Аннабель
Я немного опоздала на встречу с Оливией, потому что мне полчаса пришлось выяснять отношения с арендодателем насчет температуры в квартире. Он отказывается что-либо предпринимать, а мне приходится спать в нескольких слоях одежды, чтобы действительно спать, а не ворочаться в попытке согреться. Сегодня мне приснилось, что я — Леонардо Ди Каприо, который прячется в туше оленя19. Меня пробирает дрожь от этого воспоминания.
На пороге я не застала своего обычного приветствия от Леви. Моя соседка осталась недовольна, что ее утро началось без кофе.
— Аннабель, здравствуйте! Вы сегодня задержались, но ваш друг отлично справляется. — Миссис Янг буквально светится от счастья.
Стоп. Что?
— Мой друг?
Лиам был со мной пару раз, когда я начала сюда ходить. Мне казалось, что я могу эмоционально не выдержать, поэтому я брала его с собой. Но он больше ни разу не приходил сюда, тем более без меня. Удивительно.
— Да, пойдемте. Сами увидите. Только будьте тише, на это нужно смотреть со стороны, — хихикает она.
Я все еще не понимаю, что происходит, когда мы проходим по коридорам к игровому залу. Миссис Янг аккуратно приоткрывает двери и отступает в сторону.
— Смотрите, только не сразу показывайте им себя.
Я подхожу к приоткрытой двери, и моя челюсть ударяется об пол. Леви, гребаный, Кеннет, сидит на маленьком стуле, вокруг него вьется толпа девочек трех лет. На его голове розовая шляпка, а на талии — фартук.
Необычный образ. Интересно, кто он: повар или модель?
Одну руку Леви держит Оливия, что-то на ней вырисовывая, а другой он сжимает игрушечную чашку. Смех сотрясает мою грудь, но я стараюсь не шуметь, чтобы подольше понаблюдать за этой картиной.
— Какой твой любимый цет? — щебечет Оливия.
Леви сначала немного хмурится, затем его лоб разглаживается.
— Мой любимый цвет — фиолетовый, — четко произносит он, делая акцент на правильное произношение слова «цвет». А он неплох, иногда я забываю о том, что детей лучше не поправлять.
— У меня нет такого цета, есть розовый. Ты не обидишься? — Оливия грустно опускает голову.
— Мне подойдет любой цвет, который ты захочешь. — Леви гладит ее по голове. Он такой расслабленный, что даже мне непривычно видеть его таким.
Мои яичники хлопают в ладоши от этой трогательной беседы. Жар опаляет щеки, и я ничего не могу поделать с улыбкой, которая так и хочет появиться на лице.
— Я еще ни разу не видела, чтобы мужчина так играл с девочками. Он потакает каждому их желанию. Хотя иногда стоило бы и отказать.
— Как он попал сюда?
Миссис Янг задумывается, прежде чем ответить:
— Скажем так, он был очень настойчив.
— Это в его стиле, — выдыхаю я.
Открыв полностью дверь и сделав пару глубоких вдохов, прохожу внутрь. Леви сразу поворачивает голову ко мне, встречаясь взглядом. Его спина моментально выпрямляется, но Оливия велит не дергаться, и он повинуется ее команде.
Я робко подхожу к ним, почему-то чувствуя себя лишней в их компании.
— Можно к вам присоединиться?
Девочки сразу же отбрасывают занятия и накидываются на меня, сбивая с ног.
— Бель! — верещит Оливия. — А Леви в салоне красоты. Ты будешь с нами игать?
Я ловлю глаза своего друга, ведя ментальные переговоры. И мы приходим к выводу, что детям отказывать нельзя.
— Да, конечно, я буду играть.
Девочки возвращаются к своему занятию. А я беру такой же маленький стульчик, что и Леви, садясь напротив него. Сразу же феи-стилисты окружают меня, начиная расчесывать волосы. Моя юбка немного задирается из-за того, что высота стула слишком мала даже для меня. Леви прослеживает взглядом каждый участок открытой кожи. И несмотря на то, что физического прикосновения нет, я каким-то образом могу представить тактильный контакт. Он все еще не отрывает глаз. В горле становится суше, чем в Сахаре, чего не скажешь о месте между моих бедер.
Боже, тут кругом дети. Андерсон, приди в себя.
— Необычный выбор цвета, — я киваю на его руку с накрашенными ногтями.
