Буквально полминуты назад была она раскалена как стальная пластина. Переполняли второго секретаря бурные эмоции. И тут же она охолонула только что пар не пошел. Сразу же взяла себя в руки.
Окончательно убедился я в том, что имею дело с настоящей акулой подковерных партийных интриг. С сильным и стойким человеком. С таким, кто, кроме всего прочего, еще и преследует только свой личный интерес, а прикрывается общественным.
Так мне стало мерзко от этой Аллы Ивановны, от ее такого лицемерия, что захотелось мне сплюнуть. Рот наполнила горькая слюна. Эта Миронова не только сильным, но и мерзким мне противником оказалась.
— Я просматривал списки отряда, — сказал Вакулин, — трое из четырех комбайнеров — комсомольцы и партийцы. Один подал заявление в комсомол два дня тому. Примерно то же самое приключилось и с шоферами.
— А что плохого в том, что ячейка нашего района пополняется новыми членами? Вы же сами, Евгений Герасимович, прекрасно знаете о сроках и списках. О том, что крайком считает что в нашем районе царит серьезный недобор среди комсомольской молодежи.
— Прекрасно знаю, — кивнул Вакулин снова, — и вы тоже знаете. А еще я знаю вот что. Что вы, Алла Ивановна, чтобы выслужиться в крайкоме, взяли на себя эту ответственность. Долго искали, на кого бы ее перекинуть, да так до конца и не перекинули. А сейчас у вас сроки горят, вот и используете вы любую возможность, чтобы загнать совершенно незаинтересованных людей в комсомол. Это возмутительно и губительно для всего партийного движения, доложу я вам.
Алла Ивановна застыла на месте. Краснота снова проступила сквозь ее пудру. На красивом лбу запульсировала от напряжения жилка. Все остальные члены комиссии затихли, боясь что-то возразить или просто сказать ей.
Я с ухмылкой сложил руки на груди. Так вот, выходит как у них все обстоит. Алла Ивановна решила таким образом выполнить свою норму, загнать лишних людей в комсомол насильно. И если для нее в этом деле важен каждый человек, значит сроки там горят как надо. Ну что ж. Этого можно было ожидать.
— Что вы себе позволяете? — только и сказала Алла Ивановна, — я уже устала от ваших гнусных поклепов и клеветы, что вы на меня льете. Да и прямых доказательств вы никаких не имеете. Только ваши домыслы. Очень мне горько, Евгений Герасимович, что так вы ко мне относитесь.
— Вам скорее горько, — сказал Евгений Герасимович, — что никак вы не можете меня из бюро выпихнуть. Хотя очень стараетесь уже второй год. Да только не получится ничего у вас. Ведь все понимают, что должен кто-то в райкоме не только бумажки с места на место перекладывать, но и работать.
— На что это вы намекаете? — Снова нахмурилась Алла Ивановна.
— Я не намекаю, а говорю вам прямо и в лицо. Вы бюрократ, которых с партии надо вымести куда подальше.
От этих слов Алла Ивановна будто бы окаменела. Она что-то хотела сказать, даже открыла рот, но Вакулин ее опередил:
— Для вас это все только циферки в отчете, — сказал он строго, — но на самом деле там все люди. Обыкновенные люди, у которых своя жизнь. Да только попадая в комсомол, а потом и в партию, болтаются они там мертвым грузом, а иногда и того хуже — становятся такими же, как вы карьеристами.
— Я не могу слышать гнусности, что вы говорите, — обиженно блестя глазами сказала Алла Ивановна, — ну как же вы так можете?.. Вы же мужчина…
— А я не могу видеть те гнусности, что вы делаете, — невозмутимо ответил Вакулин. Вот вы, — он перевел взгляд на меня, — готов поспорить, что и вас Алла Ивановна спугнула своим напором. Отвратила от участия в отряде. Хотя я тоже думаю, что такой человек, как вы нам там пригодился бы.
— Условия работы мне не подходят, — улыбнулся я, — не вижу я в себе партийца.
— И это правильно, — сказал серьезно Вакулин, — потому как в том и суть советов, чтобы каждый мог найти себя там, где хочет. Коль уж хочет шофер быть шофером, пусть им и остается. И нечего на него лишнего вешать.
— Мы предложили Игорю, — робко заговорил Николай Иванович, — обеспечить место в московском медучилище для его младшей сестры. Да только и это его не устраивает.
Остальные члены комиссии, слыша его слова, неуверенно поддержали Егорова. Алла Ивановна при этом с притворным, обиженным видом, хранила молчание.
— И поставили условие на вступление в комсомол, — пожал я плечами.
— Самоуправство, — улыбнулся Вакулин, — нет по заданию у членов отряда такого обязательства. Даже, наоборот, лучше будет, если в участниках окажутся беспартийные. Ведь так увидят за границей, что в нашей стране у всех граждан есть возможность себя проявить.
Я глянул на Аллу Ивановну со значением. Первый раз за все время отвела она глаза от моего взгляда. Скромно опустила их куда-то на парту.
