… Это был урок географии. Лесь сам предмет не очень любил, но с учительницей был, как говорят взрослые, "в неплохих отношениях" — жила она с ним в одном подъезде — посему домашнее задание всегда делал, чтобы её не огорчать.
Устроившись поудобнее, Лесь со скуки принялся разглядывать карты мира, развешанные по стенам кабинета. Политическая, физическая, экономическая — словно гигантский атлас растрепали на отдельные листы.
Урок Лесь слушал вполуха, больше его голову занимали мысли о маме. Стыдно сказать, но в свои тринадцать Лесь скучал по ней, несмотря на то, что расстались они всего-то два дня назад. Другой его ровесник был бы только рад такому приключению — один, без родителей, делай что хочешь, только обедать к соседке приходи!.. А Леся это совершенно не радовало. Сначала от папы уехал, теперь ещё и мама лежит в больнице на этом дурацком сохранении… К тётке ехать Лесь не хотел, он до сих пор на неё сердился: ведь это к ней мама решила уехать, когда папа собрался в очередную командировку, а маме что-то не понравилось.
Раньше родители часто ругались, но ещё никогда мама не думала собрать все вещи и, ничего папе не сказав, уехать вместе с Лесем в дурацкую и далёкую Москву, даже в голову ей такое прийти не могло. А осенью, впервые после долгого перерыва позвонила маме тётя Таня, а потом начала звонить всё чаще — и мама сама ей постоянно стала названивать, как только в очередной раз с папой поссорится — особенно. Папа тогда уходил к кому-нибудь из друзей и возвращался только на следующий день, а мама плакала и говорила с тётей Таней. Лесь эти разговоры не слушал никогда, считая их откровенно глупыми — ну, женщина мама, пусть и самая умная, а женщины все такие… разговорчивые… Как потом выяснилось — зря он запирался в большой комнате и ставил какую-нибудь папину пластинку, с Битлами или Лэд Зеппелин. Если бы слушал, о чём там мама с тётей Таней говорит, — может, успел бы маму отговорить… Но всё случилось слишком быстро и неожиданно. Папа собирался в командировку, мама гладила ему рубашки и ругалась. Папа отвечал недовольно и коротко — все мысли уже занимала поездка. Мама повышала голос, папа просил её говорить потише — Лесь уроки делает, мол, чего его отвлекать… Лесь, кстати, уроки не делал. Контурную карту он уже дорисовал (это была одна из немногих вещей, которые он любил в уроках географии), принтер медленно и неохотно выплёвывал страницу за страницей доклад по ОБЖ, а что-то ещё делать не хотелось, поэтому мальчик сидел за столом, уперев взгляд в сваленные на атлас цветные карандаши, и слушал разговор.
Потом папа не выдержал, тоже повысил голос, и Лесь понял, что ссора эта — надолго. Потому что папа ночью уедет в командировку и помириться с мамой не успеет…
Лесь сгрёб карандаши в пенал, бросил контурные карты и как раз допечатавшийся, ещё тёплый и пахнущий чернилами доклад в рюкзак и ушёл на кухню. Там он сидел, задумчиво грыз яблоко и терпеливо ждал, когда часы над дверью покажут десять и можно будет уйти в душ, а потом лечь спать.
А на следующий день мама велела Лесю собрать вещи и сообщила, что они едут в Москву, к тёте Тане. Не слушая никаких возражений удивлённого сына, она решительно вручила ему рюкзак и потом, чуть поколебавшись, всхлипнула и потребовала, чтобы Лесь не звонил папе и ничего не говорил.
Всё было совершенно неожиданно и ужасно неправильно, но ослушаться мамы Лесь даже не подумал, а уговоров она никаких не слушала.
… И теперь Лесь остался вообще один. И к тёте Тане он ни за что не поедет.
Тут течение его мыслей и урок прервал вежливый стук. Алина Геннадьевна, до того рассказывающая новую, одну из последних в этом году тему, замолчала, попросила всех сидеть тихо и вышла, прикрыв за собой дверь.
О чём и с кем она говорила, слышно не было, но вдруг дверь приоткрылась, и до ребят донеслось неожиданно громко и чётко:
- Ильин? А он в медкабинете, у него кровь из носа пошла… А что такое? Вы ему, простите, кто?
Лесь вздрогнул и застыл, ничего не понимая. Какой медкабинет? Какая кровь из носа? Она у него никогда в жизни не шла!.. Ну, драки не в счёт.
Но разговор снова стих и стал неразборчив, а потом, наконец, Алина Геннадьевна вернулась в класс, очень строгая и напряжённая, как струна на маминой гитаре.
