Сквозь непроницаемые темно-серые шторы в холостяцкую комнату Макса был неспособен пробиться ни один, даже самый крошечный солнечный зайчик, и все же я проснулась, едва за окнами забрезжил унылый мартовский рассвет. Макс все еще крепко спал рядом со мной, спал, как младенец, уткнувшись носом мне в шею, я ощущала его спокойное размеренное дыхание на яремной впадине, и это было безумно приятно. Руки его до сих пор сжимали меня в объятиях. Я улыбнулась своим мыслям. Что теперь будет? Что будет, когда Макс проснется? Я помнила каждое его слово, каждое действие, прикосновение. Зарделась. Теперь, после того, что между нами произошло… Поскорее бы Макс проснулся.
И я продолжала лежать, мечтать, кусать губы, млея от свои мыслей, зажмуриваясь, гадая, каким будет первый его взгляд, первая подаренная мне фраза.
Наконец, Макс пошевелился. Хрипловато, со сна, прошептал, не поднимая век, и я увидела, как на его губах расцвела приветливая утренняя улыбка. Пусть всегда мне так тепло улыбается.
— Я чувствую, что ты на меня смотришь. У тебя очень… чувствительный взгляд. Он меня разбудил.
— Прости, — тоже прошептала я.
— Не прощаю. Твоя кожа нежная, мягкая, как шелк… это преступление… я могу спать, прижавшись к тебе, сутки напролет. Но… поскольку я проснулся, и мне уже не до сна. Теперь мне нужно не это… Нет, не это, милая. Я по утрам всегда голоден… и сейчас… я просто чертовски проголодался.
Резко, так что я издала придушенный возглас, Макс перевернулся, подминая меня под себя, чтобы я бедром ощутила, насколько он заведен, и сразу, без прелюдий нащупал резинку моих трусов, потянул вниз. Сегодня все было по-другому, он напирал, как танк, штурмующий неприятельские позиции, действовал торопливо, деловито, где-то даже грубо и неаккуратно. А еще, Макс был абсолютно голым, глаза его — похмельные, стеклянные — меня совсем не видели. Он хотел доминировать, хотел обладать, получить свое… и ничего больше…
Когда от его разгоряченного тела меня почти уже ничего не отделяло, я перепугалась всерьез. Разочарованно запищала под ним, вырываясь, изо всех сил сопротивляясь безудержному, агрессивному напору:
— Макс! Не надо… Нет!..
— Что за фигня…
Он, наконец, меня услышал, нехотя оторвал губы от ключицы, перестал терзать ягодицу, чуть приподнялся на локтях и… я встретилась с его ошарашенным взглядом. Клянусь, на мгновение у него отвисла челюсть. Макс крепко зажмурился, помотал головой, будто хотел отогнать прочь навязчивое видение, но я не исчезла, не растворилась в согретом нашим дыханием воздухе, и тогда темные брови взлетели вверх, а лицо вытянулось.
Мгновение он изумленно, неверяще продолжал разглядывать до синяков, до засосов зацелованные им губы и шею, на беспорядочно разметавшиеся по его подушке волосы. Опустил глаза на измятую скомканную сорочку, которую практически сорвал с меня, потом дернулся, как будто через него пропустили мощный разряд электрического тока, путаясь в простыне, отшатнулся от меня, сразу оказавшись на другом конце кровати.
— Ты?! Это ты?! Ника… но как… какого черта ты… здесь… делаешь??
Окончательно запутавшись, кубарем скатился на пол вместе с простыней. Я села.
— Ты в порядке?
— Нет, не в порядке! А похоже, что я в порядке? Какого черта?? Да какого черта здесь происходит… — взглянул на меня и тут же отвел глаза, — прикройся. Почему ты в моей постели? В разобранном виде? Почему голая??
— Я не голая.
Торопливо привела сорочку в порядок, пригладила спутанные волосы. Он успел заглянуть под простыню, в которую, не переставая чертыхаться, заворачивался.
— А я блин почему раздет?? — в голосе сквозило такое отчаяние, он беспомощно взглянул на меня — взглянул, как новоявленный мученик, — что вчера было? Что, черт возьми, здесь вчера произошло?
Между ребрами кольнуло от страшной догадки.
— Ты что, совсем ничего не помнишь?
И он сказал это.
