Пока человек чувствует боль — он жив.
Пока человек чувствует чужую боль — он человек.
(А. П. Чехов)
Альфредо выходит из операционной. Светлые пряди взмокли от пота и прилипли ко лбу. Зеленые глаза, когда-то имевшие цвет абсента, стали серыми. Мужчина явно вымотался.
— Ну как она? — Мазарини собирался уже удалиться к себе в кабинет, однако его остановил Алессандро. Он стоял в ожидании хоть каких-то новостей, подпирая спиной больничную стену.
— Организм сильно истощен. Мы несколько раз даже думали, что потеряли ее. Неизвестно, выживет ли, но сейчас лежит в реанимации. Если все будет хорошо, к вечеру переведем в обычную палату. — Манфьолетти кивнул. — Мне интересно другое: коим образом ты это допустил?
— Альфредо, давай не сейчас…
— Твою жену забрали с простреленными ребрами, прямо с собственной свадьбы! Ее платье все в запекшейся крови, поэтому приклеилось к коже. Ткань пришлось разрезать и сдирать с тела по частям! Что, черт возьми, произошло?
— Ори еще громче, чтобы все отделение знало, кто я такой! — главной герой опускает голову. Распущенные волосы падают на лицо, закрывая гримасу отвращения и страха перед неизвестностью. — Соколову заказали. Я не знаю кто. Сейчас занимаюсь этим. Кто-то захотел надавить мне на больное место. Не вышло.
— Она останется тут на несколько недель, не боишься повторного нападения?
— Мы завтра вечером поедем домой. Думаю, она будет в норме, — ровный, безучастный голос. Почему-то в этот момент Алессандро начал подозревать своего семейного врача.
— Но… — Альфредо оборвал рингтон, исходящий от телефона Манфьолетти.
— Одну секунду, — мафиози выходит на балкон, прикрывая за собой дверь. — Джованни, я тебя слушаю.
***
Вечером Дарью все же перевели из реанимации. Организм выкарабкался. Хотя, еще рано об этом судить.
И как только Алессандро очутился около ее тела, он застыл. Затем глубоко вдохнул, медленно выдохнул и зажмурился. Мозг стал подкидывать ему воспоминания этого лета…
***
26 июля.
Прошло восемь дней с того инцидента. Манфьолетти иногда посещал Соколову. Но делал это только рано утром, или поздно ночью, зная, что останется незамеченным. Приходил, и видел истощенную девушку на больничной койке. Она будто исчезала, растворялась прямо у него на глазах. Врачи не давали никаких прогнозов. Говорили, мол, делают все возможное. Однако никто не знал, когда Дарья очнется.
Нередко приходила ее мама. Время от времени — некий Раевский. Сначала Алессандро думал, что это ее молодой человек, но как позже выяснилось, у того уже была вторая половинка. Однажды даже приходил Русецкий. Посмотрел на почти бездыханное тело своей приемной дочери, скривился от вида травм на ее теле и ушел. Больше не появлялся.
***
Манфьолетти осторожно опустился на стул, что находился в палате. Монотонный пик кардиографа вгонял в сон, учитывая, что за последние четверо суток он отдыхал всего несколько часов.
«А что, если она вновь впадет в кому на месяц? Что, если ситуация повторяется?» — последние мысли Алессандро, и вот, он проваливается в сиреневую дымку сновидений.
***
24 декабря 1999 года.
Маленький Сандро просто хотел быть как все обычные дети. Гулять в сочельник Рождества, помогать маме на кухне, чтобы накрыть праздничный стол, наряжать вместе со своим младшим братом священную ель, наблюдать, как папа вешает гирлянды на окна их дома. Но вместо этого, он сидит в подвале у одного из врагов своего отца. Алессандро и его родительницу похитили, когда те возвращались домой с прогулки. Франческо же остался дома, в наказание за плохие старания в учебе. Отец обычно не разрешал им одним шататься по улицам Марсалы, но в этот раз он об этом не узнал. По крайней мере, не должен был узнать.
— Кто это у нас? Синьора Ванесса! Что же синьор Андреа отпустил вас с сыном одних? — глаза женщины расширились.
«Это же те ублюдки из России»
Одним движением руки мать спрятала своего ребенка за спину. Сейчас она была рада, что не взяла Франческо с собой.
— Ну же, Коль, чего ты стоишь?
В этот момент кто-то подкрался из-за спины, приложил влажную тряпку к лицу брюнетки, а ребенка огрел рукояткой пистолета по затылку.
— Сделано.
В напоминание о том Рождестве, у Манфьолетти остался отвратительный шрам под ключицей, который в шестнадцать он перекрыл татуировкой. Когда их нашли, Ванессы уже не стало. 28 декабря состоялись похороны, на которые Сандро не пришел. Он наивно верил, что его мама просто уснула. Завтра утром она обязательно проснется, и все станет как прежде…
***
5 сентября.
Дарья распахнула глаза. Ребра невыносимо болят, в комнате уже светло, а за окном звуки сирен «скорой помощи». Медленно поворачивает голову и видит Алессандро, дремавшего на стуле подле постели. Голова опущена вниз, волосы, длиной до середины шеи и обычно собранные в пучок, сейчас распущены и падают ему на лицо.