- Ильин! — позвала она тихо, будто боялась, что её кто-то подслушает.
- Да? — вскочил удивлённо Лесь.
- Собрал вещи, быстро!
- А что случилось?
- Быстрее, Лесь!
Лесь, донельзя удивлённый, послушно сгрёб вещи со стола в рюкзак.
- Подойди сюда.
Лесь подошёл, прижимая к себе расстёгнутый рюкзак. Алина Геннадьевна сама ему рюкзак застегнула, и мальчик заметил, что руки у неё дрожат. Учительница, бледная и решительная, как полководец перед битвой, сглотнула и тихо сказала:
- А теперь слушай меня. За тобой пришли люди, которых хотят забрать тебя.
- Куда? — недоверчиво нахмурился Лесь. Не то чтобы он Алине Геннадьевне не верил, но…
- В детдом.
- Зачем?!
- Ты же без мамы сейчас живёшь. Считается, что так нельзя.
- Но я…
- Вот именно, — перебила Леся Алина Геннадьевна. — Поэтому сейчас ты тихо, не попадаясь никому на глаза, бежишь к физкультурнику, и он выпускает тебя через задний выход. Только не попадись, умоляю, Лесь, — голос её задрожал.
- Хорошо, — пообещал мальчик, невольно становясь таким же серьёзным.
- Дома не задерживайся, — наставляла учительницы, подталкивая его к двери. — Когда они поймут, что ты сбежал из школы, они придут, скорее всего, за тобой туда. Ну, всё, давай, с Богом, Алексей.
- А кто они? — уже стоя на пороге, спросил мальчик.
- Ювенальщики, — слово прозвучало с плохо скрытой неприязнью. — Слышал?
Лесь кивнул и выскользнул за порог, услышав, как закрывающая за ним дверь Алина Геннадьевна говорит классу:
- Если кто-то будет спрашивать — у Ильина пошла кровь из носа, он пошёл в медкабинет, и его отпустили домой. О том, что я сейчас сделала — никому ни слова. От этого зависит судьба вашего одноклассника и друга. Вы это понимаете, я надеюсь? И родителям лучше тоже не говорить. И вообще никому… Ладно, продолжаем урок.
В холле никого не было, и Лесь, закинув рюкзак на плечо, быстро сбежал по лестнице на первый этаж. Застыл сбоку от двери, оглядывая холл: там у медкабинета стояли какие-то люди, видимо, те самые, которые пришли за ним. Три женщины с пухлыми папками в руках и двое мужчин, которых папа описал бы как "громилы силового прикрытия", а мама бы тут же потребовала, чтобы он выбирал выражения и не подавал плохой пример сыну…
Лесь встряхнулся и строго велел себе о родителях сейчас не думать. Убедившись, что ювенальщики в его сторону не смотрят, он быстро юркнул в приоткрытую дверь спортзала. Там его поймал за плечи Антон Сергеевич, в прошлом — "афганец", а теперь физрук. Невысокий, грузный, при ходьбе слегка припадающий на правую ногу, из которой, как все в школе знали, так с тех пор и не вынули осколок гранаты — маленький, но самый настоящий.
- Прилетел, орёл? Где они? — деловито спросил он, дожидаясь, пока мальчик восстановит дыхание.
- У медкабинета, — выдохнул Лесь. — Алина Ге… Геннадьевна им ска… сказала, что у меня… кровь из носа… пошла, — дыхание никак не хотело восстанавливаться.
- Понял. Ладно, пока они не разобрались, что это деза, меняй-ка ты, орёл, дислокацию, — Антон Сергеевич первым вышел из спортзала, а потом сделал знак выйти Лесю. Мальчик, никем не замеченный за грузной фигурой физрука, благополучно проскользнул к заднему, "служебному" выходу из школы. Обычно им пользовались учителя, которые хотели на крыльце покурить.
- Ну, удачи, Алексей, — пожелал мальчику вслед Антон Сергеевич, а Лесь понёсся во весь дух через школьный стадион, разбрызгивая кедами воду в лужах. Промокнуть он не боялся. Он боялся не успеть.
… Дома он оказался так быстро, что даже удивился. Взлетел по лестнице на второй этаж, с третьей попытки попал ключом в замочную скважину — руки дрожали — и ввалился в квартиру, наступив себе на развязавшийся шнурок.
Квартира встретила его удивлённой тишиной. На секунду даже показалось, что всё, что случилось с ним в школе, — дурной сон, но Лесь решительно отогнал от себя эту мысль и захромал в комнату. Вытряхнул из рюкзака все вещи в ящик стола — тетрадки, учебники, пакеты из-под печенья или яблок, огрызки карандашей, мятые тетрадные листы, старые самостоятельные работы — и сел на стул, переводя дыхание.