— Нет, я ни хрена не помню! Я же был в хлам… не помню даже, как до дома добрался… Что было? Что между нами было, Ника? Говори! Ну, говори же! — чуть не плакал, умоляя ответить, — это же не то, о чем я подумал? Хотя выглядит все именно так… Пожалуйста, только не это… только не… Почему ты молчишь? Что я сделал?? Черт, не молчи. Только не молчи. Черт… черт… черт!!!
Он вдруг принялся лихорадочно оглядываться по сторонам, откинув край простыни, заглянул под кровать, расшвыривая подушки, шарил глазами, потом руками по прикроватным тумбочкам, обнаружив неподалеку брошенные джинсы, начал судорожно ощупывать задние карманы. Я, наконец, поняла, что он ищет: использованные презервативы. Во рту стало горько. Поджав губы, мрачно произнесла:
— Можешь не искать. Не было ничего подобного.
Он мешком осел на пол, обессиленно стискивая голову руками, сделал несколько резких вдохов и выдохов.
— Голова ужасно раскалывается. Жесть, как же она болит! Ничего не помню. Я ни черта не помню! Ника, ты уверена, что между нами ничего не было? Ты в этом уверена? Потому что я… я никогда себе не прощу, если…
Я вспомнила вечер пошагово, вспомнила самое его завершение, теплые тесные объятия, как хорошо нам было рядом друг с другом, подняла глаза и уверенно заявила:
— Ничего не было, Макс. Ты ничего не сделал, — он с облегчением выдохнул, — вот только…
— Что?.. Что только?!
— Ты меня только… целовал.
— Это я уже понял… узнаю свой почерк. Видимо, я вчера слегка… увлекся, — он закрыл лицо руками, кажется, боялся даже взглянуть в мою сторону, принялся повторять сквозь зубы, раскачиваясь, — твою мать… да твою же мать… Какого черта… ну, какого черта… сууука…
Сорвался с места, закрепив смятую ткань на бедрах, заходил по комнате, резким движением раздвинув шторы, рванул на себя поддавшийся створ окна. Жадно дышал полной грудью. Первый же порыв свежего ветра безжалостно уничтожил остатки вчерашнего волшебства, магию, что оставалась в этой комнате. Сквозняк заставил съежиться на кровати еще больше.
Отходя от окна, нервно бросил в мою сторону:
— Отвернись.
Надо же, какой стыдливый. Когда я повернулась, он уже натянул домашние штаны и свежую футболку, забыв задвинуть ящик. Прихватив со стола бутылку минеральной воды, снова высунулся в окно. Откупорил, нагнувшись, вылил ее себе на голову, отфыркивался, едва не захлебнулся, а когда вернулся, взгляд его приобрел былую уверенность, силу, и даже злость.
— Ладно, со мной вчерашним все понятно, но ты… ты-то зачем приперлась в мою комнату, Ника? Зачем пришла сюда, если видела, что я в коматозе? Да я вообще ничего не соображал! Я же без тормозов, когда синий, и ты это знаешь…
— Ну… кое-что соображал. И говорил ты довольно связно…
— Что я говорил? Что там еще нахрен я тебе говорил?? — он, не переставая, ходил по комнате, пока у меня не разболелась голова. Насупившись, наблюдала за его страданиями из самого центра развороченной постели.
— Ты говорил… разное… Мне показалось, ты говорил… искренне… — смущенно потупила глаза.
Он подошел, а потом присел передо мной на колени. С влажных волос на плечи, впитываясь в футболку, капала вода, а он не замечал.
— Ника… ты совсем дура? Ты что, не понимаешь… Ты не понимаешь, зачем я все это говорил? Да в том состоянии, в каком был вчера, я способен думать только об одном. Только об одном, ясно? Я уболтаю любую девчонку, разведу на секс, лишь бы… Не тебя, так другую, не другую, так третью… неважно, кого. Я хотел не тебя, я хотел бабу. Любую бабу. Была бы симпатичной мордашка да ноги раздвигались… — я покраснела, как помидор, — вспомни, я вчера хоть раз назвал тебя по имени? Уверен, что нет… Это просто похоть. Животная похоть. Инстинкт. Никаких чувств, эмоций, только удовлетворение потребностей. Я мужчина, Ника, у меня есть потребности… Что ты там себе навоображала? Выбрось все это из своей глупой головы… И вообще… какого черта ты оказалась рядом, можешь ответить? Чего молчишь?.. Да я с тобой скоро с ума сойду…
Я сидела, обиженно сжав губы и кулаки. Не так я представляла себе это утро. Совсем не так. А значит, представление пора заканчивать. Стоило ему отвернуться, спрыгнула с кровати, гордо оправила мятый подол сорочки.
