В одном из вагонов скорого поезда, пересекавшего живописнейшую местность Соединенных Штатов — Техас, находились в числе прочих путешественников две пассажирки. Это были молодая женщина в трауре и девочка лет пяти, очевидно, ее дочь. Малютка была в белом платьице с широким черным поясом и в широкополой соломенной шляпке. Длинные черные чулки плотно облегали ее стройные ножки, лакированные туфли с бантиками довершали наряд. Кожа ее лица была необыкновенно нежна; темно-синие глаза оттенялись длинными черными ресницами, а густые волосы, золотистые, как спелая рожь, падали волнами на ее плечи, прикрывая сзади бант широкого пояса.
У матери был очень утомленный и нездоровый вид; заплаканные глаза припухли, щеки лихорадочно горели, молодое страдальческое лицо как будто осунулось, запекшиеся от жары губы были раскрыты.
Девочка-малютка, стоявшая у открытого окна, время от времени отрывалась от окна, из которого были видны живописные пейзажи, и, обращаясь к матери, шепотом спрашивала:
— У тебя все еще болит головка, мама?
— Немного, — отвечала мать, ласково проводя рукой по густым волосам ребенка.
Тогда девочка снова поворачивалась к открытому окну, а мать опускала голову и закрывала лицо руками.
Поезд остановился у небольшой станции. В вагон быстро вошел пассажир и направился к свободному месту как раз напротив матери и дочери. Это был молодой человек лет шестнадцати. Карие глаза его весело блестели из-под темных бровей. Он как будто все время улыбался и имел вид человека, привыкшего путешествовать самостоятельно. В одной руке он держал дорожный мешок, а в другой — узкую высокую корзину, обвязанную сверху куском шерстяной материи. Оглядев соседей, юноша поставил корзину рядом с собой, слегка постучал по верхней крышке пальцем и, нагнувшись к ней, чирикнул по-птичьи.
— Пип, пип! — ответил кто-то из глубины корзины.
Пассажир расхохотался.
С той самой минуты, как новое лицо появилось в вагоне, золотистая головка в широкополой шляпке отвернулась от окна, и выразительные синие глаза девочки так и впились в молодого спутника.
— Мама, там, в корзине, какой-то зверек! Мне так хочется его поглядеть… — произнесла она вполголоса.
— Я не могу приставать с просьбами к незнакомым. Он может рассердиться.
— О, нет, нет, мамочка! Он мне улыбнулся, когда я на него взглянула! Можно мне его спросить? Позволь, позволь!
Мать искоса посмотрела на молодого пассажира. Глаза их встретились, он добродушно улыбнулся и выразительно указал на корзину.
— Мне кажется, девочке хочется посмотреть, что у меня тут? — спросил он, принимаясь распутывать веревку, которой была обмотана корзина.
— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — заметила кротким голосом мать, — дочь меня уверяет, что в корзине сидит какой-то зверек.
— Она не ошиблась, — отвечал пассажир, — у меня там действительно зверек, но такой живой, что я боюсь открыть крышку…
Малютка вопросительно посмотрела из-под широких полей шляпы на своего спутника.
— Не думаю, чтобы когда-либо в своей жизни вы видели что-нибудь похожее на моего зверька, — с улыбкой продолжал молодой человек. — Это ручная птица, и пресмешная. Но нам надо постараться, чтобы она не вылетела: окна в вагоне открыты, того и гляди шалунья улизнет. Мы вот что сделаем: я приподниму крышку корзины и придержу ее рукой, а вы загляните туда.
Девочка так и припала к отверстию, и радостная улыбка осветила ее лицо.
— Ах, какая прелесть! Что это за птичка? — спросила она, успев только мельком рассмотреть на самом дне корзины сидевшую на согнутых ногах престранную птицу с длинным клювом и живыми, круглыми глазками. — Я никогда таких не видывала. Как ее зовут?
— Это — голубая цапля, очень редкая порода в здешних местах.
— Да она не голубая, а только голубоватая и какая хорошенькая! Можно мне погладить ее перышки?
— Можно. Только просуньте ручку в корзинку. Птица не укусит.
— Да я и не боюсь, — отвечала малютка, просовывая руку под фланель и принимаясь гладить мягкие перья цапли.
— Если бы окна в вагоне были закрыты, я ее вытащил бы на пол и заставил бы ходить. Она преуморительно ходит! И какая, знаете ли, умная: мне стоит только ее позвать — она сейчас же подойдет.
— А какое вы ей дали имя?
— Я назвал ее Тони, потому что когда она была очень маленькая, то все кричала: «Тонь-тонь, тонь-тонь!»
— Тони? Точно это маленькая девочка! — Малютка улыбнулась, причем на щеках ее появились ямочки.
— А скажите-ка, как вас зовут? Извините, но очень хочется знать ваше имя, — спросил молодой человек.
— Я вам скажу: меня зовут леди Джейн.