Куда деваться? Что делать?
Первым делом Лесь велел себе успокоиться, как учил папа. Подышал немного глубоко и размеренно, заставил тело расслабиться. Пошёл на кухню, выпил воды прямо из чайника. Сколько у него есть времени? От школы до дома — десять минут. Он добежал за пять. Если у тех людей есть машина — то ехать им примерно столько же. Когда Лесь уходил — они ещё только стояли у медкабинета, значит врач вышла… Ну, даже если она вернулась в тот самый момент, как Лесь вышел из школы, ещё минут пять-десять у неё будут выяснять, где он. Либо она уже в курсе того, что сочинила про Леся Алина Геннадьевна, и тогда ювенальщики сразу направятся к нему домой, либо нет — и тогда они ещё будут ходить туда-сюда, выясняя, что да как. А может, Марина Алексеевна, врач, в курсе, но постарается их как-нибудь задержать?..
Ладно, берём самый плохой вариант. Она в курсе, но сразу же сказала, что отпустила Леся домой. Тогда пять минут разговора, пять минут на машине… хотя нет, всё-таки десять — им ещё дорогу искать, а проезд к дому Леся кривой. И подъезд вычислять. И этаж. Правда, этаж — это быстро. А квартиру они наверняка знают.
Итого, пятнадцать-двадцать минут. Из них пять Лесь сам добирался до дома и ещё уже минуты три сидит в квартире. Значит, осталось не больше десяти минут. Пора бежать, и бежать быстро.
Только куда?..
Впрочем, неважно, об этом можно будет думать уже на улице, в безопасности.
Лесь вернулся в комнату, достал из шкафа свитер, джинсы, футболку, носки, всё это запихнул в рюкзак, сверху — свой нож-выкидушку, потрёпанный атлас Москвы, с которым не расставался, пенал, чистую тетрадку и книжку. Подумал, подошёл к настенному шкафчику, где, как он знал, у мамы деньги лежали, и взял тысячу рублей. Бумажка была зелёная, красивая — раньше Лесь никогда не держал в руках банкноту больше ста.
Ладно, мама эти деньги оставила ему, чтобы он еду себе покупал. Вот именно для этого он её и берёт. Не в кино же он пойдёт и не мороженного закупит двадцать пачек!
Потом Лесь снова подошёл к шкафу, выдвинул ящик со своей одеждой и начал рыться в нём, как собака, ищущая некогда зарытую кость. Футболки вперемежку со спортивными брюками и носками полетели на пол. На дне ящика лежала самая главная ценность Леся: пистолет, из которого папа учил его стрелять. Лесь когда-то давал папе слово, что без спроса ни за что его возьмёт, но когда мама велела ему собирать вещи, чтобы ехать в Москву, Лесь не выдержал. А когда угрызения совести начали "набирать обороты" — было уже поздно: Лесь сидел с мамой в вагоне поезда, и за окном бежали прочь, куда-то назад дома и поля. Поезд увозил Леся в Москву.
Причём кобуру Лесь оставил, положив её на место, словно макар лежит в ней. Малодушно подумал, что так, может, папа не сразу заметит… Поэтому теперь он проверил магазин — всё полнёхонько, память не подвела — и засунул пистолет поглубже в рюкзак, а после этого аккуратно сложил одежду обратно, словно ничего и не было.
Потом Лесь пошёл на кухню, достал из холодильника бутылку сока, полбатона колбасы, два огурца и пластмассовую банку со вчерашними макаронами, из хлебницы — хлеб, всё это сложил в сумку и засунул в изрядно распухший рюкзак, причём палка колбасы не влезла целиком и торчала сантиметров на пять из него, как дубина.
После чего мальчик пересчитал деньги в кошельке — тысяча триста двадцать три рубля и сорок копеек — положил кошелёк в карман джинсов, подхватил рюкзак, обулся…
Всё это было похоже на странный сон, чёткий и кристально-ясный, словно Лесь был каким-то автоматом, выполняющим длинный список дел. Вздохнул, надел куртку и вышел из квартиры, заперев дверь на оба ключа. Позвонил соседке, прислушиваясь к происходящему на первом этаже — пока было тихо.
Вера Семёновна открыла почти сразу.
- Ой, что-то ты рано сегодня, Лёшенька! Ну, заходи, я как раз суп на плиту поставила…
Лесь, терпеть не могущий обращение "Лёша", мотнул головой:
- Не, Вера Семённа, я не буду.
- Что случилось? — сразу же почувствовала неладное пожилая женщина.
