5. Что делать?
Но "наверху", в господских покоях, дело обстояло иначе. Так, однажды, после завтрака, король отправился к себе в бухгалтерию в и пересчитал свои деньги.
И операция эта не доставил монарху ни малейшего удовольствия.
- Подумать только, - говорил себе король, - ведь каждый из этих золотых соверенов весит четверть унции, а моя настоящая, живая принцессочка из плоти и крови ровным счетом ничего не весит!
И король с ненавистью оглядел золотые соверены, что лежали себе перед ним с широкими, самодовольными ухмылками на желтых физиономиях.
А королева в ту пору сидела в гостиной, кушая хлеб с медом. Но, отправив в рот второй кусочек, она вдруг разрыдалась и так и не смогла проглотить его. Всхлипывания жены услышал король. Радуясь возможности затеять ссору хоть с кем-то, а тем паче с королевой, он со звоном ссыпал золотые соверены в копилку, нахлобучил на голову корону и вихрем ворвался в гостиную.
- Ну и что тут у нас приключилось? - воскликнул он. - К чему эти слезы, а, королева?
- Мне кусок в горло не лезет, - отозвалась ее величество, скорбно глядя на горшочек с медом.
- Вот уж не удивляюсь! - фыркнул король. - Ты же только что позавтракала двумя индюшачьими яйцами и тремя анчоусами.
- Да не в том дело! - снова расплакалась королева. - Моя деточка, ох, моя деточка!
- Ну и что не так с твоей деточкой? Она не застряла в трубе и не провалилась в колодец. Слышишь, как хохочет?
Однако и сам король не сдержал вздоха, но тут же сделал вид, что закашлялся, и проговорил:
- Право же, с легким сердцем и жить лучше, наша уж она там дочь или нет!
- Зато ветер в голове - это плохо, - отрезала королева, пророческим взором прозревая будущее.
- Хорошо, если скажут: "легка на подъем"! - не отступался король.
- Плохо, если скажут: "легка на помине"! - отвечала королева.
- Хорошо, если рука у нее легкая! - настаивал король.
- Плохо, если... - начала было королева, но король оборвал ее на полуслове.
- Собственно говоря, - объявил монарх тоном человека, который завершает спор с воображаемыми противниками, и, разумеется, остается победителем, - собственно говоря, легковесность во всех отношениях хороша.
- Зато в легкомыслии ровным счетом ничего хорошего нет, - отпарировала королева, понемногу выходя из себя.
Последние слова супруги привели его величество в замешательство, так что он развернулся на каблуке и отправился назад в бухгалтерию. Но еще на полпути его настиг голос королевы:
- На голове золото, и то неполновесное! - закричала она, решив, что одним последним словом ограничиваться не стоит, раз уж она и впрямь распалилась не на шутку.
А надо сказать, что королевины кудри были темнее ночи, а у короля во времена молодости и у его дочери ныне - золотые, как утро. Впрочем, задел короля отнюдь не уничижительный отзыв о собственной шевелюре, но двойной смысл фразы в целом. Его величество терпеть не мог остроты любого вида и сорта, а каламбуры - в особенности. Он не был уверен, к кому именно относятся слова королевы и подразумевается ли цвет волос - или, чего доброго, корона. Ибо, если уж ее величество не желает проглотить обиду, могла бы заодно и слова не глотать!
Король развернулся на втором каблуке и вернулся к супруге. Королева все еще пылала гневом, ибо сознавала свою вину - или знала, что супруг считает ее виноватой, а ведь это, по сути дела, то же самое.
- Дражайшая королева, - изрек монарх, - двуличность во всех ее проявлениях крайне предосудительна в отношениях супружеских пар любого ранга, не говоря уже о венценосных, а наиболее предосудительная из форм, в кои облекается двуличность, суть каламбур.
- Ну вот! - вздохнула королева. - Отпустишь шутку - а ее того и гляди схватят на лету! Нет на свете женщины несчастнее меня!
И вид у нее сделался такой удрученный, что король заключил супругу в объятия и они присели рядышком - посоветоваться.
- Ты в силах это вынести? - вопросил король.
- Не в силах, - отозвалась королева.
- Так что же нам делать? - воззвал король.
- Откуда мне знать? - откликнулась королева. - Может, попробуешь извиниться?
- Перед моей старшей сестрицей, ты имеешь в виду? - уточнил король.
- Ну да, - подтвердила королева.
- Ну что ж, не возражаю, - ответствовал король.
И на следующее же утро король отправился к старухе-принцессе и весьма смиренно попросил прощения, умоляя снять заклятие. Но принцесса с самым невозмутимым видом заверила, что понятия не имеет ни о каких чарах. Тем не менее, глазки ее отсвечивали розовым: верный признак того, что ведьма счастлива. Она посоветовала королю с королевой запастись терпением и впредь вести себя достойнее. И безутешный король вернулся во дворец. Королева попыталась ободрить его.
- Подождем, пока дочка подрастет. Может, тогда она сама что-нибудь присоветует. По крайней мере, она сможет описать нам свои ощущения.
