Злата
Кирилл вел себя странно. С того самого случая на балу… Нет, с нашего первого поцелуя он будто был сам не свой. Если честно, я его совсем не понимала. Да и после того, что сделал Андрей, больше не была уверена в том, что понимаю людей.
Раньше все казалось таким простым: Лина была обычной капризной и избалованной девчонкой, Кирилл — вечно хмурым мажором и бабником, а Андрей — простым хорошим парнем. А теперь… Теперь я совсем запуталась.
Когда по пути из больницы он сказал, что хочет заехать кое-куда по пути с больницы, я ждала чего угодно, но только не этого…
Застыв перед входной дверью в заведение, какое-то время я просто переводила взгляд с яркой вывески на сводного брата, а затем, поймав его улыбку, не выдержала:
— Ты серьезно привез меня в кафе-мороженое? — удивленно спросила я. Выражение его лица стало насмешливо-оскорбленным.
— Не просто кафе-мороженое, а лучшее кафе-мороженое в городе! — с гордостью заявил Барский, открывая передо мной стеклянные двери.
Я не была уверена в том, что сейчас подходящее время для мороженого, но спорить не стала. Вместо этого я молча вошла внутрь.
Это было детское кафе.
Из колонок звучали песни из мультфильмов, под потолком висели разноцветные шарики, со свисающими вниз блестящими ленточками. На полках у стены были расставлены детские игрушки и книги сказок. Да и большинство посетителей были именно родителями с детьми, но были и шумные компании, и влюбленные пары.
Кто-то праздновал день рождения. У толпы ребятишек на головах были яркие разноцветные колпаки. Официант в ярком фартуке принес им большой торт-мороженое со свечкой в форме цифры восемь. Девочка, совсем маленькая, в розовом платье, радостно захлопала в ладоши и задула свечу, загадав желание.
Нас провели за свободный столик, и, бросив короткий взгляд на меню, я вновь посмотрела на Барского. В ответ он удивленно вскинул бровь.
— Что?
— Не могу поверить, что из всех мест на этой планете ты решил приехать сюда.
— Почему это? — на его губах появилась озорная улыбка. Казалось он наслаждался моей растерянностью.
— Ты тут смотришься инородно. Примерно как пингвин в пустыне, — честно ответила я. В ответ Барский насмешливо фыркнул, а затем молча уткнулся в меню. Правда ненадолго.
— А в каких местах я по твоему провожу свободное время? — взгляд парня стал цепким, внимательным, и я ответила:
— Бары… Клубы… Рестораны… Какие-нибудь дизайнерские бутики с супер-дорогими мужскими джинсами и рубашками, чтобы носить их с расстегнутыми пуговицами… Ну и спальни разных пышногрудых красоток.
Слушая меня, Кирилл широко улыбался и согласно кивал.
— Ну, не без этого, да, — признался он, закрывая меню, затем шепнул что-то официанту, и тот, широко улыбнувшись, кивнул и удалился, — Я заказал и тебе, надеюсь ты не против.
— Думаешь знаешь, чего я хочу? — изогнув бровь, спросила я.
— Если не угадаю, закажем что-нибудь другое, — ответил Барский. Но, судя по всему, он ни капли не сомневался в том, что не ошибся с выбором.
Что ж… Вынуждена признать, он и вправду не ошибся.
Хоть это и было кафе-мороженое, в меню были не только десерты и напитки, но и первые, и вторые блюда.
Кирилл заказал мне грибной крем-суп с сухариками, картофельное пюре с куриными отбивными и весенний салат. А на десерт — кусок нежнейшего шоколадного торта, имбирный чай и шарик кокосового мороженого с шоколадной стружкой.
— Но как ты узнал?.. — удивленно спросила я, глядя на него, — Как ты узнал про мои любимые блюда? Возможно ты догадался насчет отбивных и пюре, но этот торт… Кокосовое мороженое с шоколадной стружкой… Я не ела их с тех пор, как погибли родители.
Барский ответил не сразу. Глядя на меня, он какое-то время молчал, а затем сказал то, чего я меньше всего ожидал услышать.
— Ты наверное уже не помнишь, но много лет назад, когда мы были детьми, твои родители решили устроить твой день рождения здесь, в этом самом кафе. Они пригласили моих родителей, а те взяли с собой нас. Тогда на тебе тоже было платье, как у Алисы из сказки. Ты была очень дружелюбным и жизнерадостным ребенком. Сразу предложила нам дружить, — его губы тронула едва заметная улыбка, и он продолжил, разрезая медальоны под соусом:
— По какой-то причине я хорошо запомнил этот день, до мельчайших деталей. Помню, как Лина фыркнула и оттолкнула тебя, за что ее тут же отругали, а ты попросила ее не ругать. А потом принесли торт и мороженное, и ты была так счастлива… Думаю тогда я впервые влюбился.
Какое-то время я сидела, растерянно хлопая ресницами, а затем рассмеялась.
— Ой, не могу… А говорят у тебя нет чувства юмора! А ведь на секунду я чуть не повелась… Скажи, ты всех девушек сюда приводишь, или только когда другие приемы не работают?