В мыслях Соколовой пролетает множество вопросов, но будить Манфьолетти она не собирается. Аккуратно приподнимается в кровати и, понимая, что это была плохая идея, падает обратно.
Но даже такого ничтожного шороха было достаточно, чтобы мужчина проснулся. Он всегда спит максимально чутко и это не зависит от того, насколько сильно его организм нуждается в отдыхе. И это ничуть не удивляет.
— Не вставай, — сухо пробормотал Алессандро. — Ты как? Что-то помнишь?
— Что с тем человеком? — Дарья закашлялась, а он бросил на нее непонимающий взгляд. — Он мертв?
— Ты о Мастронарди? Если честно, мне все равно, — неизменно прохладный тон. — Думал, что ты задашь вопрос из рода «что произошло» или «кто меня заказал».
— «Заказал»? — вновь кашель перебивает ее. Горло дерет, ужасно хочется пить. Манфьолетти подает Соколовой стакан воды. Она недоверчиво смотрит на сосуд с прозрачной жидкостью, но когда новый приступ кашля наступает своей ногой ей на глотку, все-таки делает глоток.
— Не собираюсь я тебя травить, — смешок, на этот раз добродушный. — Не в моих интересах.
— Что значит, «заказал»?
— То и значит. Клаудио Мастронарди — наемник. Не принадлежит ни одному клану. Он как шлюха — все его поимели, но с собой в жизнь не взяли, — Алессандро запнулся, отвел взгляд на потолок. Следующее предложение последовало шепотом. — Хотя утверждает, что сам по себе.
— Кто-то другой захотел меня убить, а он лишь выполнял свою работу?
— Наконец-то! — мужчина резко оживился и отошел к двери. — Как туго до тебя доходит. Я пойду за Альфредо, скажу, что ты пришла в себя.
***
— Ты уверен, что хочешь забрать ее с собой этим вечером? А если будут осложнения? — Манфьолетти задумался. Цепкий взгляд Мазарини не отрывался ни на секунду от темных ресниц собеседника. — Алессандро, не молчи!
— Теперь уже нет… Не уверен. Наверное, я уеду в Марсалу, а Соколову, — Манфьолетти прикусил язык. «Черт, он же ничего не знает о нашей сделке», — кхм, Дарью, оставлю тут на несколько дней. Десятого числа за ней отправлю своего консильери.
Альфредо одобрительно кивнул.
«А если заказчик все-таки он?»
***
10 сентября.
Сегодня главная героиня возвращается домой. К сожалению, не к себе.
За окном с самого утра льет дождь, на часах почти девять, а луна на темном небе уже давно успела сменить солнце. Алессандро так и не отдал девушке ее телефон, и она оставалась без связи несколько дней. Дарья безрезультатно задавалась вопросом каждую половину часа, как сейчас себя чувствует ее мама, хотя и понимала, что эти переживания просто пустая трата времени.
Спускается на лифте. Тот нещадно скрипит, так что девушка всю дорогу мысленно крестилась, чтобы она не застряла. Но, думаю, что даже если и застрянет, то не сильно огорчится.
Покидает стены здания и пытается отыскать взглядом автомобиль Джованни. Как только находит, пробегает под стеной холодного дождя и оказывается в теплом салоне машины.
— Привет, — глухо откликнулся тот. — К часу будем в Марсале.
***
В машине уже четвертый час играли Arctic Monkeys. Как оказалось, Джованни тоже фанат этой группы. Уже далеко за полночь, ибо на выезде из Катании пришлось постоять в пробке, да и в дальнейшем пути тоже попадалось весьма плотное движение. Но вот, в окне мелькнула табличка с надписью «Marsala», а через несколько минут прозвучало заветное: «мы на месте».
Соколова самостоятельно открывает свою дверь, прежде чем Джованни успевает обойти машину и подать ей руку. В окнах гостиной горит свет.
Девушка заходит в дом, видит Алессандро с ее телефоном в руках. На его лице… потерянность? Но как только Манфьолетти ее замечает, сразу натягивает маску отрешенности и равнодушия, поэтому от его прошлой гримасы ничего не остается.
«Чего такого он там нашел? «Типичную анорексичку» в моих подписках?»
— Здравствуйте, — молчание. — Ладно, если что, я буду в…
— Подожди. Присядь, — мафиози кивает в сторону дивана. — Звонил твой отец.
— Он мне не отец, я же гово… — Дарью обрывают.
— Да послушай же меня!
***
Часом ранее.
Алессандро, лежа на диване, читает одно из произведений Булгакова. Решил подтянуть русский язык, и узнать, чего же такого интересного в «Мастере и Маргарите». Внезапно зазвучал итальянский трек. И этот звук исходил не от телефона Манфьолетти.
