Леви
— Привет, пап. — Я отвечаю на звонок, разминая пальцами виски. С самого утра в офисе творится полнейший хаос, с которым никто не может разобраться. От всего этого уже к одиннадцати утра моя голова готова взорваться. На другом конце провода все еще тишина. — Папа? Ты тут? Ты меня слышишь? — обеспокоенно спрашиваю я и быстро проговариваю уже привычный план действий в такой ситуации.
Слышится какой-то шорох, после чего в трубке звучит его тяжелое дыхание, и он говорит:
— Все в порядке. — Он несколько раз вдыхает и выдыхает, прежде чем продолжить: — Я уронил телефон, когда нажал на кнопку вызова, а затем не мог его поднять, но все нормально.
Из меня вырывается протяжный выдох облегчения. Не хватало еще, чтобы у отца случилось обострение в это адское утро. Три года назад он сообщил мне, что ему диагностировали болезнь Паркинсона. Долгое время папа скрывал от меня симптомы и диагноз, но в какой-то момент, когда я застал его в кабинете лежащим на полу в сознании, но с онемевшими конечностями, скрывать это стало невозможно. Шесть лет назад он узнал о том, что болен. И ничего не сообщил мне. Хотя я догадывался, что с ним что-то не так.
В целом он все еще достаточно бодр. Поэтому несмотря то, что отец находится дома и предоставляет управление компанией мне, Генри Кеннет не собирается отходить от текущих вопросов и дел, управляя невидимой рукой из Бристоля, который находит в нескольких часах езды от Лондона.
— Что-то случилось? — спрашиваю я, потому что навряд ли он позвонил, чтобы поболтать о погоде, которая, к слову, дерьмовее некуда. Наши отношения потеплели, но сохраняют строгость. Я вижу, что чаще и чаще в его глазах мелькает нечто похожее на сожаление, но… все слишком сложно.
— Нет, я просто хотел напомнить, что сегодня важная встреча по поводу тендера на объект, где будет несколько владельцев компаний-конкурентов. Ты должен произвести идеальное впечатление на заказчика. Насколько я знаю, он собирается устраивать благотворительный вечер, и нам тоже нужно в этом поучаствовать. Поэтому выступи с предложением о спонсировании раньше, чем он успеет даже подумать о том, чтобы предложить нам сотрудничество, — произносит он своим нравоучительным тоном то, о чем я и так прекрасно осведомлен. Но абсолютно бесполезно пытаться ему доказать, что мне все известно, поэтому, идя по пути наименьшего сопротивления, приходится просто согласиться с ним.
— Хорошо, папа, я сделаю все, что от меня зависит. Обещаю, — отвечаю я, заканчивая наш разговор.
Дверь моего кабинета распахивается и ударяется об стену, после чего два придурка с диким смехом вваливаются внутрь. Я смотрю на них и пытаюсь, действительно пытаюсь сдержать себя, чтобы не проломить их головами эту же стену, которая и так пострадала.
Макс и Нейт продолжают что-то бурно обсуждать и смеяться, не обращая на меня внимание. В это время я думаю, что чертовски жалею о том, что когда-то в мой явно воспаленный мозг пришла идея предложить им работу в компании отца, потому что эта парочка сведет меня с ума.
С Нейтом мы вместе учились в архитектурном колледже «Бартлет» и дружили с первого курса. Хоть он и бывает полным ублюдком, но талантливее него я никого не встречал. Нейт также познакомил меня с Максом — они дружили с детства, поэтому нам приходилось часто с ним пересекаться. Но я ни о чем не жалею: он стал мне хорошим другом, а также оказался профессиональным адвокатом.
— Эй, я тут, если вы не заметили, — пытаюсь привлечь их внимание, чтобы узнать причину веселья и, самое главное, их присутствия в моем чертовом кабинете.
Они замолкают и, наконец-то, переводят взгляд на меня.
— О, мы как раз о тебе и говорили. Я выдвинул Максу теорию о том, что ты гей, а он как истинный адвокат ее доказывал, — говорит Нейт, шевеля бровями, но не успевает он договорить, как по его кучерявой блондинистой голове прилетает подзатыльник от Макса.
