Леви
— Мне нужна моя сумка, — произносит Бель мне на ухо, обвиваясь вокруг меня как виноградная лоза, пока я несу ее в комнату.
— Хорошо, тогда пройдем через спортзал.
Мы берем ее вещи и проходим остальной путь через весь дом, оставляя за собой ручейки воды.
Я весь дрожу, но не от холода. Она хочет заглянуть в меня. Ввести код от сейфа, в котором хранятся все мои страхи и боль, спаянная с виной. Моя кристально чистая любовь к женщине, которую никто никогда не заменит.
Мы заходим в комнату, и я аккуратно спускаю ее со спины.
— Ты можешь… — Мне приходится прерваться, когда я поворачиваюсь к ней лицом, потому что передо мной стоит моя личная влажная мечта. Влажная в прямом смысле этого слова.
Ее волосы стали еще темнее из-за воды, а длинные темные ресницы склеились между собой, придавая глазам кукольный вид. Мокрая майка облегает тело как вторая кожа, детально показывая мне очертания ее женственности. По моим рукам словно провели крапивой, и, чтобы унять этот зуд, мне нужно прикоснуться к ней. Она мой бальзам, который хочется растереть на каждый участок тела.
Протянув руку, провожу по ее ключице, соединяя капли воды в пересекающиеся линии, изображающие звезду. Бель отзывается на прикосновение, пропуская через свое тело дрожь. Она — античное произведение искусства, а я — творец, украшающий ее альфреско7.
Закрыв глаза, делаю глубокий вдох и погружаюсь в ощущения. Все нервные окончания гудят и требуют большего. Мне мало. Всегда будет мало ее.
Хочется сорвать с нее всю мокрую одежду и прикоснуться к каждому участку ее кожи. Но я не могу. Мне нужен от нее хоть какой-то сигнал, чтобы быть уверенным в том, что границы не будут нарушены. Я смотрю ей в глаза, зеленый цвет которых темнеет с каждой секундой. Ее грудь тяжело вздымается и соприкасается с моей. Я не знаю, в какой момент мы оказались так близко друг к другу, смешивая дыхание и соединяя изгибы наших тел. Даже через ткань одежды можно почувствовать ее возбужденные соски, скользящие по моему торсу при каждом вдохе и выдохе.
Она проводит кончиками пальцев по косой мышце моего пресса, чуть выше края джинсов, перемещаясь на ребра. Бель не прекращает свое исследование, поднимаясь выше, пока не достигает шрама. Все мое тело вытягивается и становится неподвижным, но я заставляю себя расслабиться, продолжая прикасаться к ней. Провожу дорожку от ключицы вниз по руке и перехожу на тазовую кость, лаская впадину большим пальцем. Я не нахожу край ее майки, чтобы подцепить и наконец-то стянуть ее.
— Как это снять, Бель? Мне нужно прикоснуться к тебе. — Мой голос похож на звук ржавого метала. — Иначе я умру прямо сейчас.
— Это боди, и оно расстегивается в другом месте. — Она стреляет глазами вниз, приподнимая юбку.
Я втягиваю воздух через нос, закрывая глаза.
— Почему так сложно? — Мне кажется, мое тело уже начинает трястись от желания.
Называйте меня старомодным или джентльменом, но несмотря на то, что я готов отдать все на свете, чтобы прикоснуться к ней именно там, где находится застежка боди, мои руки все еще остаются на ее талии.
Вижу, что в ее глазах нет страха, но есть неуверенность. Не во мне, а в том, к чему все это идет.
— Я не боюсь, — словно читая мои мысли, произносит Бель.
Мне нужно быть честным с ней. Нужно открыться ей, чтобы она могла полностью расслабиться рядом со мной.
Дрожащими руками я берусь за край футболки и стягиваю ее через голову. Ее взгляд сразу же устремляется к шраму, и она накрывает его ладонью.
Я смогу, я смогу…
— Я расскажу тебе все, что ты захочешь знать, но сначала мне нужна ты.
Она отвечает кивком головы и запускает руки в мои волосы, прижимаясь еще плотнее.
