Спустя две недели от вида счастья на моем лице меня уже тошнило. Неужели все влюбленные такие дебилы? Рус фотографировал нас всегда, везде, не упуская ни одного случая позлить Макса. Однажды даже приехал посреди ночи, велел собираться и двигать к лесу, чтобы заснять ночевку на природе. Он даже палатку с собой приволок. Какая же у этого парня неуемная фантазия. Кстати, вышло довольно неплохо. Особенно фотки у костра, который он сумел разжечь только к утру, когда я совсем отчаялась и замерзла. Спасла меня только плоская фляжка с коньяком, которую, по счастливой случайности, он не забыл прихватить. Отвратительное пойло, как по мне. Зато и счастье было неподдельным, и глаза блестели — не подкопаться.
Друзья забрасывали нас лайками, желали крепких отношений, завидовали, наперебой уверяя, что мы подходим друг другу. И мы действительно подходили, настроенные на одну волну, как сиамские близнецы в материнской утробе, мы стали хорошими друзьями. Но — только друзьями.
Вот только… что бы ни происходило в моем медийном пространстве, Макс неизменно хранил гробовое молчание. Порой мне казалось, он давно уехал, забил на нас. Может, даже не в курсе происходящего. Но от тети я знала: Макс по-прежнему в городе, и, конечно, слухи о нас с Русланом до него уже дошли. Вывод напрашивался сам собой: ему все равно. Значит, он для себя все решил.
До отъезда к родителям оставался почти месяц, но я в расстроенных чувствах начала потихоньку собираться. Увидев следы сборов, тетя запретила мне разорять комнату, пообещав, что оставит все, как есть, чтобы я в любой момент могла в нее вернуться. Это был очень трогательный и длинный разговор, в конце которого мы с ней не смогли сдержать слез и расплакались в объятиях друг друга. Судя по всему, совсем скоро мне предстоит потерять еще одного человека, который успел стать родным.
В то воскресенье я планировала выйти на прогулку. Особых предпочтений не было: может, позвоню Маринке, а может, Рус свободен и куда-нибудь нас отвезет. В последнее время начала замечать, они не прочь провести время в компании друг друга. Кажется, только наша затянувшаяся постановка и мешала их отношениям прямо сейчас начать развиваться. Об этом я тоже собиралась с ним на днях поговорить. Пора заканчивать эту игру. Бронежилет, в который мы близоруко целились, определенно, пули подобного калибра не пропускает.
Почти собравшись, закалывала волосы. Зажала последнюю шпильку во рту, когда на телефон вдруг тяжело упала смска. Подошла. И глазам не поверила. Смс от Макса:
«Ты не могла бы спуститься? Хочу поговорить. Я здесь. Я жду внизу».
Долго разглядывала сообщение. Потом долго сидела на балконе, глядя в одну точку на горизонте. Я давно ее для себя избрала, знала каждую веточку. Макушка стоявшей особняком сосны. Накатила усталость. Боль. Злость. Мне не хотелось идти. Мне уже ничего не хотелось. Зачем я все это затеяла? Он трус. Он сбежал. Оставил меня. Значит, поговорить хочет. Теперь, когда понял, что я уже не одна, решил вернуться. Зачем? Заявить о своих правах на меня? Благословить? Испортить мне настроение? В очередной раз сообщить, что ему на меня плевать?
Но ведь если я не пойду, не узнаю…
Услышав мои шаги, Макс сразу же поднялся с дивана, оборачиваясь к лестнице. С трудом его узнала. Совсем отвыкла. А еще, Макс, наконец, постригся, причем очень коротко, почти по-армейски… он выглядел теперь по-другому. В пиджаке… скорее солидный молодой мужчина, нежели прожигающий жизнь повеса. И снова надо привыкать. А может быть, мне уже не придется. Новая прическа невероятно ему шла. И почему он раньше не придерживался такого лаконичного стиля? А впрочем… это же Макс. Ему все пойдет.
Он тоже смотрел на меня во все глаза. Но ведь я была все та же. Сдержанно улыбнулся одними губами. Похоже, тоже не знал, как теперь вести себя со мной. Недосказанность висела в воздухе. Неловкость вернулась. А может, и не уходила никуда.
— Думал, ты уже не появишься.
Звук его голоса лег минорным аккордом на душу, безжалостно вороша воспоминания.