— Говорят, популярен в этом сезоне. Но я хотел фиолетовый. Моей подруге он больше нравится. — По лицу Леви расползается его самая лучшая ухмылка.
Не надейся, Кеннет.
Я больше не поведусь на это. Но почему тогда в животе что-то оживает?
— Не твоей подруге теперь нравится черный, — огрызаюсь я.
— Правда? Кажется, это говорит об обратном. — Он стреляет глазами на место, где соприкасаются бедра. Прямо на мое фиолетовое нижнее белье.
Ненавижу.
Мое тело горит, как если бы меня засунули в крематорий. Гнев на него и на свою чертову реакцию тела из-за его взгляда и слов проявляется пятнами на коже.
— Иногда случаются ошибки.
— Это правда, каждый из нас ошибается, главное — уметь это признавать. Я ошибся, Аннабель Андерсон. И буду говорить тебе это каждый день, пока до тебя не дойдет. — Он останавливается, наклоняясь чуть ближе ко мне. — Что я. Никуда. Никогда. Не уйду.
Эта фраза четкая и отрывистая, как удары хлыста.
— Ты застряла со мной. И только тебе выбирать, как провести остаток нашей жизни. Можешь драться со мной сколько хочешь, но после каждого удара я буду рядом.
— Не дергайся! — ворчит Оливия.
— Простите, миледи, больше не повторится.
Леви занимает свое прежнее положение, но удерживает зрительный контакт.
Если бы мы находились в другом месте, то я, наверное, уже задохнулась бы от нехватки воздуха. Но здесь мне приходится снабжать свою кровь кислородом, чтобы не свалиться с этого маленького стула к чертовой матери.
Я все еще ничего не ответила, но мой взгляд так и говорит: «У тебя ничего не выйдет». Леви отвечает таким же взглядом с такой же фразой. Из этой битвы мы выйдем либо мертвыми, либо женатыми. Других вариантов я не рассматриваю.
***
Мы плетемся по тротуару, не говоря ни слова. И как бы мне ни хотелось ударить себя по лбу за эти слова, спустя шесть лет я все еще чувствую спокойствие рядом с ним, даже когда мы молчим. Так было всегда. В детстве, юности, теперь уже во взрослом возрасте. Я и Леви — это огромная диаграмма Венна20, которая пересекается и пересекается, находясь в двух шагах от замкнутого круга.
С каждым днем и его кофе, который ни разу не был мной выпит, выстроенная между нами стена потихоньку рушится. Поэтому я стараюсь как можно крепче цепляться мыслями за плодородную почву, удобренную годами боли. Леви Кеннет как колючий свитер: безумно раздражает, но перестать его надевать невозможно. Потому что он самый теплый и любимый из всех, даже если раздражающую этикетку на нем не отрезать никакими ножницами.
Леви резко останавливается около кофейни и, с просьбой о том, чтобы я никуда не уходила, заходит внутрь. Спустя пару минут он появляется с двумя кофе, от которых в эту прохладную погоду идет пар.
— Я не стал завозить тебе его утром, так как знал, что мы увидимся.
Леви протягивает мне стакан и достает из кармана наклейку звезды. Я не успеваю даже среагировать, как он приклеивает ее мне на лоб, задевая кончиками пальцев кожу. Это мимолетно, но мне все равно приходится стиснуть зубы, чтобы не сделать судорожный вздох.
— Очень умно. Нам что, пять лет? — ворчу я, но мой внутренний ребенок хлопает в ладоши.
— Двадцать пять, к сожалению.
Мы двигаемся дальше, и впервые я делаю глоток купленного Леви кофе.
— Тебе придется возвращаться за машиной. Не нужно было меня провожать…
— Я пока что умею ходить. Колени вроде бы не хрустят и песок не сыпется. Мы не настолько постарели. — Он резко хмурится. — Прости, я не должен был…
— Прекрати. Не извиняйся за то, что у всех есть колени и они могут хрустеть. У меня происходит это чаще, но я справляюсь, — отвечаю я, поглаживая наклейку на лбу.
Господи, это так глупо. Но все же я ее не сняла.
— Как ты вообще смогла танцевать? Врачи говорили, что оно будет беспокоить тебя всю жизнь.