Ее действия словно нажимают на невидимую кнопку. Я подхватывают Бель, прижимая ее к стене. Наши губы сталкиваются, разливая огонь по венам. Я — бензин, а она — спичка. Мои губы исследуют каждый участок ее шеи, и в вознаграждение я получаю хриплый стон. Ширинка на моих штанах готова разойтись от сдерживаемого возбуждения, поэтому я прижимаюсь к ее тазу, чтобы унять эту боль. Одно прикосновение — и наш синхронный стон удовольствия заполняет воздух.
— Чертов ад, Бель, нам нужно остановиться.
Но мои бедра еще сильнее надавливают на нее, продолжая совершать скользящие движения по ее центру. Не знаю, откуда во мне все эти порывы, ведь никогда прежде мне не приходилось так обращаться с девушкой. Но есть такое ощущение, что все происходит правильно. Я не опытен, и она тоже. Мы исследуем и узнаем друг друга впервые. И это прекрасно, что нам суждено разделить эти моменты друг с другом. Я и она. Всегда будем только мы вдвоем.
Бель притягивает меня за волосы, возвращая к своим губам. Проводя рукой по точке ее пульса, я проглатываю очередной рваный выдох, смешанный со стоном.
— Да, нам нужно прекратить то, что мы делаем, как бы прекрасно это ни ощущалось. — Ее тон на несколько октав ниже, чем обычно. И это абсолютно не увеличивает мой самоконтроль, но вот сказанные слова — да.
Соприкоснувшись лбами, мы пару секунд переводим дыхание.
— Прости. — Я аккуратно ставлю ее на ноги, но продолжаю держать в своих объятиях. — Рядом с тобой мне не удается устанавливать связь со своим разумом.
— Не извиняйся. — Она проводит кончиком носа по моей груди, и крепко обнимает за талию. — Мне тоже это не всегда удается, я сама буквально набросилась на тебя.
Из нее вырывается тихий смех.
— Делай это почаще, — произношу я и еще раз прикасаюсь губами к Бель, не углубляя поцелуй. Для нашей безопасности. — Иди в гардеробную и… — Взгляд скользит по ее телу в мокрой одежде, и мой член готов заплакать, умоляя меня прикоснуться к ней. — И сними все, что на тебя надето.
Я осекаюсь — это звучит не очень.
— Я имею в виду… — Боже, как насчет того, чтобы начать говорить связно, Кеннет? — Можешь взять любые мои вещи, чтобы переодеться и не быть в мокрой одежде.
— Это становится традицией: повышать влажность в этой комнате.
Она хитро улыбается и удаляется за дверь гардероба.
В ванной я переодеваюсь в домашнюю одежду и, когда вхожу в спальню, застаю Бель на кровати — ее руки сложены на животе, а взгляд устремлен в потолок. Все кажется таким естественным и… правильным? Кажется, что после долгого пути по бездорожью я наконец-то вышел на гладкую дорогу. Мне бросается в глаза футболка, которую она выбрала, и… Странно. Я не ощущаю эмоций, подавляющих меня при виде этой вещи. Замешательство овладевает мной, призывая разгадать магию этой девушки.
— Почему ты выбрала эту футболку? — спрашиваю я, стараясь звучать непринужденно.
Бель поворачивает голову в мою сторону, встречаясь со мной взглядом.
— Она самого маленького размера, и на ней крутой мотоцикл. Не знала, что ты в душе байкер. — Ее улыбка такая искренняя и заразительная, что на секунду мои мысли теряются.
Я ложусь рядом и набираю полную грудь воздуха.
— Мама подарила эту футболку. Это один из последних ее подарков.
Губы Бель округляются в удивлении, а в глазах сразу мелькает сожаление.
— Извини, я не знала. — Она резко садится. — Мне нужно переодеться.
— Нет, — уверенно говорю я, взяв ее за руку и притянув к себе. — Мне бы хотелось, чтобы она осталась у тебя. На тебе. Когда эта футболка лежит на полке, я чувствую лишь сожаление и грусть от потери. А ты придаешь ей новую жизнь.
Бель смотрит мне в глаза, пытаясь найти ответы на вопросы в своей голове, но затем сдается и спрашивает:
— Ты уверен? Эта вещь явно очень дорога тебе.