Поворачивает голову, видит на кофейном столике смартфон Дарьи. Дисплей сообщает о входящем звонке от контакта «Дима, муж мамы». Сначала итальянец усмехнулся. Но вот после того, что он услышал, когда снял трубку, уголок губ дернулся, точно в тике…
— Даш, извини, что так поздно. На Яну напали, она лежит в критическом состоянии, в реанимации. Нападавший сбежал, его не… — Манфьолетти перебивает собеседника. Похоже, у него это вошло в привычку.
— Дмитрий, здравствуйте. Вашей дочери сейчас нет дома, но я ей обязательно все передам, — голос Русецкого на том конце слегка дрогнул. — Извините, продолжайте. И можно, пожалуйста, подробнее.
***
— Что? Как это произошло?! — Соколова вскочила с дивана, из-за чего почувствовала головокружение и боль в ребрах. Она уже ощущала, как приступ паники держит ее за глотку.
— Сядь, прошу. И не перебивай меня, я все расскажу.
***
— Яна возвращалась домой вместе с женщиной из нашей прислуги. Это если верить словам Светланы…
— Светланы?
— …Потом они решили скоротать путь через частный сектор. Там все и произошло. Света до сих пор в шоке, думаю, завтра сможет рассказать больше.
— Стойте-стойте, а почему тогда вашу служанку не тронули?
— Это вы меня спрашиваете?! Черт, эта сволочь пырнула мою жену ножом и скрылась, поджав хвост, просто струсив! А вы мне…
***
— Она же жива? — В голосе слышны нотки легкой истерики. Дарья начинает массировать переносицу и часто моргать. — Алессандро, прошу, можно мы поедем в Россию в ближайшее время? — на девушку падает в некоторой степени осуждающий взгляд.
— Если я и поеду, то сам. В тебя стреляли буквально неделю назад. Если эти два нападения как-то связаны, то тебя попытаются отправить на тот свет. Вновь.
— Да о чем вы говорите?! Моя мама при смерти, возможно, если я не приеду сейчас, то я больше никогда не смогу с ней поговорить! Алессандро, пожалуйста… — на последнем слове голос девушки дрогнул и оборвался, а Манфьолетти задумался. Покрутил обручальное кольцо на пальце, а меньше чем через минуту положительно кивнул.
— Хорошо, мы поедем в Россию.
«Боги, что я творю?» — пролетело в его мыслях. Однако слов обратно уже не заберешь.
— Собирайся, я пока что возьму ближайшие билеты «Рим-Москва».
— Спасибо большое! — в глазах Соколовой просияла надежда — наивное светлое чувство, которое служит спасательным кругом и позволяет ухватиться за него, когда кажется, что хуже уже не будет. Сама же девушка быстрым шагом направилась в спальню, совершенно игнорируя чудовищную боль в ребрах.
***
11 сентября.
Всю дорогу в самолете Дарья сидела в наушниках: Алессандро наконец-то вернул ей телефон. С момента, как девушка узнала о произошедшем, не проронила ни слезинки. Та же ситуация обстояла и со словами — все время молчала. Возможно, она не осознавала ситуацию. Возможно, просто не хотела проявлять эмоции и казаться слабой перед малознакомым ей человеком… Однако, она не знала, что будет делать и как отреагирует, если ее мамы не станет. Транквилизаторы, которые Соколова (или уже Манфьолетти?) раньше принимала, итальянец забрал, либо она их где-то потеряла. Тем не менее, в своей косметичке главная героиня таблеток не обнаружила.
«Возможно, это к лучшему» — размышляла девушка. У организма за два года развилась толерантность к этому препарату. Поэтому, вместо назначенной одной второй таблетки, Дарья принимала две целых. Иногда (а в последнее время часто) — дважды в день.
— А вот и Москва, — Манфьолетти повернул голову к иллюминатору.
***
— Спасибо, что встретил нас, — Даша благодарно кивнула своему отчиму, когда они вышли из автомобиля. В Москве еще холоднее, чем в Марсале, что в принципе логично. Девушка успела отвыкнуть от холода своей родины за неделю…
«К хорошему быстро привыкаешь» — но можно ли назвать пребывание в том доме — действительно чем-то хорошим?
— Где ваша служанка? Как там ее… — Алессандро брел за Соколовой по узкой каменной кладке, ведущей к входной двери.
— Светлана. Ее имя Светлана.
— Да. И где же она? — настойчивый взгляд итальянца сверлил Русецкому затылок.
— В полицейском участке. Ее задержали, — прискорбно хмыкнул Дмитрий.
— Свету?.. Задержали? — Дарья вклинилась в их разговор. — Они же не думают, что это она напала на маму? Что за бред…
— Почему ты так уверена в ее невиновности? — мафиози недоверчиво вскинул брови.
— Да я знаю ее с пятнадцати!
— И что с того? — Манфьолетти упорно отстаивал свою точку зрения. В данной ситуации его русский, с итальянским акцентом, звучал странно и… даже забавно.
Дворецкий открывает перед ними дверь, запуская в прихожую. Хотя у них в особняке наводили порядок слуги практически каждый день, без Яны это место было словно заброшено. Так пусто…
— Вы только с дороги, вам необходимо отдохнуть, — Соколова растерянно кивнула, но просто так соглашаться с отчимом не собиралась.