— Оно и беспокоит. Но с этой болью я смогла жить, как и со всем остальным, — отрезаю я. Знаю, что ему тоже было трудно. Но мне так сложно перестать кусать его в ответ. — Прости, мне не стоило…
— Нет, ты права.
— Нет, черт возьми. Я не права. Перестань принимать вину за все на себя. Я добровольно решила ехать с тобой в тот день. Меня никто не заставлял. Я забыла пристегнуться. Я отвлекла тебя с этой гребаной бонусной картой от дороги. Можно вечно искать виновных в том, что случилось. Утопать в чувствах сожаления и страха. Только колено от этого не починится, моя матка не появится волшебным образом, а ты… — К концу речи я задыхаюсь оттого, что проговорила это все на одном дыхании. — А ты не бросишь меня в тот день.
Мы стоим уже около моей двери, Леви ничего не произносит, но я вижу сожаление в его глазах.
— Леви, — я протягиваю руку, касаясь его щеки, и от контакта мы оба закрываем глаза. — Я не злюсь и не обижена. Правда. Просто я не знаю, что нам делать дальше. Как мне быть уверенной, что ты больше не уйдешь?
— Единственный вариант, при котором я тебя оставлю, — моя смерть. А я еще слишком молод. Поэтому, повторяя свои слова, скажу: ты застряла со мной, Аннабель Андерсон. Навсегда. — Он берет мою руку, проводя любимые линии на ладони, но по ощущениям они затрагивают самое сердце. Поцеловав каждый палец, не сводя с меня глаз, Леви соприкасается со мной лбом.
— Я могу быть лишь твоим другом. Друзья же тоже застревают с друг другом навсегда, — произношу я, не вырывая свою руку.
Мне нужно. Нужно почувствовать его хоть ненадолго.
— Я всегда буду твоим другом.
Леви целует меня в лоб, и в эту минуту дверь моей соседки открывается.
— У вас тут сериал получше, чем в моем телевизоре, — ворчит старушка.
— Вы пропустили несколько сезонов. Смотрите с первой серии, — отмахивается Леви.
Я фыркаю от смеха, а соседка недовольно захлопывает дверь.
Проходит много времени, а Леви все не перестает прикасаться к моей ладони, слово ему нужно поверить, что я рядом. У меня такое же чувство. Я все еще не могу осознать, что это не сон и мы действительно находимся в этом моменте. Вместе. На ступеньках около моей квартиры как друзья.
— Как ты поступила в академию? — Леви задает вопрос, который мучает меня все эти годы.
— Хороший вопрос.
Шесть лет назад
Небо затянуто грозовыми тучами, которые в любую минуту могут разразиться дождем. Но мне плевать, может если я промокну насквозь, то почувствую хоть что-то кроме холода, протекающего по венам и замораживающего сердце.
Пустота стала такой осязаемой, что хочется закрыть глаза и никогда не просыпаться. Но даже поспать мне удается с трудом: звезды на моем потолке продолжают издеваться и насмехаться надо мной. Мазохистка ли я, раз не снимаю их? Вероятно. Но может чем дольше на них смотреть, тем быстрее они подскажут что делать дальше? Только звезды не гадалки и не сказители, они скорее поводыри. Но куда они меня приведут — неизвестно.
Я сижу на скамейке около больницы, смотря в одну точку. Сегодня была моя последняя физиопроцедура. Несмотря на запреты врачей, я вставала в пуанты каждый божий день, как только моя нога срослась. Колено горит адским пламенем каждый раз при нагрузке, которую приходится на него взваливать. Но я могу преодолеть эту боль. К ней привыкаешь и со временем меньше замечаешь. Чего я не могу игнорировать, так это огромную дыру в груди, сквозь которую гуляет ветер, задевая нервные окончания. Этот сквозняк невозможно остановить, дверь сорвана с петель.
Я не сразу понимаю, что уже промокла от дождя — видимо, даже это не приводит меня в чувства. Звонок телефона требует внимания, жужжа и жужжа в кармане. Рианна больше не поет, потому что мое настроение совсем не «Diamonds».
Когда я достаю телефон, вижу незнакомый номер.
— Алло, — мой голос похож на тихий шорох.
— Аннабель Андерсон? — приятный мужской баритон на другом конце провода обращается ко мне.
— Да, это я.