- Ювенальщики случились. За мной в школу пришли, а я сбежал. Сейчас они и сюда придут, только вы им не говорите, что я приходил. Утром, мол, в школу ушёл — и всё, больше не видели.
Потом Лесь немного поколебался, но снял ключ от почтового ящика с кольца брелка-самолётика, на котором у него все ключи висели, и вручил соседке. Всё равно ящик он неделю назад "немножко сломал", и запор там поворачивался любым ключом.
- Вот. Будут письма приходить — вы откладывайте, я потом заглянул, заберу. Или пусть дядя Игорь берёт — ну, вы сами там решите. А я пошёл.
Дядя Игорь был серьёзным мужиком лет под сорок, спокойный, со всеми приветливый, работал в ближайшем универмаге охранником, а с Лесем пересекался только изредка — Лесь поднимался по лестнице, а дядя Игорь курил на площадке. Причём окурки он складывал в особую банку, которую уносил с собой и выкидывал. А если кто-то из молодёжи мусорил или шумел на лестничной клетке — дядя Игорь первым выходил "мягко намекать". После чего более жёсткого намёка обычно не требовалось…
Вообще говоря, письма Лесю с мамой не приходили — только газеты да рекламные листовки. Но Лесь верил, что однажды письмо придёт. Обязательно придёт.
Папа непременно узнает адрес и напишет, рано или поздно.
Он же кого угодно найти сумеет, у него работа ведь такая, а уж сына с женой и подавно…
Вера Семёновна начала что-то говорить, уговаривая, кажется, Леся всё-таки зайти пообедать, но мальчик её уже не слушал, бросил "До свиданья!" и сбежал по ступенькам вниз. На лестничной клетке остановился, глядя на улицу, но там пока никого не было. Похоже, Марина Алексеевна нашла способ задержать ювенальщиков в школе…
Не теряя больше времени, Лесь выбежал из подъезда, огляделся и быстро, иногда даже сбиваясь на бег, зашагал в сторону Ленинского проспекта. Там на углу был магазинчик товаров для сотовых телефонов, где работал друг Леся, студент Василий, всегда готовый помочь, если только это было в его силах. А Лесю сейчас его помощь требовалась.
Папа ему давно рассказывал, что по сотовому можно вычислить местоположение человека. А ещё можно телефонные звонки подслушивать и узнавать, куда человек собирается идти. Поэтому Лесь достал свой старенький мобильник, выключил его, вытащил симку и аккумулятор. Убрал симку в один карман куртки, а мобильник — в другой.
Ему нужен новый телефон. А вернее — новая сим-карта, ведь именно по номеру можно вычислить человека…
В этом ему Василий помочь сможет. Он давно хвастался, что может раздобыть новую симку всего за час.
Лесем владела странная решительность. Он ни на секунду не сомневался, что с представителями ювенальной юстиции встречаться категорически нельзя, но при этом не испытывал ни малейшего страха. Спокойно, собранно прикидывал план действий: куда пойти, что сделать… Если бы кто-нибудь сказал сейчас Лесю, что никто не собирается на него "охотиться", разыскивать его по телефону и вообще — искать, Лесь бы покрутил пальцем у виска и поскорее бы свалил подальше: ну а вдруг этот "неверящий" как раз и позовёт ювенальщиков? Если бы кто-нибудь сказал сейчас Лесю, что те люди, что пришли за ним в школу, хотят ему только добра — Лесь бы только удивлённо покачал головой. Он доверял Алине Геннадьевне. И шестым чувством чуял, что если кто-то хочет забрать его от мамы, тайком — раз она не предупредила его — и силой… то, значит, от них надо бежать без оглядки.
И старательно путать следы, убегая…
Папа любил рассказывать о всяких хитростях — как заметить за собой слежку, как сбросить "хвост"… Для него это была своего рода игра с сыном — а вот теперь эти игровые знания Лесю, похоже, понадобятся. Что же, Лесь справится, папу не подведёт!
"Вот увидишь, пап… — мальчик поднял голову к яркому майскому небу и сморгнул. — Ты можешь мной гордиться…"
… - О-пачки! Лёха! — Василий на мгновенье поднял взгляд от монитора и, продолжая одной рукой что-то набивать, вынул из уха наушник-затычку. — Как жизнь? Что взгляд такой чумовой? Случилось чего?
Лесь помялся, потом присел на табурет у прилавка и кинул на пол рюкзак:
- Да. Можешь мне раздобыть симку?
Василий удивлённо замер, зависнув рукой над клавиатурой. Вынул второй наушник, что с ним раньше никогда не бывало, и уставился на Леся — уже не отвлекаясь на компьютер.
