Впервые мне страшно. Я не знаю, какой Алексей человек и чего от него ждать. За то время, что я нахожусь под опекой, мы так ни разу нормально не поговорили и я не имела возможности узнать, какой он на самом деле человек. По его лицу нельзя понять о чем он думает, взгляд всегда одинаково холоден, он закрыт от внешнего мира неприступной стеной. Несмотря на то, что Славик считает его хорошим человеком и в Интернете он прославился как щедрый благотворитель, пока я сама не узнаю Краснова, он будет для меня чужим человеком. Все мое тело напряжено в ожидании. Я даже готова к тому, что он может меня ударить, влепить пощечину. От этих мыслей тошнит, потому что если окажется, что он может поднять на меня руку — это конец. Это неизбежно приведет к регулярному ритуалу, ввиду моего несносного характера и упрямства стоять на своем до конца.
Краснов изучает мое лицо, как будто хочет найти ответы на ему одному известные вопросы. Мне хочется убрать его руку от лица, но я прикована своим страхом на месте. В районе солнечного сплетения тугой узел, отчего даже больно дышать. Родители никогда не поднимали на меня руку, уверенные, что любую проблему можно обсудить и найти решение. Возможно я заслужила небольшую порку за свой проступок, потому что в первую очередь должна была стать олицетворением гордости своей семьи, а не зарекомендовать себя как прогульщицу. Родители всегда гордились за мои успехи в учебе, а сейчас я втаптываю свою безупречную репутацию отличницы в грязь собственными ногами.
— Ты очень похожа на мать, — его слова словно ушат холодной воды. Я ожидала чего угодно, даже приготовилась к худшему, а он снова заставляет меня сидеть и хлопать глазами, как идиотку.
Я действительно была копией своей матери, за исключением лишь глаз, они мне достались от отца. Папа всегда гордился тем, что ему досталась прекрасная женщина, подарившая точную копию себя с одним лишь бонусом — глазами цвета карамели.
Алексей не спеша отпускает мой подбородок, как будто желает сохранить в памяти этот момент, задевая в моем сердце кровоточащую рану. Он на мгновение задерживает взгляд на моих глазах и кажется, я вижу глубокую скорбь, но это быстро проходит. Становится понятно, что ругать за прогул он меня не станет.
Мужчина отворачивается к окну и я, пользуюсь этим моментом для побега.
Закрывшись в комнате, даю волю слезам, опускаясь на пол. Мне больно и стыдно. Я не могу больше сдерживать свою боль, желая выплеснуть наружу отчаяние. Свернувшись калачиком, на жестком паркете, я зажимаю зубами кулак, чтобы мои беззвучные всхлипывания остались незамеченными. Хочется кричать, ударить кулаком о стену, выплеснуть все, что накопилось внутри, но это роскошь давно минувших дней, непозволительная блажь. Я понимаю, что веду себя как маленький обиженный ребенок от которого все отвернулись и он жаждет внимания. Чего я добилась прогуляв контрольную по физике? Краснов одним взглядом заставил меня испытывать стыд за свой поступок и ради приличия я должна извиниться за свое поведение, но я не стану этого делать.
Когда слезы уже высохли на моем опухшем лице, я решаю, что нужно сделать уроки, иначе Краснов однажды потеряет свое терпение и один Господь ведает, что тогда будет. Моя истерика дает о себе знать головной болью, которая мешает сосредоточиться на выполнении домашнего задания. Правила кажутся слишком сложными, набор бессвязных слов, мне приходится по десять раз перечитывать одну и ту же строчку. И я не успеваю закончить с тригонометрией, как дверь в комнату открывается, заставляя меня подпрыгнуть от испуга.
— Ужин готов, — Алексей стоит в дверном проеме в домашних штанах и футболке. Даже в таком виде он выглядит потрясающе. И если бы сейчас была наша первая встреча, я бы ни за что не дала ему больше тридцати лет.