— Леди Джейн, — повторил пассажир. — Как странно!
— Папа звал меня леди Джейн, и теперь все так зовут. Мать грустно поглядела на девочку, и в глазах ее сверкнули слезы.
— Может быть, и вам хочется поглядеть на мою маленькую цаплю? — спросил молодой человек, поднося даме корзину. — Белая цапля — птица очень обыкновенная, но голубая у нас в краю редкость.
— Благодарю. Действительно, это редкость. Вы сами ее поймали?
— Да, и совершенно неожиданно. Однажды я охотился как раз около той станции, где сел в вагон. Было уже довольно темно. Выхожу из болота, очень тороплюсь и вдруг слышу у самых моих ног, справа, кто-то кричит: «Тонь-тонь, тонь!» Нагибаюсь, глядь — цапля! Крошечная такая, еще летать не умеет; подняла голову и смотрит на меня своими круглыми глазами. Мне стало жалко ее. Я унес ее домой, приручил, и теперь она узнает меня по голосу.
Молодой человек поставил корзину на место. Он придерживал ее, пока девочка поглаживала перья цапли своими крошечными пухлыми ручонками.
— Цапля понравилась Джейн, — заметил молодой пассажир, обращаясь к матери.
— Да, она очень любит зверей и птиц. У нее много любимцев, но мы их оставили дома, вот она и тоскует о них.
— Позвольте подарить вашей дочери мою Тони.
— О нет, благодарю вас! Зачем вам лишать себя…
— Тут нет никакого лишения, уверяю вас. Когда я приеду в город, мне придется отдать кому-нибудь цаплю. Тони в школу со мной не пустят, а дома мне некому ее доверить. Прошу вас, разрешите мне отдать птичку леди Джейн, — улыбаясь, настаивал юноша при виде волнения ребенка.
— О мама, милая, хорошая мама! Позволь ему подарить мне птичку! — вскричала леди Джейн, складывая с умоляющим видом ручки.
Мать несколько минут колебалась, но затем она уступила просьбе ребенка.
Новый знакомый устроил малютке удобное сиденье у окна, опустил шторы, чтобы цапля не улетела, поставил корзину на пол, вытащил оттуда птицу и посадил ее на колени леди Джейн.
— Посмотрите, — сказал он ей, — я обшил кусочком кожи одну ногу цапли, сделал что-то вроде браслета, через который можно продеть длинную крепкую бечевку. Уходя из дома, привязывайте ее бечевкой к креслу или столу, и она не будет шалить и не ушибется.
— Я никогда не оставлю ее одну, — возразила малютка, — всюду буду водить за собой.
— Ну, а на случай, если цапля вдруг пропадет, — продолжал пассажир, — я вам покажу, как ее опознать. — Он распустил одно крылышко птицы. — Видите, она у меня меченая. Вот три черных креста на перьях обоих крыльев. Когда крылья сложены, кресты не видны. Цапля будет расти — кресты будут становиться все больше и больше. Если вдруг вы надолго расстанетесь с птицей, то сможете ее узнать по этим трем черным крестикам.
— Значит, мне сегодня же можно будет взять ее с собой?
— Конечно, корзина очень легкая, вы сами сможете ее нести.
— Знаете, что я вам скажу? — шепнула девочка, оглядываясь на мать, которая откинула голову на спинку кресла и, по-видимому, задремала. — Мне очень, очень хочется повидать мою собачку Карло, и киску, и барашков, но я боюсь напомнить о них маме. Она все плачет.
— Какая вы хорошая девочка, так заботитесь о своей маме, — заметил молодой пассажир, очень довольный откровенностью малютки.
Из деликатности он не расспрашивал ее об их семейных делах.
— У мамы ведь никого нет на свете, кроме меня, — продолжала леди Джейн шепотом. — Папа от нас ушел, и мама говорит, что он не вернется никогда. Он, знаете ли, умер. Вот почему мы и должны были бросить свой дом. Теперь мы переезжаем на житье в Нью-Йорк.
— А вы раньше бывали в Нью-Йорке? — спросил пассажир, с нежностью поглядывая на белокурую головку малютки, приникшую к его плечу.
— Никогда! Я из дома никуда не выезжала. Мы жили в прериях. Там остались и Карло, и киска, и барашки, и мой пони Подсолнечник. Его так прозвали потому, что он золотистый.
— А я живу в Новом Орлеане. У меня там также есть свои любимцы, — сказал юноша и принялся их перечислять.
Леди Джейн забыла о своем горе и внимательно слушала его. Но вскоре она опустила головку и заснула крепчайшим сном. Румяная щечка девочки плотно прижалась к плечу молодого человека, а ручонками она обхватила голубую цаплю, точно боясь, что у нее могут отнять птицу.
Под вечер вагон оживился, заспанные, запыленные пассажиры начали приводить в порядок свое платье и собирать мелкий багаж.