— А у меня нет привычки прятаться, — пусть не рассчитывает на снисхождение, — что ты хотел, Макс? Знаешь, у меня мало времени.
— Вижу. Много времени я не отниму, — он внимательно оглядел мой выходной наряд, но никак не прокомментировал, и это тоже было ново, — я… Ника, даже не знаю, как начать… с чего… — почесал бровь. А жесты остались прежними, и я захлебнулась теперь мажорными воспоминаниями, — все это для меня немного… сложно и…
В гостиную вошла девушка из клининговой службы. Они только что спустились со второго этажа — шли за мною по пятам. Вежливо поздоровавшись, принялась обмахивать пыль с мебели. Все как обычно. Макс хмуро следил за ее отточенными движениями. Я следила за ним, не отрывая глаз. Все еще не могла насмотреться. Может, этот раз — последний?..
— Говори уже, что хотел, — напомнила нервно, отвесив себе мысленную пощечину, — и я пойду.
Он огляделся, словно искал что-то в родительском доме. Оказалось, тихий угол.
— Пойдем в кабинет? То, что я собираюсь сказать… Не хочу, чтобы нам мешали.
Я равнодушно пожала плечами. В кабинет, так в кабинет. Порывисто распахнул двери, пропуская меня вперед, а когда протиснулась, вошел следом, сразу же закрывая. Посторонние звуки отсеклись. Только он и я. Интересно, в кабинете всегда царит такая оглушительная тишина? Профессиональная. Не замечала.
Привалился спиной к двери, наблюдая, как я перемещаюсь по комнате. Тронула корешки книг, провела пальцами, оглядев остальные высокие стеллажи. У дяди внушительная библиотека, и почему я здесь редко бываю?
— Ника, — отвлек меня от созерцания. — Ника, что бы ты обо мне не думала… мне не все равно, что происходит в твоей жизни…
— Неужели? — я подняла брови, — и ты пришел сказать мне об этом?
Он пришел сказать не об этом, я это видела, но опередила его, первой начав высказывать то, что действительно думаю: хотелось закончить уже этот театр абсурда. Следующий мой разговор начистоту сегодня будет с Русом.
— Боишься, что Руслан сделает мне больно? Пришел предупредить? Это же твой друг, Макс, разве ты не хочешь, чтобы он был счастлив? Чтобы была счастлива я? Если собираешься отговаривать… не старайся, я уже все для себя решила…
— Нет, я не стану тебя отговаривать. Я тоже уже все решил. Счастлива ты с ним не будешь, — я только открыла рот, чтобы начать перечить, но он сказал, — подожди. Я просто скажу, что думаю, и уйду.
Я остановилась возле стола. Оперлась рукой, разворачиваясь к нему. Сердце колотилось. Было напряженно. Чуточку тревожно. Самую чуточку.
— Говори, Макс. И уходи.
Он так и продолжал стоять возле дверей, не делая попыток приблизиться. А мне так хотелось почувствовать его рядом. Хотя бы в последний раз. А он просто стоял. Но смотрел так, будто сдаваться пришел. А потом — как обухом по голове, без всяких предисловий:
— Ника, я влюбился в тебя, — я судорожно сглотнула. — Нет, не так… Я люблю тебя… — беспомощно захлопала ресницами. — Люблю настолько, что мне сносит крышу, стоит подумать, что кто-то… что с кем-то… Я влюбился в тебя давно, но только недавно это понял. А признаться смог — только сейчас.
В голове происходила какая-то перезагрузка… или перегрузка, я толком не поняла. Кажется, Макс не шутил. Но как же… вот так, просто… а ведь смелости ему не занимать.
— Это… Макс…
— Помолчи. Я еще не закончил… Я не могу тебя потерять… вот так глупо. И не могу тебя отпустить. Я знаю, что затянул… вижу, все это неправильно, и выглядит, как попытка в последний момент запрыгнуть на подножку отъезжающего с платформы поезда, и я не знаю, успел ли, но… Ника, я тебя прошу: останови этот поезд.
Потрясение было настолько сильным, что пришлось ухватиться обеими руками за стол, чтобы устоять. Лед рушился, но, кажется, это неожиданно вызвало к жизни землетрясение.
— Макс, я…
— Да не перебивай, блин!
Он выглядел очень взволнованным. Очень. Еще — бледным. Как бы в обморок не грохнулся. И я тоже вдруг ощутила приступ безотчетной тревоги, меня потянуло к нему. Довольно уже этой болтовни…
А Макс вдруг достал из внутреннего кармана пиджака небольшую квадратную коробочку.