— Да, уверен. Ты тоже важна для меня. Поэтому я буду рад, если дорогой мне человек будет носить дорогую мне вещь.
Моя ладонь касается ее щеки, и она наклоняется к ней.
— Хорошо, спасибо, — шепотом произносит Бель. — Я буду беречь ее, обещаю.
У меня нет сомнений в том, чтобы эта вещь оставалась у нее. Когда во мне осело понимание того, что я впервые посмотрел на футболку и чувство вины не поднялось на поверхность, все сразу встало на свои места.
Я понял, что любимые люди могут придавать другие эмоции привычным вещам и ситуациям. Может, теперь мне удастся смотреть на эту футболку и вспоминать, с какой радостью мама отдавала этот подарок и как улыбка озаряла черты ее лица. Точно так же, как у Бель.
Несколько минут мы лежим в тишине, но потом я задаю вопрос, на который уже знаю ответ. Бель выучила наизусть инструкцию по эксплуатации мной, поэтому подготовила блокнот и ручку, которые ранее бросились мне в глаза.
— Зачем блокнот и ручка?
— Знаю, что тебе так будет легче. — Она протягивает их мне, негласно подзывая меня к разговору.
Чтобы мой разум не решил сделать шаг назад, я быстро выхватываю ручку и блокнот из ее рук.
«Шрам остался после аварии. Я был вместе с мамой в машине».
Бель читает, и из нее вырывается охающий звук, когда она замирает. В комнате воцаряется молчание, которое нарушается лишь громким стуком капель дождя за окном.
— Я не знала. — Ее голос прорезает тишину, пробираясь мне под кожу.
Она опускает взгляд и перебирает свои пальцы, качая головой.
— Об этом никто не знает, не так ли? — Зеленые глаза снова смотрят на меня, разрушая кирпичи моей невидимой стены.
— Да. Только члены семьи. Папе удалось это скрыть, чтобы не было разбирательств по поводу лишения родительских прав. Его не было в стране в тот день и еще несколько дней после. Я находился в больнице под присмотром его адвоката, — отвечаю я, сам не замечая того, что мне больше не требуется изложение мыслей на бумаге.
Господи, как ей удалось разговорить меня всего одним чертовым блокнотном и взглядом, ставящим на колени? Я замолкаю, пытаясь навести порядок в голове. Стараюсь вновь укрепить стену, выстроенную годами.
— Я не понимаю. Мой папа наверняка знал о произошедшем. Почему за все это время он хотя бы не намекнул мне? — Бель хмурит брови. — Хотя это риторический вопрос. Мне напрямую никто ничего не рассказывал, но помню, как однажды вечером услышала их разговор с мамой. Папа сказал: «Оливия Кеннет умерла в автомобильной аварии». Мама начала причитать про то, что ты еще слишком юн, чтобы лишиться родителя. Хотя не знаю… как по мне, не существует подходящего возраста для потери близкого. — Она прикусывает щеку, задумавшись о следующих словах. — Помню, как папа произнес фразу, которую я не сразу поняла. Но затем, когда ты стал отстраняться от меня, его слова снова и снова прокручивались у меня в голове.
— Что он сказал? — Я прерываю ее.
— Их дружба была обречена на провал с первых дней, но сейчас это точно произойдет. — Голос Бель понижается до шепота, и она закрывает глаза на пару секунд. — Потому что Аннабель никогда не сможет заслужить его любовь. Она слишком слаба.
Сожаление окрашивает черты ее лица, в то время как меня переполняет гнев. Бель забирается на меня сверху и крепко обнимает, прижимаясь всем телом.
— Ты должен был рассказать мне в тот день… когда я бежала за тобой. Прошу, не уходи в себя, не прячься от меня. — Она нежно целует мой шрам через футболку. Неровное выдох покидает мои легкие, и я обхватываю ее талию.
Черт, эта девушка больше не сдается. Теперь она решительно настроена залезть внутрь меня и рассмотреть все под микроскопом.
Мне приходится призвать всю силу духа, прежде чем заговорить.
— Мама, но ты обещала, что мы поедем на мото-фестиваль, — стону я.