— Можешь не сходить. Я сейчас же уйду. Открой мне дверь.
Он тоже поднялся.
— Ручка на месте, петли тоже. У тебя мозги вытекли? За ночь забыла, как открываются двери?
— Ты же запер ее вчера, придурок!
Теперь его челюсть отвисла по-настоящему. Макс заметно растерялся.
— Что, блин? Что я сделал??.. И на хрена я это сделал?.. А ключ куда дел?
— В переднем кармане своих джинсов поищи, — фыркнула я.
— Рехнуться можно. Нет, это уже ни в какие ворота… — копошась в карманах, приговаривал он, — это просто цирк с конями. Нет, скорее самый что ни на есть настоящий дурдом, — выудив, наконец, ключ, отомкнул двери, продолжая обвинять меня, — если знала, где ключ, почему раньше не ушла? Я что его, как цербер, всю ночь караулил?
— Ничего ты не караулил. Сначала не хотел отдавать, а потом… я не видела, когда ты разделся. Просто я… заснула.
— Ты просто заснула… со мной… — изумленно повторил, — охренеть… нет, это просто какой-то вынос мозга. Я отказываюсь что-либо понимать. Все. Уходи, а то у меня сейчас голова точно лопнет. Но… надеюсь, ты все уяснила, и мне не придется повторять? Не вертись больше у меня под ногами, когда я в дымину бухой… если и дальше собираешься дрожать над своей девственностью…
— Что-о?? — я резко, оскорбленно развернулась, — но откуда ты…
Он поморщился.
— Ох, перестань. По-твоему, я слепой? Я не идиот, прекрасно понимаю, что к чему. Думаешь, так незаметно? У меня на это глаз наметан, подруга…
От пренебрежения в его голосе меня мгновенно затопил гнев. Я подскочила к нему, толкнула пару раз в грудь, но он, конечно, не сдвинулся с места.
— Все это не твое собачье дело, так и заруби на своем любопытном носу!
— Вот именно, Ника. Именно! Пусть все так и останется. Ты продолжаешь и дальше нянчится со своей бесценной девственностью, пока не встретишь того, единственного, который и сорвет твой распустившийся бутон… а я… Сваливай уже, мне надо в душ.
Дрожа от возмущения, я прошла мимо, но у самых дверей он меня снова настиг, перехватив запястье. Окатив его с ног до головы ледяным презрением, я решительно освободилась.
— Лапы свои убери!
— Да подожди ты. Я только хочу узнать… вчера… ты сама сюда пришла или я тебя… заставил… черт… может, я применил силу? Было такое? Ника, скажи, — опустил глаза, — мне важно знать… насколько я подонок.
Нервные окончания оголились. В затылке отрабатывала сольный концерт какая-то несостоявшаяся рок-группа. Мой мир катился в тартарары, а он в упор не видел. Это стало последней каплей.
— Ты не подонок, Макс. Нет, ты не подонок! Ты просто круглый конченый дурак!!
Вышла, притворив за собой дверь, пошла по коридору, давясь сухими рыданиями. Меня догнал его звериный рык, глухой удар кулаком в стену, потом еще один. Я слышала, как он метался по комнате, вслепую натыкаясь на вещи, расшвыривая все, что попадалось на пути. Сердце в моей груди металось так же, вот только мне было гораздо больнее. Гораздо больнее, чем этому деревянному бесчувственному чурбану.
***
И надо же было подгадать, именно ту субботу мы с тетей планировали провести в салоне красоты. Планировали давно, и я не знала, какой предлог теперь выдумать, чтобы отказаться, потому что к обеду стараниями Макса выглядела, мягко говоря, не очень. Конечно, используя подручные средства, пыталась замаскировать отметины, пыталась усердно, даже накрасила губы поярче, растушевала тон. Скептически оглядела себя. Но если с губами вышло неплохо, то шея оставляла желать лучшего. Чертов Макс. Шарфом заматывать не стала — это глупо, все равно в помещении придется снять. Оставалось надеяться, тетя ничего не заметит.
Он вызвался нас отвезти. Сам. Похвасталась тетя, идя от него, заглянув на минутку, чтобы напомнить о времени выхода в свет. Не знаю, зачем это нужно было Максу, с утра я его еще не видела. Не хотела видеть. Собиралась игнорировать еще долго. На сердце выжигали татуировки злость и бессилие. Вот бы он больше вообще никогда не появлялся передо мной.