— Ты придурок? Вдруг ты сейчас травмируешь его, и тогда он точно никогда нам не откроется. — Он театрально прикладывает руку к сердцу и качает головой.
Я смотрю на этот цирк и мысленно прикидываю, сколько же лет тюрьмы мне дадут за жестокое убийство двух человек.
— Во-первых. Я. Не. Гей, — произношу я медленно, чтобы мозг каждого из них уловил сигнал. — Во-вторых, с вас ремонт стены. — Делаю паузу и смотрю в их глаза, пытаясь поймать хоть какую-то осознанность. — И в-третьих, что вы делаете в моем, мать вашу, кабинете?! — срываюсь я на крик.
— Тише-тише, успокойся, а то позеленеешь и увеличишься в размерах, как чертов Халк. Тогда придется ремонтировать не только стену. О, тогда ремонт будет не на нашей ответственности, — ухмыляется Нейт, словно выиграл в гребаной лотерее, после чего уворачивается от ручки, которую я в него кидаю.
— Боже, да ты настоящий Рэмбо! Макс, сколько ему дадут за нападение с ручкой? — никак не унимается он.
— Все зависит от обстоятельств и тяжести травм: как физических, так и моральных, — действительно с серьезным видом отвечает Макс, рассматривая Нейта и, видимо, пытаясь найти на нем ранения.
— Хватит. — Я встаю из-за стола и направляюсь к двери, захватывая пальто по пути. — Ты, — указываю пальцем на Макса, — идешь со мной, мне потребуется твоя помощь на встрече. А ты, — указываю на Нейта, — затыкаешь свой рот и идешь, черт возьми, работать.
— Ладно, ладно. — Нейт приобнимает и похлопывает меня по плечу. — Ты же знаешь, что мы от тебя не откажемся, будь ты геем, Халком или Рембо?
— Конечно не откажетесь. Не забывай о том, кто платит тебе зарплату. — Я поворачиваюсь к нему и хитро улыбаюсь, после чего сбрасываю его руку, и мы с Максом направляемся вниз на парковку.
Какие бы версии, доводы, теории, гипотезы или еще какую-нибудь хрень не строили друзья о моей личной жизни, я точно уверен, что я не гей. Не би. Не импотент и не асексуал. Я просто никогда не афишировал своих связей, даже при друзьях. Да, именно связей, потому что отношений у меня никогда не было. Или я пытаюсь убедить себя в этом и выкорчевать из мозга последние воспоминания, которые какого-то хрена у меня все еще остались спустя шесть лет.
Из этих мыслей меня выдергивает Макс.
— Как думаешь, мы сможем подобрать тебе там какую-нибудь танцовщицу? — Он вскидывает одну бровь, ухмыляясь.
— Они не просто танцовщицы. — Делаю паузу. — Они балерины, — на выдохе говорю я, и на моем языке появляется давно забытый кислый привкус.
— Мы поедем на моей машине или ты наконец-то пустишь меня в свою? Обещаю не разбрасывать крошки и не трогать руками стекло.
— Нет.
— Ну пожалуйста, — протягивает он, приглаживая свою темную шевелюру. — Серьезно, зачем тебе вообще эта оргазмическая машина, если ты на ней никого не возишь?
— Я вожу в ней себя, — ровным тоном отвечаю я, ожидая, пока он наконец-то разблокирует двери своей машины.
— И своего тайного друга?
Макс снимает блокировку дверей, и мы проскальзываем в салон. Я считаю до десяти и делаю пару глубокий вдохов, стараясь представить себя в другом пространстве. Мой психотерапевт уверяет, что если сосредоточится на стрелке часов или смене радиоволны, то все мои проблемы исчезнут по щелчку пальцев. Я смотрю на то, как секундная стрелка совершает третий круг, когда Макс выезжает с паркинга.
Три. Четыре. Пять.
Она была не пристегнута.
Шесть. Семь. Восемь.
Это ты виноват.
— Пристегнись, — выдавливаю я, задыхаясь.
Думаю, мне нужно сменить психотерапевта.
— Спасибо, инспектор. Выпишут ли мне штраф? — спрашивает Макс, отрывая руки от руля, чтобы пристегнуть ремень безопасности.