— Может, сначала навестим мою маму? — она обернулась через плечо, заглянув Алессандро в глаза. Чего она там ожидала увидеть? Поддержки? Черта с два.
— Сначала навестим… — Манфьолетти запнулся, вспоминая это треклятое исконно русское имя.
— …Светлану, — в который раз, пожилой мужчина нервно напоминает главному герою, как зовут эту женщину. Порой, он так за нее печется, что можно подумать, будто у них роман.
***
— Пономарева Светлана Владимировна… — первые слова следователя, когда тот вошел в комнату допроса. За ним неторопливо проскользнул Алессандро, в чьих глазах и мимике резко заиграло удивление. Охранник закрыл дверь.
«Эта фамилия настолько популярна в России? Просто совпадение?»
— Все верно? — блондинка кивнула. — Я веду дело Яны Русецкой…
Дальше Манфьолетти его не слушал. Взглянул на окно, сделанное из стекла-шпиона, иначе называемого зеркалом «Гезеллой». В коридоре сейчас находится Дарья и, наверняка, пристально наблюдает за их беседой. И с вероятностью в сто процентов успела разглядеть замешательство на лице итальянца после того, как некий следователь Коваленко озвучил фамилию Светы.
— Подождите… Пономарева? А у вас есть сын? — Алессандро оборвал полицейского, медленно подходя к столу. Взял из рук Коваленко папку с личным делом женщины, просмотрел. Ответ все еще не был озвучен. Тогда он пригляделся к копии ее паспорта.
— Извините, Алессандро. Но, какое отношение к этой ситуации имеют дети? — сквозь зубы процедил мужчина, явно намекая, что тот ему мешает работать.
— Ну? Так что? — поднимает со столешницы прозрачный перфорированный пакет с несколькими листами, на которых были распечатаны страницы документа, подтверждающие личность Пономаревы. Достает по одному листочку, пока в воздухе повисла тишина. Медленно, будто смакуя, вчитывается в содержание каждого. Добирается до шестнадцатой страницы и удовлетворенно зачитывает: — Пономарев Руслан Андреевич…
На лице Манфьолетти застывает изумление.
— Гражданочка, а чего вы горничной то работаете? Я вашему сынку недостаточно плачу?
— Синьор Манфьолетти… — начал следователь, тем самым полностью раскрыв перед Светланой его личность.
— Юрий Викторович, вам еще доплатить? — правда, за правду. — Той суммы, которую я вам перевел — недостаточно? — кофейные, а сейчас почти черные, глаза сузились в две щелки. Его взгляд не выражал ничего хорошего. — Простите, мне надо идти, — бросил Алессандро через плечо. Его голос походил больше на шипение змеи или шелест сухих листьев, чем на тот, что принадлежит человеку.
Соколова и ее отчим недоуменно взглянули на Манфьолетти, который сейчас вышел к ним, нагрубив следователю и приступив набирать чей-то номер.
«Он что, совершенно не боится? Сам же говорил, что с правительством России у него проб… А, точно. Он же теперь сотрудничает с Русецким»
— Джованни, они все-таки связаны. Ты сам все слышал. Срочно отследи местоположение Пономарева, — зазвучала итальянская речь, которую из всех присутствующих могла понять лишь Дарья.
— Уже. Его мобильный запеленговала сотовая вышка в Петербурге, около аэропорта. Похоже, что он только с самолета.
— Сбежал, значит… — мрачный вздох. — Конте?
— Да?
— Ты ведь еще не вылетел в Москву?
— Брать билеты в Питер?
— Да, я тоже сейчас туда отправлюсь.
***
Но прежде, как Алессандро и обещал, они поехали в больницу.
Он видел, в каком состоянии Дарья, поэтому и не смог ей запретить навестить мать. Манфьолетти знал не понаслышке, что такое потерять родительницу, поэтому и позволил девушке перед рейсом съездить к Яне. Хотя, он почти уверен, что будь кто-нибудь другой на месте Соколовой, послал бы его прямиком к чертовой бабушке.
Когда Дарья зашла в палату и увидела практически бездыханное тело матери, Алессандро на пару секунд почудилось, будто девушка сейчас без сознания растянется на белом кафельном полу. Он наблюдал, как Даша накрывает своей рукой пальцы Яны, как ее коленки подгибаются все ниже и ниже, как ее бьет мелкая дрожь.
В итоге не выдержал: медленно подошел со спины к Соколовой и положил ей на плечи свои ладони. Ожидал, что она вздрогнет или хотя бы обернется от его внезапного прикосновения, но никак не мог думать, что та просто это проигнорирует. Грустно усмехнулся, когда вместо тепла и мягкости плоти ощутил лишь твердость и холод выступающих костей.
Вся эта ситуация слишком напоминала ему этот июль и проклятый девяносто девятый год.
***
— Три перелета за сутки и несколько часов дороги в машине… и двое суток без сна. Притом, что у тебя под сердцем все еще зияет незажившее пулевое отверстие. Ты уверена, что хочешь полететь со мной? — Манфьолетти скептически просканировал Дарью взглядом. Они стояли во Внуково, ждали объявления посадки на рейс. Девушка за два дня побывала в Катании, Марсале, Риме, Москве, а сейчас и вовсе отправится в Санкт-Петербург. Как чисто физически такое можно успеть, она сама не понимала.