- Э-э… Лёх, а теперь ещё раз, можно?
- Можно. Мне нужна симка. Чем скорее, тем лучше. И без вопросов, можно?
- А что случилось?
Лесь опустил взгляд, некоторое время молчал, потом встал, поднял рюкзак с пола и поплёлся к выходу. Ну что же, можно и без мобильного пожить…
В дверях он столкнулся с входящей женщиной, отстранился, споткнулся… Оказался вдруг на улице и спрыгнул через ступеньку на асфальт. Кристальная ясность в голове исчезла, сменившись тоской и желанием поехать к маме. Закрыть глаза и сделать вид, что ничего не случилось.
Лесь вскинул лямку рюкзак на плечо и побрёл в сторону трамвайной остановки.
- Простите, — раздался за спиной голос Василия, — разрешите пройти… Спасибо… Ой, простите…
Лесь обернулся и увидел, что Василий торопливо шагает к нему, рассекая встречный поток прохожих. Оба наушника болтаются на груди в такт шагам длинноногого студента.
Мальчик остановился и стал ждать. Через пять шагов Василий его нагнал и положил руку на плечо:
- Ну чего случилось? — повторил студент вопрос, заглядывая другу в глаза.
Лесь дёрнул головой, завешивая глаза чёлкой.
- Неважно.
- Важно, Лёха. Я друзей в беде не бросаю.
Лесь промолчал. Василий крепко взял его за руку и потянул в сторону заборчика. Толкнул, чтобы мальчик сел и опустился рядом, вытягивая ноги. Некоторое время помолчав, Василий достал из кармана куртки мятую пачку сигарет, взял одну в рот и протянул пачку Лесю:
- Будешь?
Лесь всё так же молча кивнул и взял красную "L&M" — других сигарет у Василия не водилось, это было определяющим в студенте, наравне с постоянными наушниками в ушах. Правда, сейчас наушники свисали с шеи дохлыми макаронинами, и в них что-то чуть слышно шипело и гремело.
Прикурив и дав прикурить Лесю, Василий глубоко затянулся и поглядел на друга, безмолвно ожидая рассказа.
Мальчик осторожно выдохнул дым, давя мысль о том, что папа курить запрещал. Да и не каждый же день он курит, а сейчас — сейчас можно… Говорят — никотин успокаивает.
И, видимо, говорят правду — а может, спокойствие к Лесю вернулось оттого, что рядом сидит друг, которому всё можно рассказать:
- Мама на сохранении лежит.
- Ты рассказывал.
- Ювеналка решила обо мне позаботиться.
- Причинить ужасное добро?
- Именно.
- Вот как.
- Угу.
- Думаешь, искать будут?
- Угу.
- Ясно.
Некоторое время друзья молча курили, потом Василий вдруг полез за пазуху и достал оттуда бело-красный конверт МТСовской симки.
- Вот, — он протянул конверт Лесю. — Я себе покупал, чтобы второй номер был… Но пофигу. Лучше прямо в Питере себе куплю, когда поеду, зачем мне вторая московская — переводить замучаюсь… Держи.
Лесь удивлённо взял конверт.
- И… сколько она стоила?
- Забей. Считай, что я тебе её одолжил. Если потеряю нынешнюю свою — заберу. Идёт?
- Идёт, — кивнул Лесь, понимая, что сейчас ему симка важнее "политеса". Василий поймёт.
- Ну вот и ладненько. Своё слово я сдержал — симку раздобыл тебе меньше, чем за час.
- Спасибо.
- Не вопрос, обращайся, если что, — Василий усмехнулся и затушил окурок о заборчик. Огляделся в поисках мусорки, не нашёл и запихал окурок в срез столбика. — А теперь ты куда? Мой тебе совет — к кому-нибудь из друзей езжай.
- Угу, — кивнул Лесь, и в голове началось медленное движение замерших было мыслей. К Тохе в гости, что ли, и вправду пойти?..
Тут Василий заторопился — пора было возвращаться в магазин. Попрощавшись с другом, Лесь вздохнул, повёл плечами, поправляя рюкзак, и пошёл вдоль улицы прочь от проспекта.
Но не к однокласснику. А просто куда-нибудь.
Перешёл через дорогу и свернул в первый попавшийся двор, прошёл мимо стройки и вскочил на скамейку. Присел на спинку, положил на сиденье рядом с собой рюкзак и достал макароны. И спокойно, деловито принялся орудовать ножом, как ложкой. В конце концов, он сегодня не обедал.
Доев, запил соком и аккуратно всё убрал обратно в рюкзак.
И только после этого понял, что, кажется, окончательно пришёл в себя и может что-то делать.