— Твою мать, Макс. Может ты будешь держать руль? — рычу я, хватаясь за него с пассажирского сиденья.
Голова раскалывается от напряжения, и мне кажется, что сосуды вот-вот лопнут. Можно сколько угодно менять психотерапевтов, считать круги секундной стрелки, очищать свой разум и производить прочие манипуляции, но все это бесполезно, когда рядом со мной есть кто-то еще. Я могу справиться с этим только в одиночестве в своей машине. Один в квартире. Один в кабинете на работе. Одиночество — мой лучший союзник. Хотя нет, есть одна сожительница, которая не платит арендную плату за каждый день, что мы проводим вместе, — вина. Мы с ней чертовы лучшие друзья.
— Так ты возишь на своей машине только тайного друга?
— Он не тайный. И нет, я его тоже не вожу. Он может сам о себе позаботиться.
— Почему ты нас с ним не знакомишь? За все шесть лет, что мы тебя знаем, ты ни разу не пригласил его с нами куда-нибудь. — Макс все не может успокоиться. — Леви, серьезно, если ты гей и он твоя половинка, то все в порядке. Мы примем его.
Я стону и откидываюсь на спинку сиденья. Макс и Нейт меня изводят, постоянно, каждый день, каждый час. Каждую гребаную секунду. Но я все еще с ними дружу, потому что они — единственное, что не напоминает мне о прошлом. Потому что они хорошие друзья, несмотря на свое надоедливое поведение. Я благодарен им, но в данную секунду мне хочется вернуться в тот первый день в колледже и отказать Нейту заселяться со мной в комнату. Хотя не думаю, что это его остановило бы. Серьезно, этот парень был неумолим в желании со мной дружить и таскать меня с собой по пятам. Слово «нет» звучало из моих уст чаще, чем за всю жизнь. На разных языках. Потому что в какой-то момент я начал думать, что Нейт не понимает родного языка.
У меня был один друг, который по какой-то причине все еще оставался рядом. Но потом появились эти двое парней, который сами пригласили себя в мою жизнь.
— Я не гей, — в сотый раз повторяю я.
— А твой друг? Может, ты просто не хочешь принимать этот факт?
— Он тоже не гей. Успокойся уже, черт возьми! — срываюсь я. — Если тебе станет легче, то сегодня ты с ним увидишься в том месте, в которое мы направляемся.
Макс присвистывает и чуть не подпрыгивает на месте от восторга.
— Господи, мне сегодня на заправке вручили бонусную карту и сказали, что я смогу выиграть что-то там. Не знаю что, но это неважно. Похоже, я выиграл знакомство со второй половинкой моего мальчика. Мне так приятно, мы так долго этого ждали.
Он театрально прикладывает руку к сердцу.
— Выкинь ее, обычно эти карты оказываются дерьмовыми предвестниками.
***
Уже час мы сидим на этой встрече, где директор организации не сказал ни одного полезного предложения. Все сводится к деньгам и благотворительному вечеру, хотя я до сих пор так и не понял, почему он «благотворительный». За все время ни разу не упоминалось, куда именно будут направлены средства, и мы не обсудили ни одной детали реконструкции этого здания. Меня начинает это раздражать, поэтому я сижу и щелкаю ручкой. Макс выхватывает у меня ее, посылая раздраженный взгляд.
— Извините, мистер Тейлор, — начинаю я, и все взгляды устремляются на меня. — А вы не хотите обсудить более насущные вопросы, которые касаются тендера объекта. Вы просмотрели проект нашей компании или любой другой, которая здесь присутствует?
Директор откашливается и отодвигает ворот рубашки, которая словно резко становится ему мала.
— Мистер…
Он даже не знает моего имени. Прекрасно.
Папа, во что ты меня втянул?
— Кеннет, — заканчиваю я.
— А, да. Мы с вашим отцом достаточно близко общались в прошлом. Вы управляете компанией на данный момент?
Как будто сейчас время для светской беседы. Владельцы компаний-конкурентов смотрят на нас, и для полного наслаждения им не хватает только попкорна.
— Да. Но вопрос не в этом. Господа, а вас не волнует причина, по которой мы здесь собрались? Или может у вас есть другие основания для присутствия? — обращаюсь я к нашим зрителям.