Сердце подпрыгнуло и застряло где-то в горле, я давилась им, но проглотить не могла. Раздался пронзительный гудок. Скрежет тормозов. Кажется, кто-то только что дернул стоп-кран, чтобы остановить этот проклятый поезд. Неужели это происходит со мной?
— Ника, я понимаю, сейчас это невозможно, — он сжимал коробочку очень крепко, будто от этого зависела его жизнь, — совсем скоро я уеду отсюда, скорее всего, надолго… а ты… ты вернешься к родителям, во Флориду… и, конечно, ты еще слишком молода, чтобы… и я даже не спросил… и все это не вовремя…
— Макс, — нахмурилась я. Нужно было срочно вытаскивать его из этих джунглей, — ты предложение-то делать собираешься?
— Ах, да, — спохватился он, подходя ближе. Глубоко вздохнул, будто перед прыжком в пропасть, провел рукой по коротким волосам, видимо, по привычке, и… изящно опустился передо мной на одно колено. Прикрыв рот ладошкой, я с немым изумлением смотрела на него. Смотрела и все равно не могла поверить. — Вероника… — торжественно начал, видать, и впрямь готовился.
Я не успела проникнуться атмосферой абсолютной победы над ним. Капитуляция по всем фронтам — радостно билось в мозгу. Но выкинуть белый флаг Максу не дали… Дверь открылась, и в кабинет неспешно вошел дядя. Стрельнул в нас глазами. Пантомима была разыграна безупречно, но дядя сценического искусства не оценил. Момент был безнадежно испорчен. Макс медленно поднялся, а я не выдержала. Бросилась к нему, вцепилась в рукав, повисла, закрывая собой. Было уже неважно, что подумает обо мне дядя. Не отпущу его. Больше никто не сможет нас разлучить! Никому не позволю! Не отдам его. Никому…
— Макс — мой! Он — мой, и вы не можете…
— Твой он, твой… а чей же еще… Твой он со всеми потрохами, — усаживаясь в любимое кресло и доставая из ящика трубку, проворчал дядя, потом осуждающе взглянул на сына, — мы с матерью это в первый же вечер поняли, как только она вошла в этот дом… Даже странно, что мой собственный сын оказался таким тугодумом…
И я в первый и последний раз в жизни увидела, как лицо Макса пошло пятнами.
— Покажи, что ты там приготовил, — дядя протянул руку, — давай, показывай, не стесняйся.
Открыв коробочку, он как нарочно долго разглядывал содержимое. Воздух между нами можно было резать ножом. Я изнывала от нетерпения, самой уже не терпелось взглянуть, но подойти так и не решилась. Макс стоял рядом, плотно сжав челюсти. И у меня тоже сердце сжалось. Вот сейчас дядя хмыкнет, вернет коробочку со словами: ну, что за чепуха, не мог что-нибудь получше выбрать. Но дядя только сказал:
— Красиво…
Я снова начала дышать, а он продолжал, протягивая вещицу Максу:
— Теперь надень кольцо ей на палец. Ты чуть не опоздал, болван… Мать! — гаркнул вдруг в сторону приоткрытых дверей, заставив меня подпрыгнуть, — иди сюда! Скорее! Ты же не простишь мне, если пропустишь такое…
(Кольцо с крупным бриллиантом, к слову, на палец село идеально).
Во время семейного ужина, кажется, всем было некомфортно. Каждый вел себя искусственно, наиграно. Нелепее обстановки было сложно придумать. Я не знала, куда деть глаза, как вести себя с Максом при его родителях тоже не знала. Даже как вести себя с ним наедине я пока не знала. Он, похоже, тоже чувствовал себя не в своей тарелке.
Решили прогуляться, чтобы разрядить атмосферу. Он отправился прогревать машину, я — наверх за сумочкой. Когда спускалась по лестнице, застала странную картину, невольно подслушав. Тетя сидела в кресле, общаясь с кем-то по телефону. Секретничая.
— Наш… сделал предложение вашей, — и уже застенчиво прикрывая трубку рукой, понижая голос до возбужденного шепота, — а ты как думаешь? Ну, конечно, она согласилась!