- А что, если она выйдет замуж? - воскликнул король, в ужасе от внезапно пришедшей в голову мысли.
- Ну и что с того? - не поняла королева.
- Ты только представь себе! Вдруг у нее будут дети? Пройдет каких-нибудь сто лет - и в воздухе стаями запорхают младенцы, точно паутинка по осени!
- А это уже не наше дело, - отрезала королева. - Кроме того, к тому времени они непременно научатся сами о себе заботиться.
В ответ король только вздохнул.
Его величество охотно бы посоветовался с придворными медиками, да только опасался, что те вздумают поэкспериментировать с малюткой.
6. Нельзя столько смеяться!
А тем временем, невзирая на досадные происшествия и огорчения, доставляемые родителям, юная принцесса смеялась себе да подрастала - отнюдь не в ширину, - и выросла высокой и пухленькой. И достигла она семнадцатилетнего возраста, ни разу не попав в беду более серьезную, нежели дымовая труба. Спасая принцессу из помянутой трубы, уличный мальчишка, продемонстрировав изрядные гимнастические таланты, - вис носками сзади, заработал себе немалую славу и черную физиономию. Более того, при всей своей беспечности принцесса не совершила ровным счетом ничего предосудительного: вот только все вокруг без исключения вызывало у нее смех. Когда ей, в порядке опыта, сообщили, что генерала Кланрунфорта вместе со всем его войском порубили на мелкие кусочки, девушка только расхохоталась; услышав, что враг вот-вот осадит столицу ее папы, она расхохоталась безудержно, а уж когда ей сообщили, что город наверняка окажется во власти вражеских солдат, - ну, уж тут она хохотала до колик. Все попытки заставить ее воспринять всерьез хоть что-нибудь терпели крах. Если ее матушка плакала, принцесса говорила так:
- Что за забавные гримаски строит мамочка! Да еще и водичку из щек выжимает! Вот смешная мамочка!
А когда отец ее бушевал и бранился, принцесса с хохотом танцевала вокруг него, хлопая в ладоши и восклицая:
- Еще, папочка! Еще! До чего потешно! Милый, смешной папочка!
Если же отец пытался схватить ее, она мгновенно ускользала - нет, грозный родитель не внушал ей ни малейшего страха, просто она думала, что по правилам игры попадаться не полагается. Оттолкнувшись ножкой, принцесса взмывала в воздух прямо над головою отца, или, танцуя, перепархивала вперед-назад и в сторону, точно огромная бабочка. Случалось и так, что, когда отец и мать уединялись посовещаться о судьбе дочери, беседу прерывали тщетно сдерживаемые взрывы хохота у них над головами, и, в негодовании подняв глаза, родители обнаруживали, что дочка парит себе в воздухе, вытянувшись во весь рост, и поглядывает на них снизу вверх, комично радуясь своему положению.
А в один прекрасный день приключилось весьма досадное недоразумение. Принцесса вышла погулять на лужайку в сопровождении одной из своих дам; а фрейлина крепко держала подопечную за руку. Углядев в противоположном конце лужайки отца, принцесса вырвала руку и помчалась к нему. А надо сказать, что, когда принцессе приходило в голову побегать самостоятельно, она обычно брала в каждую руку по камню, чтобы, взлетая, всякий раз опускаться на землю. Наряды и украшения здесь не спасали; даже золото, становясь как бы частью ее самой, на время утрачивало вес. Но то, что принцесса просто держала в руках, по-прежнему тяготело вниз, к земле. А в тот миг вокруг не обнаружилось ровным счетом ничего подходящего, кроме огромной жабы, которая неспешно ковыляла себе через лужайку, точно в запасе у нее было по меньшей мере лет сто. Принцесса, не ведая брезгливости, - еще одно свойство ее натуры, - схватила жабу и понеслась прочь. Она уже почти добежала до отца; король уже раскинул руки навстречу дочке, предвкушая поцелуй, что подрагивал на ее губках, точно бабочка на розовом бутоне, - как вдруг порыв ветра сдул девушку в объятия юного пажа, который только что выслушал поручение его величества. А принцессе, - право же, в этом ее свойстве не было ничего из ряда вон выходящего! - чтобы остановиться на ходу, требовалось время и усилия. А тут времени недостало. Она ведь уже настроилась поцеловать - и поцелуй достался пажу. Принцесса ничуть не огорчилась: застенчивостью она не отличалась, да и к тому же знала, что все произошло помимо ее воли. Так что она только расхохоталась, звонко, точно музыкальная шкатулка. Хуже всего пришлось пажу. Ибо принцесса, пытаясь исправить последствия злосчастного поцелуя, выставила вперед руки, чтобы избежать столкновения, и вместе с поцелуем отрока шлепнули большой черной жабой по другой щеке, да вдобавок и ткнули ею прямо в глаз. Паж тоже попытался рассмеяться, но в результате лицо его исказилось гримасой настолько странной, что стало ясно: на поцелуй он не купился. Что до короля, его достоинство пострадало столь сильно, что монарх не разговаривал с пажом целый месяц.