Папа определенно останется мной недоволен из-за вольностей, которые я себе позволяю, но у меня нет ни времени, ни желания слушать завуалированные обсуждения отмывания денег. А тем более участвовать в этом.
— Моя дочь, — начинает один из них. Мужчина почтенного возраста, возможно чуть старше моего отца, смотрит на меня свысока. Он пытается выбить меня из равновесия. Удачи.
— Ваша дочь? — прерываю я его, приподнимая брови. — Не знал, что мы тут делимся родословной.
— Моя дочь, — не сдается он, — лучшая студентка, и мне бы хотелось, чтобы она была лицом благотворительного вечера. — Он нервно бросает взгляд на директора. — С моей стороны я полностью спонсирую мероприятие и…
— Все еще не понимаю, как это относится к тендеру на реконструкцию. Куда будут направлены средства, и как ваша дочь, она же лучшая студентка, которая по какой-то причине не может стать ведущим лицом самостоятельно, относится, черт возьми, к делу? — Я бросаю ручку на стол, она откатывается прямо к рукам мистера Тейлора.
Макс встревоженно смотрит на меня, чувствуя, что мои нервы на пределе.
— Мистер Кеннет, — начинает Тейлор, — на данный момент у нас есть две претендентки на главную роль. Это место открывает большие горизонты для выпускников. Как насчет того, чтобы мы разделили между вами два аспекта: вы получаете тендер, мистер Майерс — благотворительный вечер. Каждый из вас оказывается в выигрыше. — Его выражение лица транслирует полнейшее удовлетворение, словно он выяснил, почему в космосе появляются черные дыры.
— Нет.
Мне плевать, что это один из важнейших тендеров в этом году. Я не собираюсь участвовать в их черной схеме только потому, что это придаст еще более значимое имя нашей компании. Не так часто выпадает шанс заполучить реконструкцию исторического здания, и обычно мы держимся за такие объекты обеими руками, пока не сотрем их в кровь. Сегодня же у меня какое-то дурное предчувствие.
— Будем честны, мистер Кеннет, ваша компания лучшая на рынке…
— Я знаю, именно поэтому вы не смотрели наш проект?
— Мы знакомы с вашим отцом долгие годы. Однажды я оказал ему услугу, и надеюсь, что теперь вы оплатите тем же.
О чем он говорит? И почему я слышу об этом впервые? Боже, папа сведет меня с ума, прежде чем решит полностью отойти от дел компании.
— Я не знаю, о какой услуге вы говорите. Мы будем участвовать в конкурсе на тендер при условии совместного финансирования благотворительного вечера со всеми присутствующими здесь компаниями. Выборе четкого и кристально ясного объекта, на который будут направлены средства. И честного отбора студентов, которые будут в этом участвовать.
Я знаю, с каким трудом достается место в этом заведении. Люди убивают годы, чтобы показать себя. Мне противно участвовать в том, чтобы кому-то достались все лавры только потому, что он в более выгодном положении.
Директор откидывается на сиденье, на его лице мелькает поражение. В кабинете царит тишина, пока колесики в его голове начинают свое движение. Он знает, на какие риски идет. Как минимум они были слишком глупы, чтобы обсуждать свои «договоренности» при мне. Как максимум он знает, что не найдет компании профессиональнее нашей.
— Мистер Майерс. — Наконец-то затяжное молчание прерывается. — К сожалению, не смотря на нашу договоренность… — Директор откашливается, ему явно неловко давать задний ход. — Я вынужден согласиться с мистером Кеннетом. Их компания намного опытнее, совет директоров ни за что не простит мне, если они снимут свою заявку на тендер. Что касается благотворительного вечера, то на данный момент главная роль в произведении все еще не занята, выбор будет сделан нашим балетмейстером. Я не имею права в это вмешиваться. Он наблюдал за своими студентами шесть лет, поэтому будет правильнее, если решение примет он.
Раздраженные пыхтения Майерса отражаются от стен кабинета.
— Но…
Директор прерывает его жестом руки. Я мысленно хлопаю себя по плечу, потому что знаю, что мяч на моей стороне.
— Мистер Кеннет, есть ли у вас предложения по поводу объекта, на который будут направлены средства?