Надежды не оправдались, мы увиделись довольно скоро, и я скрипнула зубами, потому что Макс уже сидел в машине. Развалился, смотрел, не отрываясь — лишь чудом не оступилась. А стоило спуститься по лестнице и выйти под безжалостные прямые лучи солнца, как тетя ахнула, приглядываясь.
— Ника, что случилось? Что это за вид у тебя? А я вчера даже не заметила… но как же…
Я знаю, что именно она так расстроенно разглядывала. След от засоса на шее. Самый несдержанный. Невольно глянула на Макса: в этот момент он как раз надел темные непроницаемые очки, потом принялся беспечно поправлять зеркало заднего вида. С него как с гуся вода, а мне теперь за двоих отдуваться. Кажется, на этот раз мы поменялись местами. Но безропотно сносить все это не хотелось.
— Это не то, о чем вы подумали…
— А откуда тебе знать, о чем мы подумали? — вдруг нагло вмешался Макс.
Проигнорировав его нелепое замечание, повернулась к тете, обращаясь подчеркнуто к ней одной, выдумывая на ходу.
— Просто… понимаете, у меня появился… молодой человек, и это… в общем, случайно получилось… поэтому…
Макс присвистнул.
— Ничего себе случайно, тут явный стиль прослеживается. Красная Шапочка угодила в лапы к Серому Волку. Мама, ты что, не видишь, девочку надо спасать… Фигово вы за ней присматриваете. Наверное, он очень страстный парень, да? Горячий, темпераментный, — я разглядывала усмешку, кривившую его губы, пока он себя нахваливал. Как дать бы по этим губам! — прямо горит уже с ним познакомиться…
— Максим, прекрати сейчас же, — устало оборвала его мать, — тебе лишь бы посмеяться, а тут…
Под ее строгим взглядом я очень густо покраснела, едва не топнув от досады ногой. Почему краснеть приходится мне, если виноват он? Огрызнулась на Макса:
— Да, Макс, знаешь, он очень страстный! Очень! И такой горячий, каким тебе уже никогда не стать. Что бы там у тебя не горело…
— Ого, у кого-то прорезались зубки… покажи… надеюсь, молочные?
— Не надейся.
— Ребята, ну, пожалуйста, не ссорьтесь снова… — нервничая, тетя бросила еще один взгляд на область моего декольте, принимая решение, — нет, это никуда не годится. Не годится. Пожалуй, я позвоню, попробую перенести запись… а если не получится… Ты иди за мной, Ника, посмотрим, как можно исправить ситуацию. На люди в таком виде лучше не появляться. А ты езжай, сынок, если спешишь… мы попозже себе такси вызовем, если договоримся.
— Договаривайтесь. Я подожду, мне не трудно, — великодушно махнул Макс, ерничая, — вам повезло, сегодня я абсолютно свободен, а значит, к вашим услугам, мои прекрасные дамы. Целиком. С макушки и до пят.
Махнув на него рукой, тетя направилась к дому, я же, поколебавшись, нагнулась к водительскому окну.
— Обязательно все время быть таким придурком? Вот обязательно? Мог бы и не открывать свою варежку.
Он пожал плечами, ослепив меня широкой — от уха до уха — улыбкой.
— Прости, не сдержался. Чтоб ты понимала, я сейчас извинился за оба случая сразу. Ну, давай, беги уже за ней… тебе же так не терпится стереть мои следы из своей жизни.
Я нагнулась еще ниже и поделилась:
— Ты, Макс, все-таки клинический идиот. Я всегда это знала.
Горделиво, с чувством собственного достоинства развернулась, когда он меня окликнул:
— Эй, куколка! В другой раз… когда будешь разговаривать со своим молодым человеком, не верти так сильно своей пятой точкой… не говори столько грязных слов сразу, очень хочется тебя отшлепать… да, и не надевай больше такие короткие юбки. Как знать, может, твой парень еще и озабоченный. Или эта провокация намеренная?
Что он сказал? Вроде комплимент, но завуалированный под ругательство. Только он один так умеет. Показала средний палец.
— Ты еще и извращенец.
Макс послал легкий воздушный поцелуй.
— А ты у нас кто? Ах, да, ты же сама невинность… что шастает по ночам по чужим комнатам в поисках сомнительных приключений.
Не дав возможности ответить, врубил на полную громкость свою ужасную музыку, поднимая стекло.