Леди Джейн не открывала глаз, пока сосед освобождал цаплю из ее рук и укладывал назад в корзину. Но тут мать подошла к малютке и нагнулась над ней, чтобы удостовериться, проснулась ли она.
— Ах, мамочка! — весело воскликнула девочка, очнувшись. — Ведь я заснула и какой хороший сон увидела! Я была дома, в прериях, и голубая цапля гуляла со мной. Как жалко, что это только сон!
— Поблагодари же хорошенько этого молодого человека за то, что он о тебе так заботится. Мы подъезжаем к Новому Орлеану. Птичку опять посадили в корзину. Встань, дай я приглажу твои волосы и надену на тебя шляпу.
Молодой человек подал леди Джейн корзину с цаплей, и малютка радостно схватила подарок обеими руками.
— Ах, какой вы добрый! — весело воскликнула она. — Никогда вас не забуду! А с Тони я ни за что не расстанусь!
Новый знакомый невольно засмеялся, видя восторг хорошенькой девочки.
— Нам нужно попасть в ту часть города, где находится Джексонова улица, а это, кажется, за городом? — спросила мать у молодого человека. — Нет ли станции ближе к этой части города, где мы могли бы пораньше выйти?
— Конечно есть, вы можете выйти на станции Грэтна. Через пять минут мы туда приедем. Вы переправитесь через реку на пароме и попадете прямо на пристань, откуда начинается Джексонова улица. Там всегда стоят экипажи, и таким образом вы выиграете целый час.
— Как я рада! Мои знакомые меня не ждут, и мне хотелось бы добраться до них засветло. А от станции до парома далеко?
— Несколько саженей, найти его очень легко.
Молодой пассажир только хотел прибавить «позвольте я вас провожу», как кондуктор распахнул настежь дверь вагона и рявкнул: «Грэтна — Грэтна! Кому нужно в Грэтну?»
Не успел новый знакомый высказать то, что желал, как кондуктор схватил ручной чемодан дамы в трауре и, пропустив ее с девочкой вперед, быстро исчез в дверях. У платформы поезд остановился. Дама в трауре и ее маленькая дочь уже скрылись, и только спустя несколько минут их новый знакомый заметил, что они торопливо идут по пыльной дороге, ярко освещенной лучами заходящего солнца, и, издали улыбаясь, кланяются ему. Он снял шляпу и сделал им прощальный знак рукой. Тогда мать откинула траурную вуаль и несколько раз ласково кивнула ему головой, а девочка, приложив пальцы к губам, послала ему воздушный поцелуй.
Паровоз свистнул, поезд тихо тронулся, и в памяти молодого человека запечатлелись две изящные фигуры — матери и дочери, спускавшиеся к реке.
— Какой я неловкий! Какой глупый! — с досадой упрекал он себя, возвращаясь на место. — Почему я не узнал их фамилию или адрес, куда они отправились? Почему не пошел их провожать? Как можно было отпускать больную с ребенком в незнакомый город! Мать такая слабая, едва передвигает ноги, а тут еще пришлось нести чемодан. Если бы я проводил их, то по крайней мере узнал бы, кто они такие! Как-то совестно было приставать к ним с расспросами!.. Отчего я с ними не пошел? Ах, да они что-то забыли!
И он бросился к тому дивану, где сидела мать девочки. Там, под подушкой, он нашел книгу, переплетенную в красную русскую кожу, с серебряными застежками и монограммой J.C. Пассажир раскрыл ее. На титульном листе было написано мужской рукой по-английски: «Jane Chetwind».
— Jane Chetwind! Так, верно, зовут мать. Едва ли эта книга принадлежит девочке. Ей всего лет пять, не больше. Ага! Вот и семейная фотографическая карточка.
На ней были изображены отец, мать и дочь. Отец с открытым, мужественным, красивым лицом; мать, не бледная, не с заплаканными глазами, а свежая, привлекательная, с улыбкой на губах и с веселыми глазами; девочка, леди Джейн, лет трех, припала головой к плечу отца. Узнать ее было нетрудно: те же кудрявые волосы, та же улыбка и те же глаза!
Сердце молодого человека дрогнуло от радости при виде знакомого детского личика, сразу очаровавшего его.
— Как я был бы рад оставить карточку у себя! — подумал он. — Да нельзя, она чужая, ее надо возвратить. Бедная женщина, как она будет горевать, что потеряла эти вещи! Завтра же напечатаю в газетах о своей находке. Таким образом мне, может быть, удастся узнать их адрес!
На следующее утро в одной из главных газет Нового Орлеана в разделе «Потеряно и найдено» появилось такое странное объявление:
НАЙДЕНА
книга, переплетенная в красную русскую кожу,
с серебряными застежками и монограммой J.C.
Адрес: Голубая цапля П.О. № 1121.
Это объявление печаталось ровно неделю, но никто не отозвался на него и не явился за получением утерянного.