— Петербург — город, в котором я родилась. И моя нога ступала на его земли в последний раз, когда мне было пятнадцать. У меня до сих пор в сумке лежат ключи от старой квартиры, — девушка указывает головой на шоппер, висящий у нее на плече. — Я хочу туда зайти.
— Если где-нибудь свалишься от переутомления — виноватой будешь ты, — почти безжизненная усмешка и холодный прищур. Но Дарья лишь согласно кивнула. — Ты ничего не ела уже, должно быть, неделю.
— Не хочется, — она задумалась, обвела глазами аэропорт. Уставилась на «Шоколадницу». — Только если кофе.
Тяжелый вздох растворяется в шуме.
— Здравствуй, язва желудка-а-а… — мелодично протянул Алессандро. — Хочешь умереть голодной смертью?
Стоило в воздухе прозвучать словам «начинается посадка на рейс номер…», как главная героиня метнулась к выходу, номер которого продиктовали. Мужчине оставалось только усмехнуться и последовать за ней.
***
Дарье все же удалось немного поспать в самолете, хотя перелет был недолгим. Через полтора часа эти двое уже были в Пулково. Девушка первым делом отправилась в Старбакс, которого во Внуково не оказалось. Манфьолетти оставалось только презрительно закатить глаза и тактично промолчать. Раз Соколова предпочла его наставления полностью проигнорировать, то пусть делает, что хочет. Но давайте заметим то, что она переступила через себя и купила капучино с карамельным сиропом(!), а не мерзкий американо, как обычно, уже являлось для нее победой.
Если в Москве хоть иногда сияло осеннее солнышко, то в Петербурге моросил противный холодный дождь. Из-за повышенной влажности питерские четырнадцать градусов сейчас ощущались, словно московские пять.
Поймали такси, сели. Манфьолетти назвал водителю адрес — оказывается, «солдаты» клана, которые находились в России, уже успели отследить и схватить беглеца. Осталось только допросить его и узнать, для чего он все это совершает.
— Алессандро, я просто не понимаю его мотива. Я же ему ничего не сделала! Да он меня и видел то всего лишь однажды… — девушка недоумевала. Припала губами к трубочке, чтобы сделать еще один глоток кофе, про себя отмечая, что тот уже остыл. — А моя мама? Он же, наверняка, даже не знаком с ней! Тем более она дружит со Светой. Нет, Руслан определенно не выглядит как человек, способный на такое.
Манфьолетти усмехнулся, но отвечать ничего не стал. Сам размышлял на эту тему, не мог найти адекватного ответа на этот вопрос.
— Мы на месте, — таксист заехал во двор заброшенных трехэтажных домов. По его бегающим глазам можно было догадаться, что тот нервничает. Да и Соколовой становилось не по себе в этом районе. — С вас…
Итальянец бросает ему на коробку переключения передач красную пятитысячную купюру.
— Извините, у вас не буде…
— Сдачи не надо, — отрезает тот и выходит из автомобиля, резко хлопая дверью. Водитель ждет, пока машину покинет и девушка, после чего сразу срывается с места. Похоже, своим поведением мафиози едва не довел бедного мужчину до истерики.
Главная героиня разворачивается лицом к зданию. Половина окон с битыми стеклами, подъездная дверь снята с петель. Краска на фасаде облупилась, а подле мусорных баков, заполненных до краев, пасутся бродячие собаки. Дома стоят так, что образуют некий колодец, поэтому любой изданный звук разлетается гулким эхом.
Сделав глубокий вдох, словно он мог помочь справиться со страхом, Дарья заговорила. Она и сама не ведала, откуда в ней сегодня столько смелости. Возможно, просто была благодарна Алессандро за согласие на поездку в Россию, а возможно, поняла, что он не собирается ее убивать и не такой уж и страшный человек. Но вот утверждать последнее было еще рано…
— Можно задать вам вопрос? — Алессандро вскинул левую бровь, продолжая широкими шагами пересекать двор. — Зачем я вам? Для чего вы так яро хотите выяснить, кто решил убить меня? Почему не оставили меня в тот день уми…
— Кажется, это уже три вопроса, — он тихо рассмеялся. — Все максимально просто. Мой отец поставил мне условие: не передаст мне свою компанию, пока я не женюсь. Почему не оставил умирать тебя тогда на дороге? — Манфьолетти сбавил темп и бросил взгляд на свои кожаные туфли. — Не знаю. Наверное, посчитал в тот момент самым гениальным решением — заставить тебя плясать под свою дудку. Сначала сомневался. Но когда узнал твою личность, понял, что нельзя упустить возможность наладить отношения с правительством России.
— А зачем вы хотите узнать о том, кто заказчик этих убийств? — В этот момент они зашли в подъезд. На ступеньках лестницы разбросаны пластиковые шприцы и битые зеленые стекла от бутылок, а в воздухе повис затхлый запах плесени. На стене, стандартно выкрашенной в бело-синий цвет, были оставлены граффити и непристойные надписи.