— Если ты, Игорь, — Вакулин глянул на меня с улыбкой, — согласишься поступить в отряд, я лично ручаюсь, что не придется тебе насильно идти в комсомол. Но добавлю, что и я был бы рад тебя там видеть. Но только добровольно, без всяких на то принуждений. А место твоей сестре в Москве я обещаю. Есть у нас такие возможности, будь уверен.
Алла Ивановна что-то забубнила себе под нос. Вместе с Егоровым стали они переговариваться. Шептаться.
— Ну только стоит тебе быть готовым, — проговорил мне тихо-тихо Вакулин, — к тому, что Алла Ивановна от тебя просто так не отступит. Это я тебе сразу говорю. Потому, если откажешься от участия, это будет прискорбный, но понятный твой шаг.
Я глянул в честные глаза Вакулина. Посмотрел еще раз на сердитое лицо Аллы Ивановны, что смотрела на Евгения с такой ненавистью, будто готова была вот-вот бросится на него и загрызть.
— Что ж, — улыбнулся я Вакулину, — на таких условиях участвовать я согласен. Записывайте в отряд.
— Тогда возникнут вопросы, — поторопился вклиниться Егоров, — почему Землицыну разрешили не поступать в комсомол, а другим нет!
— А это уже не к нам вопросы, а к вашему брату, — усмехнулся Вакулин, — к тем, кто такую глупость стал людям навязывать. Вот вы эти последствия сами и пожинайте!
Из конторы уехал я в одиннадцатом часу утра. Однако не сразу. Посмотрел сначала, стоя у Белки, как комиссия, для которой был я последним на собеседовании, понуро грузилась в свои Волгу и Жигули и уезжала прочь с колхозной стоянки.
С Вакулиным мы перекинулись еще парой слов. Рассказал он, что был поставлен от райкома подобрать для соперников наших в Красной подходящие квартиры.
— А что? — Удивился я, стоя рядом с Белкиным колесом, — иностранцы будут жить прямо тут? В станице? А почему их не поселить в Армавире?
— Как ты мог заметить, Игорь, — сказал Вакулин, что остановился рядом со мной, чтобы поговорить, — все это действие с соревнованиями проходит в определенном секрете. Закупщик техники — большая заграничная компания, которой нужны дешевые, неприхотливые в обслуживании и относительно надежные комбайны за хорошую цену. Наша страна такие машины предоставить может. Причем на долгосрочную перспективу. Да вот только есть у нас конкурент, что готов предложить свои машины. И у конкурента есть определенное преимущество.
— Конкурент из капстраны, — догадался я, — как и закупщик.
— Верно, — сказал Вакулин, — да только закупщику очень уж хочется получить именно советскую технику, потому как тут дешевле… Но есть и другие с этим проблемы, которые и стали причинами для того, чтобы провести все эти соревнования. Политические. Вот потому-то и оглашать проведение соревнований никто не хочет.
— Удачное время выбрали, — задумался я, — как раз под олимпиаду, когда взоры всего мира прикованы к Москве. К большому спорту.
— Именно, — Кивнул Вакулин снова. Потому никто особо и не хочет показывать, что сюда, в край, вообще прибудут какие-то иностранцы. А если селить их в Армавире, об этом тут же станет известно. Ну а за пределы Красного поселения такая весть вряд ли выйдет. Внутри-то быстро разойдутся слухи, а вот снаружи… В общем, не будет никому особенного дела. Мало ли что там, в рядовом краснодарском колхозе твориться.
— А кто ж наши соперники? — Набрался я наглости спросить.
— Немцы, — пожал плечами Вакулин, — большой немецкий концерн из ФРГ. Машину у него что надо, конечно. Серьезные соперники. Да вот только больно дорогие и сложные в обращении. Так что у советской техники есть реальный шанс на победу.
— Надо же, — хмыкнул я, — угадал. И правда, немцы.
— Кто угадал? — Улыбнулся Вакулин.
— Да так, никто, — отмахнулся я, — ладно, Евгений Герасимович, бывай. Пора мне ехать на работу.
— Да и мне, — пожал мою руку Вакулин, — мне еще нужно двух немцев разместить где-то. А там требования, сам понимаешь, огого! Не в каждую хату их, чертей, посадишь.
— Ну-ну, — сказал я с улыбкой, — удачи!
Лежал мой путь теперь прямиком на поле, что пролегало между Красной и соседними хуторами, за посадкой. И решил я по этому поводу заехать в магазин, что в центре стоял, по пути, да купить себе к узелку, что мать утром собрала мне на обед, еще и свежую булочку хлеба. Дома-то закончился. Светка, что сидела целыми днями за уроками, забыла сходить в ларек да взять по талону. Пришлось мне выкручиваться своими силами. Ну да и ладно.
Погода сегодня в Красной была чудесной. Ушли тучи далеко на запад. Виднелись они еще где-то над Армавиром, почти у самого горизонта, а над нами стояло уже синее небо. Припекало солнце, что высушило к обеду почти всю землю. Кубанское лето, оно всегда жаркое.
В центре к, обеду, было уже не так уж многолюдно. Колхозники были на работе, а пенсионеры, которые в основном и ходили тут, по центру, по центральному рынку, уже давно поделали свои утренние дела, разошлись по домам, подальше от жаркой погоды.
Колхозный рынок мало помалу расходился по домам. Прошла его утренняя главная пара.