Я не язвила и не пыталась его как-то задеть, но мысленно была готова услышать в ответ какую-нибудь грубость.
Однако, вместо этого он ненадолго поджал губы и спросил:
— Почему ты думаешь, что это шутка?
В ответ я устало покачала головой.
— Брось, Кирилл. Мы с тобой прекрасно знаем, как ты ко мне относился все эти годы. С самого моего появления в вашем доме ты только игнорировал и избегал меня. Иногда грубил, относился как к вечной проблеме, как к занозе в заднице, и до недавнего времени никогда не пытался вести себя иначе. Ты правда хочешь, чтобы я поверила в то, что я — твоя первая любовь?
— Это правда. Я знаю, что вел себя с тобой все эти годы, как засранец. Но я не лгу. В тот день ты мне действительно понравилась. Очень понравилась. Но годы шли, ты росла, и твои родители больше не решали, кого позвать на твой день рождения. Мы виделись все реже, и почти не знали друг друга. А потом однажды наша мать вернулась домой вся в слезах, и рассказала об аварии.
Я помрачнела, будто вновь переживая тот страшный вечер, а Кирилл все говорил и говорил. Казалось, он дошел до точки кипения, когда пришло время высказать все, что накопилось у него в душе за эти годы.
— Ты наверное никогда в это не поверишь, но в тот день вся наша семья оплакивала твоих родителей. Даже Лина прорыдала всю ночь, и никто, даже я, не мог ее успокоить. Они ведь были нашими крестными. В каком-то смысле мы действительно были семьей.
Это нас не оправдывает, но когда наша мать привезла тебя, потерянную и разбитую, мы не знали как к тебе подступиться, особенно я. Несколько дней я пытался решиться с тобой заговорить, даже часами стоял у дверей твоей комнаты, собираясь сказать или сделать хоть что-то, хоть что-нибудь… Но я трусил. А потом я просто привык тебя избегать, и уже не мог иначе.
Возможно, найди я в себе силы тогда, все было бы иначе. Я должен был сказать это намного раньше. Я должен был быть рядом. Должен был остановить Лину давным-давно. Прости меня, Злата…
Какое-то время я молчала, задумчиво глядя на счастливых, резвящихся детей, их друзей и родителей, и вдруг осознала, что впервые за долгое время не чувствую при этом боли. Наверное это и зовется исцелением…
— Знаешь, когда родители погибли, мне казалось, что весь мой мир рухнул, разрушился и рассыпался на миллиарды осколков в той проклятой аварии. Я даже желала выжившему водителю смерти. Я не понимала, почему он жив, а их больше нет? Почему виновник аварии выжил?
Тюрьма, его рухнувшая жизнь — все это казалось слишком малой, несправедливой платой за содеянное. Даже если бы он провел в тюрьме тысячу лет, для меня этого было бы недостаточно.
Я была зла на весь мир. Зла на судью, который вынес такое решение, на адвоката виновника аварии, за то, что тот посмел защищать убийцу, на нашего адвоката за то, что не сумел добиться более строгого наказания… Я была зла на все счастливые семьи. На всех детей, не потерявших родителей. Но больше всего я была зла на саму себя, за то, что меня не было с ними в той машине.
По моей щеке все же скатилась предательская слеза, и Кирилл нежно стер ее, успокаивая, желая поддержать.
— Не говори так. Они бы этого не хотели.
— Знаю… За это я себя тоже ненавидела. За то, что была эгоистко й, и заставляла волноваться тетю Злату. За то, что не ценила жизнь — их главный подарок.
А потом, навещая их могилу, я пообещала им, что возьму себя в руки. Что изменюсь и буду бороться ради них, что стану человеком, которым они могли бы гордиться.
— Но ты оставалась одна.
В голосе Кирилла не было жалости или осуждения. Он просто сказал правду.
— Потеряв двух самых дорогих мне людей, я едва не умерла. Не физически, морально. В тот день глубоко внутри меня что-то надломилось. И я решила, что будет лучше, если я больше никого не пущу в свое сердце. Потому что, если никем не дорожишь, то никогда не испытаешь той боли, что едва не разрушила меня.
Вновь встретив Андрея, я впервые нарушила правило не подпускать никого к себе, подумала, что смогу жить как все. Ходить на свидания, влюбляться… И вот, чем все обернулось.
Кирилл стиснул мои пальцы в жесте поддержки, и холодно произнес:
— Послушай меня очень внимательно. Забудь о нем. Он был мразью, подонком. За то, что он сделал, его убить мало, но послушай меня, Злата. Ты прекрасная девушка, и однажды найдешь себе до тошноты замечательного парня. И он сделает тебя счастливой. Такой счастливой, что однажды ты забудешь все дерьмо, через которое тебе пришлось пройти, и заведешь с ним семью, детишек. Каждый год вы будете ездить в отпуск: в горы, на море, в Европу, и выставлять в соцсетях множество раздражающе-счастливых фото…
— А что насчет тебя?
— А я буду рассматривать эти фото и кусать локти, зная, что упустил свой шанс.