытка похищения человека. Так что готовьтесь быть судимыми.
Альмир округлил глаза.
— Так мы ж, — начал он, — не в невесты ее хотели! — Он засуетился, зашевелился, зажатый на своем месте, — не для себя! И вообще! Какое это похищение⁈ Мы б так, покатали ее и вернули через денек другой.
— Ты нас вообще за дураков держишь? — Нахмурился я.
— Клянусь душой моей матери! — Закричал Альмир, — шутка-то была! Шутка и ничего боле! И вообще, мы только этой шутке помогаем! А зачинщика среди нас и нету!
— Ну-ка, — теперь злобно на Альмира зыркнул Квадратько, — выкладывай давай.
— Да вы вытащите меня! — С трудом поворачивал голову Альмир, чтобы нас увидеть, — в больницу отвезите! У меня левая рука очень болит! А тогда уж я вам все расскажу!
— Ха! Умник! — Рассмеялся Квадратько, — ты посмотри, чего удумал! Ты, милок, нам и так все расскажешь. Во всем сознаешься…
— Судебное заседание товарищеского суда колхоза Новатор объявляется открытым! — Сказала строгого вида пожилая женщина.
На сцене установили судебную кафедру. За ней восседали трое судей: женщина со строгим лицом, седовласый мужчина и еще один маленький лысенький и в очках. Все они, гордо подняв подбородки, взирали на наполненный зал. По правую руку от судебной коллегии расположилась кафедра, где надлежало давать показания.
Истец и ответчик, то есть я и Серый сидели снизу, перед сценой, за ученическими партами. Позади нас небольшой актовый зал полнился многочисленной публикой. Собрались тут большинство наших знакомых. Моя семья присутствовала в полном составе. Отец сидел хмурый, но внимательный. Видно было, как чутко он наблюдает за происходящем. На маме не было лица. Казалось, думала она, будто меня сейчас на смертную казнь будут осуждать. Света же, смотрела вокруг с оживленным интересом. Очень занятно ей было участвовать в таком действии как суд.
— И что, — шепнула она мне сзади на ушко, — ты будешь вон там, за кафедрой выступать?
— Конечно, — я украдкой обернулся, глянул на Свету.
Народ вполголоса галдел за нашими спинами. Было всем страшно интересно, что же приключится на суде. В станице-то скучно, развлечений тут и не найдешь почти. Только водка да сплетни. Чем еще народу себя развлекать? А тут целое событие.
— Прошу тишины! — Крикнула строгая женщина, — Тишины!
Публика не спешила успокаиваться. Но все же судьи смогли утихомирить народ.
— Спасибо, — строго сказала женщина, возвращаясь на свое место.
Судьи принялись представлять свой состав по фамильно.
— Игорь, — шепнула мне Света, — Игорь!
— Ммм? — Обернулся я, — Свет, если ты будешь дергать меня каждую минуту, то нас разом выпхнут с зала.
— Да не. Я вон что вспоминала, — продолжала шептать Света, — видишь вон тот мужик седой? Что из судей?
— Ну?
— Я его видала уже. С Серым он общался, с кем-то договаривался и за руку здоровался.
— Вот, значит как, — нахмурился я, — а где ты его видала?
— В магазине, что чуть не на краю станицы стоит. Там он, Серый, и еще один какой-то мужик о чем-то балакали.
— Тебя видели?
— Не. Я как Серого увидала, так сразу сбежала.
— Товарищ Землицын, — строго сказала женщина. Краем уха я услышал, что ее зовут Ириной Степановной, — прошу вас не нарушать порядок в зале судебного заседания.
Ирина Степановна была тучной женщиной. На ее густо набеленной коже выделялись три пятна: красные губы и два темно-синих века. Столько на ней было косметики, что хоть стой, хоть падай. Густые волосы, украшенные спереди седой прядью, стояли шапкой, словно гусарский кивер. Из-под черных своих вороньих бровей смотрела она строго и надменно.
— Извините, Ирина Степановна, — сказал я с деланной серьезностью, — я просто указывал своей младшей сестре, как, по моему мнению, должна в ваши годы выглядеть настоящая красивая женщина.
Ирина Степановна хотела, было покраснеть. А может быть, даже и покраснела, да только под пудрой того было незаметно. Мимолетная улыбка едва моргнула на ее ярко-красных как рваная рана губах.
— Пожалуйста, товарищ Землицын, — продолжила она заметно помягчевшим голосом, — постарайтесь больше не шуметь во время заседания.
— Конечно же, я постараюсь.
— Итак, — восседая в центре судебной коллегии, продолжила Ирина Степановна, — коллегия товарищеского суда в составе председательствующего Ирины Сергеевны Шеретюк, судьи Петренко Кирилла Денисовича, а также судьи Васицева Михаила Ивановича, при секретаре суда Ваниной Натальи Леанидовны слушает дело Истца Серого Павла Владимировича, который выступает у нас сегодня пострадавшим, и Игоря Семеновича Землицына, нашего ответчика. Суть дела…
Пока Ирина Степановна зачитывала суть дела, а также серовсоке написанное корявый языком заявление, я посмотрел на самого Пашку.
Сидел он за своей партой и нервничал, как не знаю кто. Оглядывался, нервно дергался. Глаза его бегали туда-сюда. Лоб блестел испариной. Это боится он так на суде выступать? Или тут дело в чем-то другом?
Заметил я, когда Серый тер ладонью лоб, что у него на указательных пальцах обеих рук большие бинты. Порезался как-то странно.
Но больше из головы у меня не шла та мысль о связи этого судьи Кирилла Денисовича, с Серым. Знакомы они. А Серый сам связан с зампредом. И тут я думал о двух вещах. Во-первых, можно было Пашку прижать к ногтю. Я понимал, что из доказательств, ежели идти в милицию, у меня только слова будут. А Серого свои прикроют. Зампред влиятельный. Но что если начать с иного дела, которое за собой всю ниточку потянет? И принёс мне вчера черкесеночек эту ниточку на блюдечке да с голубой каёмочкой…