— Леви, ты видишь, какая ужасная погода за окном? Как нам там стоять? Мы все промокнем, — отвечает мне в тысячный раз мама.
Меня злит, потому что она не понимает, что это всего лишь дождь, а не масштабный ураган, сносящий все на своем пути. Дождь — это круто. Можно будет шлепать по лужам и наблюдать, как бензиновые пятна превращаются в радугу.
— Ну пожалуйста, мамочка! — Мне приходится перейти к козырям: она обожает, когда я называю ее мамочкой.
— Мамочка, да? — Она ухмыляется мне. — А ты хитрец.
Ее рука взъерошивает мне волосы.
— Давай наденем резиновые сапоги и дождевики. Мне кажется, в них мы будем выглядеть еще круче, — улыбаюсь я, смотря на нее с надеждой в глазах. — Ну прошу-прошу, пожалуйста.
Мои глаза превращаются в блюдца, как у кота в сапогах.
— Боже, Леви, ты невозможен, когда так смотришь на меня. — Она вздыхает. — Ладно, собирайся. И не забудь про сапоги и дождевик. — Мама указывает на меня пальцем.
— Ура! — Я крепко целую ее в щеку, обнимая за талию. — Спасибо, спасибо! Обещаю, мы точно не заболеем. Это всего лишь дождь.
— Ох… чувствую, что это будет то еще приключение.
Я бегу вслед за мамой по подъездной дорожке, чтобы скорее сесть в машину. Кажется, погода не собирается налаживаться.
— Леви, может мы все-таки не поедем? — спрашивает мама, садясь в машину. — Посмотри на этот ливень, там даже не будет никакого мото-фестиваля в такую погоду.
— Мама, байкеры не боятся дождя. Они крутые! — восклицаю я с заднего сиденья.
— Да-да, они крутые. А мы?
— Мы тоже крутые, когда-нибудь я стану байкером и прокачу тебя на своем мотоцикле. О-о-о, — протягиваю я, — а еще прокачу Бель. Ей точно понравится. — Ухмылка расползается по моему лицу.
Я каждый раз пытаюсь произвести впечатление на эту девочку, но она никак не хочет со мной веселиться. Бель постоянно грустит и оглядывается через плечо на свой дом. Это странно. Но я обязательно когда-нибудь ее порадую.
— Может не стоит? Давай обойдемся велосипедом. На крайний случай машиной, — качает головой мама, выезжая с территории дома. — И не смей втягивать Бель в свои авантюры, чтобы ей не пришлось получать за вас двоих.
— Почему Бель так часто наказывают, и она сидит дома?
— Потому что… — мама кашляет в кулак, — потому что не все родители понимают своих детей.
— Что это значит? — в недоумении спрашиваю я.
— Это значит, что не все едут в такую отвратительную погоду смотреть на каких-то байкеров, стоя в дождевике и резиновых сапогах. — Мама вскидывает брови, смотря на меня через зеркало заднего вида.
— Ты лучшая мама, — улыбаюсь я ей.
— Знаешь, как сделать мне приятно, не так ли? — хихикает она.
— Да.
Я включаю музыку в плеере, который мне подарили на Рождество, и слушаю рок, настраиваясь на байкерскую волну. Я называю ее так.
На резком повороте меня вжимает в дверь, а плеер выскальзывает из рук, отрываясь от провода наушников.
— Ужасная дорога! — ругается мама.
Я начинаю искать плеер — его нигде нет. Просматриваю все вокруг, но так ничего и не нахожу. Заглянув под переднее сиденье, я наконец-то вижу блеск корпуса плеера. Мне ужасно неудобно доставать его пристегнутым. Рука не дотягивается, потому что упирается в сиденье, а ниже я нагнуться не могу. Мне приходится сделать еще пару попыток, но все бесполезно.
— Мама, можно отстегнуть ремень безопасности? Я уронил плеер и не могу его достать из-под сиденья.
— Нет, оставайся пристегнутым. Мы уже скоро приедем.
— Ну ма-а-м, мне нужно настроиться на байкерскую волну! — ругаюсь я.
— На байкерскую волну? — смеется мама.
— Да, — с гордостью отвечаю ей.