Похоже, секрет, который мы изо всех сил пытались сохранить, уже давно ни для кого не являлся секретом. Я поняла, тетя звонила моей маме. Разговор с ней мне еще только предстоит. Но это будет потом, а сейчас мы с Максом сели в его машину. И здесь, наконец, когда остались наедине, он притянул меня к себе и поцеловал. Не просто поцеловал — выложился по полной. И просто так я его уже не отпустила, уверенно заявляя о своих правах. Максу понравилось. В принципе, можно было никуда и не ехать, но мне очень хотелось увидеть, где он теперь обитает.
А когда пристегивалась, он вдруг покосился на меня. Не придала значения. А потом покосился снова, словно не знал, как подступиться. Решился.
— Перед тем, как отвезу тебя в свою квартиру… Ника, а ты… не хочешь позвонить Руслану? Объясниться…
Я разглядывала кольцо, вертела рукой, любовалась, ловила на грани свет от фонарей. Никогда не видела кольца красивее, глаз от него не могла отвести.
— Не. Сам ему звони.
— В смысле? — удивился Макс, потом призадумался, — разумеется, мы с ним еще обо всем поговорим, но… Конечно, это не мое дело, куколка, я понимаю… но тебе не кажется, что будет честнее, если об окончании ваших отношений он узнает от тебя… а не от меня?
Я повернулась к нему беспечно.
— Каких еще отношений, Макс? Нет у нас никаких отношений… никогда не было. Поехали уже.
— Как это не было? Не понял, — медленно отстегнулся, перенося все внимание на меня. Я поежилась, как от холодного ветра в лицо, — ты же не хочешь сказать, что… Погоди. Ты хочешь сказать, что… А ну-ка. Посмотри. На меня. Ника.
Пожар бушевал долго, меня тоже зацепило по касательной. Было мгновение, я даже всерьез начала опасаться за сохранность салона спорткара, но привязанность к своим любимым игрушкам все же перевесила, и интерьер в итоге не пострадал. Макс даже из машины не вышел, чтобы разнести все вокруг — я не пустила. Зато узнала, что у меня нет совести, что по моей вине он пережил худшие две недели в своей жизни, и мне придется за это заплатить, потом — кое-что новое о Руслане, потом кое-что старое. Вдобавок, пополнила словарный запас несколькими новыми словечками нецензурного содержания. Причем на двух языках.
А когда пепелище остыло, и сор из разоренной избы был окончательно выметен, Макс даже пришел к выводу — а я ему помогла — что это не самое плохое окончание этого дня. Не самый плохой выход из ситуации. И даже не самый плохой сценарий. И я была согласна с ним на все сто — по каждому из пунктов.
А когда стянула кольцо с безымянного пальца правой руки и надела его на безымянный левой, чтобы, не переставая любоваться, одновременно держать его за руку, его взгляд, наконец, смягчился. Плевать Максу было на то, согласно какой традиции, на какой руке я ношу помолвочное кольцо, лишь бы я никогда не снимала его с пальца.
— Ну, какой же ты еще ребенок, — уже с нежностью ворчал он, заводя двигатель и, наконец, сплетая наши пальцы. — Воспитывать тебя и воспитывать, куколка. Работы — непочатый край. Даже ума не приложу, с чего начать…
А я, как воспитанный человек, ему подсказала. Наклонилась, мазнув губами по щеке, прошептала:
— Поехали к тебе, Макс. Я хочу шампанского с пузырьками и рафаэлку… а еще ванну с белой пеной барашками… и тебя в ней.
Я не успела договорить: болид ракетой сорвался с места, и меня так привычно вжало в сидение. Все-таки этот парень не способен освоить нормальное вождение.
***
Руслан позвонил мне на следующий день, ближе к вечеру. Я уже успела с утра вернуться в дом родителей Макса. Кинув меня на амбразуру, Макс уехал с дядей по рабочим делам. А я укрылась в своей комнате, решив пересидеть. Попросту удрала, чтобы избежать неизбежных расспросов тети. Хотя бы первое время. Не хотела ни с кем делиться тем, на что мы потратили целую ночь, но этот глупый румянец все не проходил, выдавая меня с головой.
Сначала долго не могла понять, что пытается сказать мне Руслан. Испугалась. Потом отлегло. Он давился своим смехом, захлебывался им, хохотал, как полный придурок. А когда я начала злиться, наконец, сумел выговорить с восторгом:
— Представляешь, этот дьявол все-таки набил мне морду, куколка! Нет, ну ты как в воду глядела! Все-таки набил!