— Просто интересно, — неубедительно пробормотал Манфьолетти, а Соколова даже подумала, что ослышалась. Ради какого-то «просто» он бы не стал лезть из кожи вон, лишь бы выяснить истину. Кто угодно, но не этот человек. — Если не устраню этого козла сейчас, он доберется и до меня, — вот это уже больше походило на правду.
Поднимаются на третий этаж, заходят в самую дальнюю квартиру. На небе уже собирается закат, поэтому красные лучи пытаются пробиться даже во мрак этой лестничной клетки.
— Себастьян, ты здесь? — низкий голос Алессандро раскатился по всему дому. Таким же эхом прилетел ответ.
— Я в комнате слева.
Манфьолетти ускорил шаг. Соколовой становилось более неспокойно с каждой секундой, проведенной в этом помещении. Заходят в спальню.
Первым делом в глаза бросается парень, сидящий на хлипком деревянном стуле, что издает ужаснейший скрип из-за малейшего движения. Ноги привязаны к ножкам, на виске и губе кровоподтек, глаз — отекший и позеленевший, а нос больше напоминает кусок мяса. Но это отнюдь не самое страшное! У него отсутствовали все ногти на правой руке и указательный палец.
— О боги, — Соколова выдохнула от сего зрелища. То, что они сотворили с его телом — было по истине чудовищно. Девушка попятилась назад, на что Алессандро лишь в который раз усмехнулся.
Все глупые любовные романчики про горячих сицилийских мафиози, которые сдувают пылинки со своих жен и ни в коем случае не позволяют им глядеть на подобные представления, чтобы, не дай бог, не травмировать их психику — оказались выдумками. Чертовы сказки, сочиненные девочками-подростками и ничто иное. И Дарья уяснила это уже давно, прочувствовав в полной мере на собственной шкуре.
— Дон Манфьолетти, он готов все рассказать, — пробормотал шатен, устремив глаза в пол. Наверное, он и являлся одним из «солдатов» семьи.
— Ого, наш сукин сыночек боится боли, надо же, — абсолютно невинная, детская, но какая же фальшивая улыбка засияла на лице мужчины. — Я тебя слушаю, — между ними повисло молчание. — Ну же!
— Моей маме угрожал ваш отец. Клялся, что убьет ее, если я не закажу у Мастронарди убийство вашей жены. — Кивок от Манфьолетти, после чего Руслану прилетел удар в живот от Себастьяна. Парень закашлялся, а ножка стула издала треск.
— Дальше, — потребовал Алессандро.
— Когда не вышло убить вашу жену, тот потребовал заказать у человека из России убийство ее матери. — Далее пострадала челюсть. Дерево протяжно заскрипело, а Пономарев оказался на полу. — Дон Манфьолетти, я, правда, не знал, что мне де…
— Почему мне не сказал, придурок? — грустный вздох и неожиданный удар кулаком в ребра. — Хочешь, я проявлю милосердие?
— Дон Манфьолетти, я не хочу умира…
— Умирать, говоришь, не хочешь? — практически выплюнул Алессандро. — Как же ты жалок. Вы все говорите, что не хотите умирать. Стоит приставить к вашей тупой голове пушку, как вы завизжите: «я не хочу умирать»! Но только считанные единицы, смотря мне в глаза, действительно смогут сказать: «я хочу жить». К сожалению, таких я еще не встречал. — Алессандро, закончив свою умопомрачительную триаду, отодвинул край плаща и извлек из-под ремня черных брюк пистолет. — Соколова, отвернись, если не переносишь вида человеческих внутренностей.
Но главная героиня лишь уставилась на Руслана, ненароком встретившись с ним взглядом. Его глаза не выражали ничего — наверное, у покойника они были и то живее. В этот момент Дарье показалось, что она чувствует страх и боль молодого человека так, словно это ее избили по приказу Алессандро, а затем направили дуло пистолета прямиком в голову. Кажется, что если он сейчас умрет, Дарья тоже почувствует себя мертвой.
— Как знаешь, — хмыкнул Манфьолетти, за секунду, прежде чем спустить курок.
Оглушительный хлопок и человека, что говорил и стонал от боли буквально минуту назад — нет. А его глаза так и остались раскрытыми. Скоро, совсем скоро та синева в радужках поблекнет, затем посереет, а позже и вовсе помутнеет. Руслана больше не существует, а внутри Дарьи что-то оборвалось.
— Видишь, Соколова. Достаточно одной доли секунды и малейшего движения пальцем, чтобы заставить сердце остановиться. Вспомни мои слова, перед тем как решишь чикнуть вены или утопиться. Раз ты чувствуешь боль — значит жива. И твоему недалекому рассудку не помешало бы этому радоваться.
А в мыслях Соколовой уже звучало следующее: «раз ты чувствуешь чужую боль — ты человек». Но, похоже, что продолжение данных слов Чехова для Алессандро осталось неизвестным.