— А стучать? — я ловлю себя на том, что слишком долго его рассматриваю и перевожу взгляд, уткнувшись в учебник, делая вид, что занята изучением сложного правила, но на самом деле, просто жду, когда он выйдет, предоставив мне возможность привести себя в порядок.
— Больше не закрывай дверь и я не буду стучать.
— Может быть мне и в ванной дверь не закрывать? — цежу сквозь зубы, не в силах сдержать злость.
— В ванной тем более, — он опирается бедром о дверной косяк. — И я все ещё жду тебя, ужин остынет.
Не в силах сохранить спокойствие, наплевав на опухшие глаза, смотрю на него, желая донести своим взглядом, всю свою неприязнь, но натыкаюсь на профиль, изучающий древесный рисунок двери.
— Ты можешь подождать меня на кухне? — говорю спокойнее, но внутри все по-прежнему кипит.
Он переводит на меня взгляд, но смотрит как будто сквозь, и медленно отлепив тело от дверного проема — уходит.
На то, чтобы вернуть себе более-менее приличный вид уходит пару минут и я плетусь на кухню.
Алексей удивляет уровнем своих кулинарных способностей, когда ставит передо мной стейк из говядины с овощами, аромат которых сводит с ума. Желудок дает о себе знать и я понимаю, что очень голодна. Но я не спешу, ожидая когда мужчина тоже сядет за стол. Это наш первый совместный ужин и мой шанс показать свое воспитание.
Передо мной снова стоит бокал с сомнительной жижей зеленого цвета. Должно быть выражение моего лица говорит само за себя, потому что Алексей отпивает эту субстанцию.
— Я специально для тебя сделал, очень вкусно, — он протягивает мне бокал.
Пахнет фруктами и я решаюсь сделать глоток.
— Это смузи?
— А ты думала я отравить тебя пытаюсь?
Себе же он наливает красное вино.
— Ешь, — он не смотрит не меня, все его внимание обращено на стопку бумаг с графиками и цифрами.
Мясо тает во рту и кажется, что даже в самом дорогом ресторане Москвы не подают такого стейка, и мне тем более никогда так не научиться готовить.
— В воскресенье будет благотворительный вечер, ничего не планируй.
— Какой еще благотворительный вечер? — я отрываюсь от еды и таращусь на мужчину, который по-прежнему занят изучением бумаг.
— Ежегодный благотворительный вечер, который организовывает «СтройГрад». Будет много журналистов, представителей верхушки и ещё всякий сброд. От тебя требуется выписать чек на неприличную сумму и мило улыбаться.
— А вы не можете как-нибудь без меня?
— Нет, — Краснов впервые за весь вечер смотрит на меня. — Не переживай, я буду рядом.
Его слова должны были меня успокоить, но они напротив посеяли во мне панику. Я ни разу не была на светских тусовках, на которые обычно ходили мои родители, и понятия не имею как себя вести и что делать. Но сказать об этом Краснову будет бессмысленно, уверена, что единственное чего я добьюсь — это холодного взгляда.
Я собираю посуду после ужина и начинаю мыть тарелки, ощущая всем телом присутствие Краснова, который по-прежнему ковыряется в бумажках. Я слышу шелест бумаги и решаю, что это прекрасная возможность сообщить ему о своих планах на субботу.
— Я в субботу буду поздно, мы с Маринкой на день рождения пойдем, потом может быть у нее немного, — я не успеваю закончить предложение.
— Нет, — Краснов обрывает меня холодным отказом, а я даже не спрашивала, а просто говорила о своих планах.
— Почему? — я не поворачиваюсь к нему, продолжая мыть посуду. Я знаю, что пойду на день рождения несмотря на запреты, это уже дело принципа.
— Я сказал нет, причины тебя не должны волновать.
Смысла продолжать разговор нет, и, закончив с посудой, я направляюсь к себе в комнату, чтобы доделать уроки.
К большому сожалению Алексея Александровича, он сам начал войну о которой даже не подозревает и ему придется очень непросто.