— Ладно, я сейчас отодвину сиденье, и ты сможешь его достать, но только не отстегивайся!
Мама наклоняется в сторону. Одной рукой она держит руль, а другой дергает рычаг сиденья.
— Черт, уже столько раз говорила папе посмотреть и выяснить, почему его так заедает!
Мама отстегивает свой ремень безопасности, наклоняясь ниже к рычагу. Сиденье поддается, но только вместе с ним машина тоже меняет направление.
Я чувствую, что мы отрываемся от земли и переворачиваемся в воздухе, как в космическом корабле. Ко мне не приходит осознание происходящего, пока крик мамы не заполняет салон. Все происходит словно в другой реальности.
Мы движемся быстро или медленно? Я не понимаю.
— Леви, пригнись!
Шум бьющихся стекол и скрежет металла заглушает крик мамы. Я чувствую удар головой и резкую боль на левой стороне ребер. Темнота поглощает меня.
— Мама? — Я медленно открываю глаза, но это так больно. Кажется, что по голове кто-то беспрестанно стучит. Я прикасаюсь ко лбу и вижу, что моя рука в крови. Все вокруг дымится, а салон машины заполнен подушками безопасности, рваными сиденьями, разбитыми стеклами и погнутым металлом.
Но я вижу.
Я вижу, что везде кровь. Ее так много. Я никогда не видел столько крови.
Дождь попадает в машину через разбитые стекла. Мне так холодно.
— Мама? — в панике повторяю я. — Мама, ответь мне! — Крик слетает с моих губ.
Ответа нет.
— Мама! Тебе больно? — По моим щекам начинают течь слезы от страха и боли по всему телу.
Мне страшно. Не за себя, а за маму.
Я пытаюсь отстегнуть ремень безопасности, но мне не удается даже пошевелить рукой, не вызвав резкую боль в ребрах. Бросаю взгляд вниз и вижу огромный осколок, торчащий чуть ниже моего сердца.
— Мама, во мне стекло! Что мне делать? — Я стараюсь дышать ровно, чтобы стекло не двигалось при моих резких движениях. Но мой плач затрудняет эту задачу. — Я не знаю, как его вытащить.
Тишина.
Наверное, она еще не проснулась. Ей просто нужно поспать подольше, чем мне. Так ведь?
Проходит слишком много времени, но ничего не меняется. Дождь продолжает заливать машину, не прекращаясь ни на секунду. Я уже весь мокрый, дрожащий от холода и тревоги.
Вдруг с переднего сиденья машины слышится хриплый вздох.
— Мама! Я тут, во мне стекло! Тебе больно? — Слезы все еще не высыхают, продолжая прокладывать реки по моим щекам.
Тишина.
Превозмогая боль, я еще раз пытаюсь отстегнуть ремень, и с криком агонии мне удается это сделать. Чувствую, как свежая теплая кровь по новой начинает вытекать из моей раны. Но мне все равно, ведь нужно помочь маме.
Я пробираюсь в промежуток между сиденьями и вижу ее тело в неестественной позе: ноги зажаты внизу водительского сиденья, а все остальное туловище лежит на пассажирском сиденье лицом к потолку машины.
Она вся в крови.
Глаза мамы открыты, но зрачки не двигаются. Они просто смотрят в одну точку. Ей, наверное, очень холодно, ведь она тоже вся промокла от дождя.
— М-мама, — заикаясь, произношу я. Из меня вырывается истеричный крик. — Мама!
Я не могу к ней пробраться, чтобы помочь сесть. Это ведь ей поможет? Маме просто больно лежать в таком положении. Протянув руку, я касаюсь ее лица. Резкий выдох согревает мои пальцы, но больше ничего. Больше я не чувствую дыхания, но ее глаза все еще открыты. Она же видит меня?
— Мама, ты видишь меня?
Ее тело не шевелится, грудь не поднимается и не опускается, даже веки и ресницы неподвижны.
— Мама, ты хочешь спать?
Тишина.
— Мама!
Мой голос срывается от рыданий.
— Тебе просто нужно поспать. — Я закрываю ее глаза. — Ты обязательно поправишься, когда проснешься.
Альфреско — стенная живопись по сырой, свежей штукатурке.