— А я, ваша честь, — сказал я с трибуны, — и не отрицаю, что ударил Серого в лицо. Однако считаю, что было это сделано мной правильно. И пусть со стороны юридических законов этот мой поступок и правда считается плохим, то со стороны законов человеческих, морали и нравственности, для себя единственно верным я считаю этот поступок.
Судьи переглянулись, зашептались.
— Ну, то есть вы признаете, что ударили его?
— Не так важно, признаю ли, — сказал я, — и так уж достаточно доказательств. Да и без них я не отпирался бы. Но, повторюсь, считаю его правильным и не отказываюсь от своих действий.
— Почему? — Заинтересованно спросил один из судей, лысенький мужчина в очочках.
— Потому как таким образом защитил от вредных, низких нападок Пашки Серого себя и свою сестру Свету. К ней Пашка Серый пытался против ее воли в женихи напрашиваться. А раз он такой нахальный и по другому не понимает, то только так я и мог преподать ему урок. Готов понести наказание за то, что ударил его. Но пусть видит, что если вести себя со мной не по-человечески, получит он в ответ такое же нечеловеческое к себе отношение.
— И те обстоятельства, что слиты были с вашей машины смазочные материалы, — продолжал очкарик, — вы также подтверждаете?
— Конечно, подтверждаю, — кивнул я, — и не я один.
— Истец отрицает эти обстоятельства, — вклинилась блондинка Валентина Никитична, — ведь отрицаете же?
— Отрицаю, — привстав с места, рявкнул Серый.
— Ну нас уже есть признательные показания Сергея Бесхлебного, — сказал я, глянул на секретаря, — скажите, вы же занесли их в протокол заседания?
— Занесла, — пискнула молодая девчушка-секретарь.
— Ну и хорошо. А остальное уж, — я глянул на судей, — на усмотрение судей останется.
Когда я вернулся на свое место, председательствующая спросила:
— Перед тем, как мы кончим судебное разбирательство, будут ли у кого дополнения?
— У меня, уважаемый суд, — встал Серый, глянул растерянно в свою бумажку, по которой читал каждое свое слово.
Видно было, как он волнуется. Тетрадный лист в тусклую клетку дрожал в его руках как заведенный.
— Слушаем вас, — Ирина Степановна откинулась в своем кресле.
— Знаю я, — начал Серый, глядя в бумажку, — что если уж товарищеский суд найдет в деле признаки всякого противоправного притупления, то обязан тот суд, пренепременно сообщить об них куда следует. Тоисть в пра-во-о-хра-ни-тель-ные, — начал он по слогам, — органы. В милицию значить. Так вот, всем вам известно об деле армавирском. Что крутют сейчас милиционеры тамошних спекулянтов и всяких других вредных врагов советской власти. Расхитителей со-ци-а-ли-стической собственности.
Павел замолчал, вчитываясь, сузил глаза.
— Так вот. Я заявляю официально, что есть у меня сведения о причастности гражданина Землицына к тому делу, как соучастника. И есть у меня тому также и доказательства.
Все в судебном заседании замолчали. Я, нахмурившись, посмотрел на Серого исподлобья.
— Вот, значит, как, — с интересом сказала Ирина Степановна, — это серьезно обвинение. И если оно подтвердится, суд и правда должен будет передать дело в правоохранительные органы. Землицын, есть у вас что сказать по этому поводу?
— Да вот, — усмехнулся я, — интересно мне.
— Что же вам интересно? — Восхитилась судья моей беззаботной реакцией.
— Чего ж Серый на этот раз выдумал, — пожал я плечами.
В зале, в котором до этого момента стояла гробовая тишина, стали раздаваться сдержанные хохотки.
— Ну что ж, Павел, — сказала судья, — проходите за кафедру и расскажите нам, что вы же вы имеете в виду. Вы готовы прояснить?
Глава 12
— Готов, — сказал Серый и встал.
Взяв с парты несколько исписанных размашистым почерком тетрадных листов, он пошел к сцене. Занял место за кафедрой. Стал раскладывать там и тут по ней листочки.
Я бы не сказал, что был удивлен таким Серовским фортелем. Скорее, меня и вправду раздирало любопытство: а как же он устроил свои показания, и что у него там за свидетель?
Потому слушал я Серого внимательно и не позволял не маме, не Свете, не даже отцу отвлекать себя от такого зрелища. Хотя семейство мое очень рвалось разузнать о чем же там было дело:
— Игорь! — Шепотом звала меня Света, — а это что он такое говорит? Что говорит-то?
— Ой господи! — Прочитала за спиной мать полушёпотом, — пусть все это окажется злостным враньем, а никакой неправдой! Да не может быть же так, что б мой Игорек да на такое решился бы!
— Игорь, — тронул меня за плечо отец, — че он мелет?
— Тихо вам, — отмахнулся я ото всех, глянув на семью с улыбкой, — сейчас и узнаем. Повеселимся.
Все трое посмотрели на меня с удивлением. Папа строго нахмурился, сложил на груди крепкие руки.
— Всем вам известно, — начал Серый, — дорогие други, что находятся у нас в розыске вот енти три человека. Мельников Федот Иваныч, Лыков Леонид Сергеевич и Малыгин Максим Иванович. Ентот последний еще и бывший милиционер. Участковый. Слышали же? Ихние портреты всюду по станице висят. И везде пишуть, что злые они преступники, — читал он с бумажки, — проходимцы и расхитители со-ци-алистической собственности. Спекулянты, значить.
По аудитории прокатился всеобщий гул голосов. Кто-то принялся утвердительно поддакивать Серому. Станичники загомонили.
— Прошу тишины, — вмешалась Ирина Степановна.
Зал притих. Все обратили свое внимание на дальнейший рассказ Пашки.
— Так вот, — продолжал он, обведя всех взглядом своих маленьких глазок, а потом вновь направил его в текст написанный на его бумажке, — все трое признаны злостными преступниками. И сейчас всюду в крае по ним розыск идет, — Пашка поднял взгляд, — заявляю я, что Игорь Землицын — ихний подельник и такой же, как и они преступник.
В аудитории повисла тишина. Все внимательно слушали.
— Это ж неправда, — трясла меня за плечо Светка, — скажи ж ему, Игорь! Чего ж ты молчишь-то? Он же брешет! Брешет как пес дворовый!
— Тихо ты, — отмахнулся я от Светки, — не нервничай. Я слушаю. Скажу еще свое слово, не переживай.
— Да когда ж ты свое слово-то скажешь⁈ Он же сейчас ушат помоев на нас всех выливает!
— Светка, — строго сказал отец, — а ну, успокойся.
— Не могу, папочка! Ой не могу!