— Если у меня есть время, то я подумаю об этом и сообщу вам варианты.
— Да, время еще есть.
— Отлично. На этом все? Передайте всю необходимую документацию моему адвокату.
Я встаю, встряхивая и застегивая пиджак. Это место давит на меня, и желание убраться отсюда перечеркивает все манеры.
— Постойте, я бы хотел провести вас в концертный зал, чтобы вы могли взглянуть на сердце нашей академии. Мне кажется, это важно для того, чтобы понимать энергетику объекта, который скорее всего будет вашим. — Он одаривает меня ослепительной улыбкой своих явно ненатуральных зубов, которые он никак не мог сделать на свою зарплату.
— Ведите, — отвечаю я, бросая на Макса взгляд «разберись со всем остальным дерьмом».
Я, директор, представители других компаний и мистер «моя дочь лучшая студентка» поднимаемся по огромной лестнице, которой однозначно требуется реконструкция. Это здание просто в ужасном состоянии, хотя видно, что когда-то оно представляло собой красивое произведение архитектуры и искусства в целом. Я провожу рукой по потрескавшейся штукатурке, которая уже не скрывает каменные блоки. Затем мои пальцы касаются местами облупленной мозаики и меня бьет током. Вау, видимо человек-ослепительная-улыбка не шутил про энергетику. Я действительно чувствую, как что-то внутри меня меняется. Странные ощущения, названия которым мне не удается подобрать, скользят по позвоночнику чем ближе мы приближаемся к залу.
Двери распахиваются, открывая вид на один из красивейших концертных залов, которые я видел. Нет, это полноценный зрительный зал театра. Мы стоим в ложе прямо по центру, которая дает полный обзор на сцену. Несмотря на то, что зал тоже в плачевном состоянии, это не уменьшает его красоты. Я вижу, что на сцену выходит группа, и сразу замечаю своего друга — это вызывает улыбку на моем лице. Он не знает, что я здесь, поэтому очень удивится, когда мы встретимся внизу. Лиам как всегда вышагивает своей гордой походкой, разговаривая с тремя девушками.
Гребаный Гастон.
Девушка с ярко рыжими волосами рядом с ним привлекает мое внимание, потому что такое яркое пятно просто невозможно не заметить. Они стоят ко мне спиной посреди сцены, разговаривая с кем-то до тех пор, пока преподаватель не появляется в зале.
— Давайте начнем, — хлопает в ладоши он. Звук его голоса и хлопка разносится со скоростью света, отражаясь от каждой стены зала.
— Великолепная акустика.
Я поворачиваюсь к своей компании, облокотившись на ограждение ложи. Эти двое даже не обращают на меня внимание, продолжая выяснять что-то между собой.
— Наверное, я пойду. Вам есть, что обсудить. — произношу я, направляясь к дверям.
— Мистер Кеннет, постойте, — окликает меня директор, его речь заглушается голосом преподавателя снизу, когда он, видимо, проводит перекличку.
— Аннабель Андерсон.
Ее имя эхом отскакивает от стен, как мяч для пинг-понга.
Я резко разворачиваюсь, словно это меня позвали.
Этого не может быть. Это не она.
Все эти мысли крутятся в моей голове, когда я отталкиваю с пути своих компаньонов, чтобы пробраться к краю ложи. Из-за спины Лиама выходит девушка. Невысокий рост. Темные волосы.
Это не она. Это не она.
Я не вижу лица, потому что ее голова опущена. Мне открывается вид на фигуру, когда она встает под софит. Ключицы — первое, за что цепляется мой взгляд. Я знаю их изгиб лучше, чем дорогу домой. Ощущение ее кожи до сих пор живет на моих пальцах.
Агрегатное состояние крови в организме резко начинает меняться. Тело каменеет. В груди становится тесно, и я потираю область сердца, артерия которого готова разорваться от перенапряжения. Паника протаптывает тропинки внутри меня.
Девушка поднимает голову, и я вижу лицо, которое последние шесть лет приходило ко мне лишь во снах.
Бель.
Фундамент трескается. В моих глаза появляется неземной, почти сверхъестественный блеск, схожий с искрами, когда ее взгляд находит меня.