— Вы подавали заявку на просмотр в Лондонскую академию танца, но так и не появились. Хотим оповестить вас, что в этом году было выделено еще два места. Они не на полной стипендии, но если вы все еще заинтересованы, то на следующей неделе у нас будет проходить повторный просмотр.
Я вскакиваю со скамейки так быстро, что у меня начинает кружиться голова. Никогда не слышала о том, чтобы в этом учебном заведении появлялись дополнительные места. Может, это какой-то розыгрыш? Но кто будет так надо мной шутить?
— В-вы уверены? Это, наверное, какая-то ошибка, — заикаясь, произношу я.
— Никакой ошибки. Да, это необычно для нашего заведения, но иногда правила меняются. Мы будем вас ждать. Всю информацию вам вышлют на почту. Всего доброго, Аннабель.
Проходит минут десять, а я все еще стою с прижатым к уху телефоном. Может, я сошла с ума? Сейчас конец августа, через несколько недель уже начинается учебный год. Это полный абсурд.
Я падаю обратно на скамейку и запрокидываю голову. Радуга пробивается сквозь тучи, дождь перестает моросить. Привычный шум в голове наконец-то обретает ритм, который твердит мне взять в себя в руки.
— Спасибо, — шепчу я слова, которые не имеют адресата.
Дом встречает меня все той же гнетущей атмосферой. Возможно, сегодня она станет еще хуже.
Я прохожу по коридору мимо комода и замечаю конверт с узнаваемой эмблемой.
Нет, нет, нет. Этого не может быть. Это невозможно.
Мои пальцы дрожат, но я достаю письмо. Глаза расширяются, когда передо мной появляются слова:
«Вы приняты. Добро пожаловать в Гарвард!»
Я отбрасываю письмо, словно оно меня обожгло.
Что, черт возьми, происходит?
Моя злость берет надо мной верх. Я врываюсь в гостиную и застаю отца в его кресле, мама сидит рядом на диване. Они поднимают на меня глаза. И я все понимаю. Мама смотрит с сожалением, а папа с победоносной ухмылкой.
— И как тебе это удалось? — спрашиваю я, рыча.
— Моя безответственная дочь видимо забыла подать документы. Но как хорошо, что ее папа ответственный. Да еще и имеет некоторую власть. Повезло этой девочке с родителем.
Из меня вырывается ироничный злобный смех.
— Аннабель, успокойся. Давай поговорим, — ласково произносит мама.
— Я устала говорить, мама! Бесполезно пытаться что-то донести до человека, который притворяется глухим к твоим словам.
— Прекрати истерику и убирайся в свою комнату. У тебя много дел перед отъездом, — громыхает папа.
Я провожу руками по лицу и отправляю отцу его привычную ядовитую усмешку. Возможно, мой вид сейчас граничит с сумасшествием.
— Да, ты прав, папа. У меня много дел перед отъездом, — он расплавляется в кресле, смакуя мое поражение, — в Лондон. Я еду на просмотр в академию.
Мама ахает и прикрывает ладонью рот. Папа выглядит ошеломленным, он явно не ожидал такого поворота событий.
Я бросаю письмо и направляюсь к лестнице.
— Ты будешь сама по себе, если уедешь из этого дома куда-либо, что не является Гарвардом.
Приглушенные успокоения мамы и очередной курс массажа по спине папы давно не работают. Но она все еще пытается.
— Как замечательно, что именно этого я и хочу.
— Я отказываюсь быть твоим отцом. Мне не нужно такое разочарование. Ты недостаточно хороша для того, чтобы называть меня папой. Моя дочь никогда не поступила бы так.
Совру, если скажу, что эти слова не убивают меня изнутри. Но ирония в том, что там и так все умерло. Он плевал на мою любовь раз за разом. Сжигал все мои надежды на то, что когда-то полюбит меня с такой же силой в ответ. И все-таки мне хочется поблагодарить отца, ведь его попытки сломить мой дух сделали меня сильнее. Возможно, я такая же морально испорченная, как и он, ведь кажется, что мы ведем битву на равных.
— А когда ты в последний раз был папой, а не моим надзирателем? Когда проявлял ко мне отцовскую любовь, а не презрение? Когда ты, черт возьми, любил меня!? — срываюсь я на крик.
— Всегда, — отвечает он, и впервые сквозь пелену ярости в его глазах виднеется проблеск сожаления.
Зрение затуманивается от слез.