Главный герой огибает Дарью и выходит из квартиры. Девушка же так и остается стоять на месте, из-за чего ему приходится возвращаться за ней.
— Ты остаешься тут? — Даша молчит. Еще бы: она впервые стала свидетельницей убийства. — Боже, Себастьян, ты просмотри на нее! Да у девочки шок, — с наигранной озабоченностью и состраданием в голосе пропищал тот, после чего рассмеявшись, схватил Соколову за запястье и потащил за собой.
Лишь когда они отошли (Манфьолетти захотел прогуляться по Петербургу, поэтому решил обойтись без такси) на приличное расстояние от того треклятого дома, Дарья смогла прийти в себя. Виной тому стала резкая, но весьма отрезвляющая и уже, кажется, привычная боль в ребрах. Это неприятное ощущение преследовало Дарью и в аэропорту, и когда она пыталась поспевать за Алессандро, поднимаясь по лестнице, ибо боялась отстать и остаться одной, и даже сейчас. Однако говорить Манфьолетти об этом девушка почему-то не захотела.
— Что это было? — первый вопрос, да и вообще, первая фраза, слетевшая с ее губ за половину часа, которую она просто плелась за Алессандро.
— Что именно? — он обернулся.
— За что вы…
— За нарушение омерты. Я был вполне милосерден, заметь.
— «Милосерден»?.. — в голосе прокрадываются истеричные нотки. Манфьолетти кладет ей ладонь на лопатки, безмолвно прося ускорить темп шага.
— Давай зайдем? — кивает, указывая на кофейню. Соколова отрицательно вертит головой.
— Недалеко от нас находится моя старая квартира, мы можем пойти туда? — она получает в некоторой мере осуждающий взгляд, но мужчина все-таки соглашается.
Солнце давно зашло за горизонт, а в сердце неприятно кольнуло, когда Соколова зашла в один из дворов стареньких пятиэтажек. Наверняка, Алессандро едва ли отличит первый подъезд от второго и третьего, а чтобы не заблудиться в данном жилом комплексе, ему пришлось бы поднапрячь мозги и зрительную память. Но не Дарье.
— Ты говорила недалеко. Пятьдесят две чертовых минуты моей бесценной жизни, — взгляд на часы и страдальческий стон, когда они поднимаются на четвертый этаж. Но воспоминания ударяют в голову, поэтому девушка игнорирует язвительные фразочки своего спутника, немного отвлекающие ее сознание от боли. Дрожащими руками и не с первой попытки, открывает ключом входную дверь.
В квартире душно, воздух затхлый. Манфьолетти нащупывает тумблер на стене и включает свет. Гостей встречает надпись «welcome» на пыльном коврике в коридоре. Вдоль правой стены расположилась осенняя обувь, синий зонтик раскрыт и оставлен на полу высыхать. В тот день шел сильный дождь, они с мамой промокли до нитки.
— Го-о-осподи. Ты здесь жила? — вздохнул Алессандро, не то с сочувствием, не то с призрением, но Соколова его уже совсем не слышала, ибо рассудком она полностью вернулась в тот день. На сей момент тело стало лишь оболочкой…
***
Декабрь 2017 года.
За окном льет дождь, время от времени сменяясь снегом. И, вишенка на торте — пробирающий до костей ветер. Классическая погода для зимнего Петербурга.
Сегодня Даша отправилась в школу без зонтика, из-за чего Яна, идя с работы, решила встретить ее.
По дороге домой женщины весело беседовали, а затем забежали в «Пятерочку», купили шоколадное печенье — этим вечером они собирались устроить марафон, залпом просмотрев весь третий сезон любимого сериала.
Однако, добравшись до своего этажа, прямо под входной дверью их поджидал незнакомец, чьи слова весьма повлияли на их вечерние планы…
***
— По-моему, не помешало бы открыть окна и сделать уборку, — Алессандро, брезгливо морща нос, уже вошел на кухню, оставив девушку стоять на пороге. Распахивает шторы, в комнату ударяет свет фонарей с улицы. Проворачивает ручку на пластиковой раме, и поток свежего воздуха врывается в помещение. Аналогичные действия проделываются и в спальне.
Дарья разувается, вешает шоппер на железный крючок и следует в ванную. Моет руки, умывает лицо холодной водой, в надежде изгнать мерзкие воспоминания и прийти в себя. Взгляд случайно падает на мыльницу, которая до сих пор сохранила небольшой обмылок, уже подсохший и потрескавшийся за три года.
Заходит на кухню. На белом столе пятно от разлитого кофе, молоко забыли убрать в холодильник. Чашка с кофейным осадком стоит в раковине. В спальне дела обстоят не лучше: разобранная постель, раскиданные по всему полу в спешке учебники (которые Соколова так и не сдала в библиотеку), мертвые цветы на подоконнике. На балконе с того дня весит белье на сушилке.
— Что произошло тогда? — из своего мира Дашу выкинул голос Манфьолетти. Тот стоял на балконе, крутя меж пальцев незажженную сигарету. — Я имею в виду, что, судя по здешней обстановке, вы покидали свое жилище в спешке. Будто… случился атомный взрыв, как в Чернобыле.
