Сбывается мой самый страшный кошмар. Если Кирилл прознает о Еве, если поймет, что моя девочка — его дочь, он обязательно заберет ее у меня. В этом я не сомневаюсь.
Еще не встречала человека со столь же сильным чувством собственничества, как у Потемкина. Сама не раз испытывала его на себе. Тогда это казалось очень милым и грело мне душу — еще бы! Ведь это значило — в моей системе координат, — что он относится ко мне по-особенному, что я не проходная девчонка для него, а его девочка. Сейчас же это его качество рискует стать самой большой моей проблемой.
Но я не должна пасовать перед ним.
Нельзя показывать ему свои страхи, нельзя выдать себя, посеять в нем зерно сомнений. Малейшее подозрение, и Кирилл вцепится в меня хваткой питбуля, и не успокоится, пока все не выяснит. Я видела, как люди, к которым он цеплялся, признавались даже в том, чего не совершали.
Но я не они.
Я просто так не сдамся.
Для меня на карту поставлено очень много. Я буду защищать свое до конца. Если он что-то заподозрит, уйду в глухую несознанку и до последнего буду все отрицать.
— О чем нам с тобой теперь разговаривать? — напускаю на себя независимый вид. — Наше время ушло. Рекомендую за общением обращаться к своей невесте — она оценит оказанную высокую честь.
— Мне считать это проявлением ревности? — все еще находясь неприлично близко ко мне, заламывает правую бровь.
Он всегда делает так, когда переигрывает удивление. Это открытие придает мне сил и уверенности, даже дерзости.
— Считай чем хочешь, но за мной ты отправился зря. Это ничего не изменит для нас, но может быть неправильно воспринято, если нас увидят вместе вот так. Соблюдай дистанцию, пожалуйста. Нет никакой надобности для столь тесного контакта — я по-прежнему прекрасно слышу.
— А что должно измениться для нас? — выполняя мою просьбу, Кирилл отталкивается от стены и, отступив на шаг, чуть разворачивается к морю.
Будто просто проходил мимо и остановился понаблюдать за волнами.
Я незаметно — надеюсь — выдыхаю. И равнодушно пожимаю плечами.
— Не знаю. Ты же зачем-то решил разворошить наше темное прошлое.
— А, может, я хотел поговорить о будущем?
В горле мгновенно пересыхает. Во рту буквально Сахара. А ноги мелко и противно трясутся. Черт! Только б не сковырнуться с любимых каблуков прямо ему под ноги…
Впиваюсь ногтями в левую ладонь, чтобы прийти в себя и выдать нужную эмоцию.
— О твоем будущем с невестой? Я так себе советчик в таких делах, Потемкин.
Слыша свой небрежный, даже чуть пренебрежительный голос, сама себе удивляюсь. Я смогла!
— Ты точно ревнуешь, Маргаритка.
Перестав созерцать горизонт — или делать вид, что созерцает, — он чуть поворачивает голову ко мне и улыбается. Точнее, усмехается, уверенный в своей правоте.
Самонадеянный засранец!
Это задевает еще сильнее потому, что он попал в самую точку.
— Не называй меня так! Это архаизм.
— Что архаизм — уменьшительно-ласкательная форма твоего имени? Или ты отказываешь мне в праве уменьшать? Или ласкать? — Кирилл вновь умножает на ноль расстояние между нами и тянет ко мне свои руки. — Я же отнюдь не против, чтобы ты ревновала меня. Маргаритка.
Резко вскидываю руки, отбивая его руки от себя. Нужно прекращать этот словесный поединок, мне не выйти победителем.
Но прекращать нужно красиво. Иначе он сочтет мой уход позорным бегством. А охота — то, что его заводит.
— Меня и без тебя есть кому ласкать, Потемкин. Надеюсь, тебя тоже.
И я возвращаюсь в кают-компанию, держа гордо спину и чеканя шаг.
Первый раунд за мной.