— Твоя любовь больна, папа. А я хочу быть здоровой.
В этот момент приходит осознание: мне больше не требуется моя спасительная фраза. Ведь теперь он больше на меня не влияет.
Я тереблю кисточки своего шарфа и продолжаю:
— Я хорошо показала себя на просмотре. Было еще пару человек, которые выступали в тот день. Но не приняли никого, кроме меня. Хотя места же было два. Я ничего не понимаю до сих пор.
— Черт, твой отец. — Леви хрустит костяшками пальцев. — Полагаю, ты не виделась с ним все это время?
— Нет. Мама и Аврора навещают меня иногда.
— Мне жаль.
— А мне нет. Как бы странно это ни звучало, но я сделала их жизнь лучше. Поначалу мне казалось, что Аврора постоянно будет как на минном поле. Но все оказало обратный эффект. Может, папа осознал какие-то свои ошибки… не знаю. В любом случае к Авроре он не так строг. Я всегда была для него спусковым крючком. Теперь меня нет, и их жизнь стала лучше.
Атмосфера в доме действительно стала спокойнее — не сразу, но стала. И я рада, что приняла решение уехать. Мама с Авророй кажутся счастливыми, да и у меня появилась своя жизнь, в которой мне не страшно совершить неверный шаг.
Леви смотрит на меня, расплавляя взглядом мою щеку.
— Моя жизнь никогда не была без тебя лучше. Если ты думаешь, что я ушел, чтобы облегчить свою участь, то это не так. — Он захватывает пальцами мой подбородок и поворачивает на себя. — Мне всегда хотелось для тебя лучшего. Просто я был слишком молод и глуп, чтобы сделать все правильно. Прости меня, Бель. Аннабель, — сразу же исправляется он, перемещая руку мне на шею. Мурашки проносятся по телу, как электрические разряды по проводам.
— Я прощаю тебя. Мы оба виноваты во всем. Я знала твои проблемы, знала, что тебе трудно побороть свой внутренний конфликт, но была слишком эгоистичной, чтобы понять, как тебе больно от этого.
Леви прижимается своей щекой к моей, касаясь дыханием уха. Я хватаюсь рукой за его плечо в поисках равновесия, хотя мы сидим. Он скользит губами к моему виску, приятно царапая щетиной кожу, и вдыхает полной грудью.
— Я так скучал по тебе. По каждой частичке. По твоему запаху, — еще один вдох, — по твоей коже, — он проводит рукой по шее, переходя на затылок, — но больше всего я скучал по твоей душе.
Леви кладет руку на мою грудную клетку. Я закрываю глаза, когда его пальцы прокладывают дорожку к моему горлу.
— Мне хотелось видеть тебя каждый день, каждую минуту. И в итоге я нашел бы тебя даже в аду.
Я выдыхаю. Звук рваный и звонкий.
— Попроси меня тебя поцеловать. — Леви соприкасается со мной лбом, и мы дышим так, словно занимаемся дыхательной гимнастикой.
Между бедер возникает угроза воспламенения, а в голове срабатывает пожарная сирена.
— Я не целую своих друзей.
Мои ноги сами несут меня к двери. Руки не слушаются, когда я пытаюсь вставить ключ в замочную скважину. Черт, от моего тела сейчас останется пепел, поэтому нужно как можно скорее попасть в свою холодную квартиру.
Леви подходит ко мне со спины и нежно берет ключ из рук. Не прилагая усилий, он сразу попадает в цель и открывает дверь.
Все еще соприкасаясь со мной спиной, он тихо произносит.
— У меня нет цели выбить тебя из колеи. Я люблю тебя и знаю, что твои чувства абсолютно такие же. Ты можешь отрицать их до конца своей жизни, но я буду говорить тебе изо дня в день: я люблю тебя, Аннабель.
Леви отстраняется и начинает спускаться по лестнице.
— Леви, — окликаю его я, развернувшись вполоборота.
— Да? — останавливается он.
— Помой руки в теплой воде, лак с ногтей сотрется.
— Спасибо за совет, друг, — усмехается он, продолжая свой путь.
Отсылка к фильму «Выживший»
Диаграмма Венна — это графическая диаграмма, построенная с использованием перекрывающихся кругов. Каждый круг представляет собой отдельную концепцию или группу данных, а перекрывающиеся области отображают общие свойства.