Главная героиня усмехнулась от такого неуклюжего сравнения и повернула голову к старому шифоньеру. На деревянной лакированной дверце висел календарь. Красный пластмассовый квадратик указывал на 14 декабря. Пятница…
Теперь она знала точную дату «атомного взрыва» в ее жизни.
***
— Здравствуйте, вы Яна Сергеевна? — мужчина шагнул вперед, зачитав имя и отчество, глядя в экран своего смартфона.
— А вы кто? — женщина напряглась, до боли зажав в руке ключи.
— Я от Дмитрия Русецкого. Он мне велел вас забрать и отвезти в Москву.
— Что за бред, — Яна рассмеялась. — Уходите немедленно, иначе я вызову полицию.
— Давайте зайдем внутрь и все обсудим? — незнакомец все еще твердо стоял на своем.
— Вы в своем уме? Пропустите меня в мою квартиру сейчас же. — Но он даже не шелохнулся. — Послушайте, молодой человек: я вам совершенно не верю. Если у вас есть хоть какое-нибудь, хоть малейшее… — Яну перебили, сунув ей в нос записку с подписью Русецкого. Женщина быстро пробежалась по ней глазами, затем на несколько секунд задумалась, а позже на лице выразилось удивление, сменившееся глупой улыбкой. — Если он ту ночь на конференции в Москве принял в серьез, передайте ему, что для меня это ничего не значило. Убирайтесь вон из моего дома.
— Вы же в курсе, что у вас будут проблемы?
***
Манфьолетти, слушая данный рассказ и сбрасывая завядшие цветы с подоконника в мусорный пакет, едва не выронил его из рук, а затем глубоко вдохнул, чтобы не прыснуть со смеху.
— Так твоя мамочка переспала с председателем Госдумы? — Она уже успела пожалеть, что поведала Алессандро эту историю: он чуть ли не задохнулся, давясь воздухом со смеху. Успокоившись и переведя дыхание, задал очередной, не менее убийственный, вопрос. — А что произошло с твоим отцом?
— Я думала, что вы знаете.
— Знаю, что он сидел. Не более.
***
1 января 2014 года.
С ноябрьского инцидента прошло полтора месяца.
Яна не захотела идти в полицию из-за жалости к своему мужу. Хотя Даша и пыталась убедить свою маму, что это неправильно и его необходимо наказать по закону, женщина настояла на своем и не подала заявление. Может, на самом деле она боялась Валерия, и на это были отнюдь не малые причины: его ведь не будут вечно держать за решеткой (а жаль). Но даже если Яна и испытывала хоть какой-то страх перед этим человеком, то предпочитала полностью его скрывать. Тем более, Валерий не появлялся им на глаза с того дня.
— Ну, ты же видела, как он клялся, что завяжет пить! Он искренне раскаивался, просил простить… Тем более, он же не понимал тогда, что творит!
— Мама! Да как ты можешь ему верить после всего этого?
Неожиданно во дворе зазвучали женские вопли. Яна и Дарья метнулись к окну.
***
— Он попытался ограбить вашу соседку, чтобы догнаться очередной бутылкой? — Алессандро мыл зеркало в ванной, стараясь не оставлять разводов (честно!), но похоже, что Соколовой придется все за ним переделывать. — Боги, и тебе не мерзко после всего этого носить его фамилию?
— Сейчас я ношу вашу фамилию, — безразлично заметила Дарья, параллельно складывая грязное белье из корзины в стиральную машину. — И все равно, я не ассоциирую свою фамилию с отцом. Так что нет, не мерзко, — на пару секунд замерев, она задумалась. После, отрешенно добавила: — Но мне мерзко от пьяных людей и запаха алкоголя.
Стрелки на часах дошли до двойки. Значит, уже двенадцатое сентября.
Дарья меняет простыни и наволочки на подушках, убирает одеяла в шкаф, достает старые шерстяные пледы. Стелет постель для Алессандро на мамином диване, сама же падает в свою кровать. Она слишком вымотана, поэтому проваливается в сон за считанные секунды. Чего не скажешь о Манфьолетти, который до рассвета сидел на кухне, все не решаясь зажечь последнюю сигарету…
***
Утро 12 сентября.
День начался не с кофе, не со слов «Соколова, вставай немедленно», не с будильника и даже не с ругани соседей. Соколову разбудил телефонный звонок.
Она едва разлепила глаза, верхние веки которых немного отекли, и потянулась за своим смартфоном. Спальные места находились друг напротив друга, поэтому девушка могла лицезреть, как Алессандро читал Булгакова, сидя на диване.
— Какого хрена? — Дарья издала страдальческий стон.
На дисплее высветилось, уже легендарное, «Дима, муж мамы». Часы в правом углу экрана гласили, что на сей момент только половина седьмого.
— Это отчим, — в сознании Дарьи пролетело множество тревожных мыслей, лишь одна из которых: «что-то произошло с мамой?».
— Поставь на громкую связь, — просит Алессандро за секунду, прежде чем обеспокоенный голос Дмитрия начинает разлетаться в пространстве спальни.