Непрекращающаяся дверная трель возвращает меня в сознание. Еле как поднимаюсь с кровати и иду в сторону прихожей. Кого нелегкая принесла в такую рань, да и ещё в субботний день.
Открываю железную входную дверь, и передо мной предстает довольно интересная картина. На пороге стоит растрепанная Настя Сорокина без грамма косметики, хотя мой внешний вид не лучше.
На ней белый лабораторный халат, явно не по размеру, а на ногах огромные мохнатые тапки, имитирующие лапы медведя. Меня забавляет её новый образ. Хорошо, что она живет этажом ниже, иначе где я ещё увижу такое удивительное создание. В школу она одевается по высшему разряду. Неизменная короткая юбка, высокие каблуки и яркий макияж. Огненные волосы выделяют её из толпы, а мелкая россыпь веснушек добавляет шарма.
Я же, в свою очередь, предпочитаю удобство. У меня только одна пара туфель и никакой короткой одежды. К тому же Стас запрещает такое носить, чтобы лишний раз не провоцировать мужчин в темных переулках. Всякого насмотрелся на своей работе. А ещё в моей сумке всегда лежит муляж пистолета и газовый баллончик. Подарки Волкова. Когда спросила, чем человеку может помочь игрушечное оружие, он ответил, что вряд ли кто-то захочет выяснять, настоящий пистолет или нет, но даст время, чтобы успеть сбежать.
— Ты чего в такую рань? — вместо приветствия выдаю своё недовольство.
— Феникс, ты совсем оборзела? Время видела? Уже полдень. Я тебе со вчерашнего дня тысячу раз позвонила, ты чего трубку не берешь? — подруга кидает на меня рассерженный взгляд и залетает разъяренной фурией в квартиру, — я же переживаю. Убежала вчера сломя голову, ничего не объяснила.
— Я тебе всё расскажу, только тише, пожалуйста, — нет сил выяснять с ней отношения, голова итак гудит.
Жестом руки, приглашаю её на кухню и наливаю нам по чашке ароматного кофе с молоком без сахара. Мы удобно устраиваемся за обеденным столом. Настя молчит, при этом внимательно меня рассматривает, делая какие-то свои выводы.
— Это из-за Стаса, да? — вопросительно выгибает бровь. Вот всё она видит и знает. Читает меня как сканер, порой это даже раздражает.
— Отчасти, — даю короткий ответ, не желая продолжать этот разговор. Настя к моей безответной любви относится скептически. Да и к Стасу не особо расположена, не знаю, за что она его невзлюбила.
— Бабушку вчера в больницу отвезли, а телефон с беззвучного режима забыла снять, — меняю тему разговора.
— Мама дорогая, что случилось? — резко осипшим голосом интересуется подруга, напрочь забывая о Стасе.
Настя обожает мою бабушку. Любит беседовать с ней о жизни на нашей уютной кухне за чашкой травяного чая. Бабуля же откармливает её фирменными пирожками.
— Инфаркт, но сильно не беспокойся, — начинаю сразу же успокаивать, иначе устроит мне фонтан из слез. Она особа впечатлительная, — состояние стабилизировалось, сейчас ба восстанавливается.
Говорю всё это и понимаю, что пытаюсь утешить и себя тоже. Вчера переживания о бабушке заглушились болью от действий Стаса, сейчас накатили с новой силой. Мне срочно нужно её увидеть.
— Сегодня собираюсь её навестить, поедешь со мной? — предлагаю поехать ей вместе. Боюсь оставаться со своими мыслями наедине.
— Я очень хочу, но на сегодня у меня назначена встреча с папиным старым другом. Помнишь, я тебе говорила? — смотрит на меня вопросительно и, не дожидаясь ответа, продолжает, — он декан медицинского факультета, куда я хочу поступить. Нужно обсудить некоторые вопросы по поводу обучения. И кстати, я уже опаздываю, мне надо идти собираться.
Выходит из-за стола, смешно перебирая медвежьими лапами. Не упускаю случая над ней пошутить.
— По-моему, ты идеально выглядишь для встречи с деканом медицинского факультета. Твой халат как нельзя кстати. Про лапы вообще молчу, — давлюсь смехом, глядя на её удивленное лицо.
— Блин, совсем забыла с этой лабораторной про тапки, вообще это папины вещи, — чертыхается мое чудо.
— Тебе идет, — пытаюсь её утешить, а в глазах слезы от смеха.
Настя подходит к зеркалу, расположенному в коридоре, и ужасается своему отражению. Неловко поправляет кудрявые локоны, стирает невидимую грязь с лица, затем медленно переводит взгляд на меня, и мы обе заходимся в приступе смеха. Хохочем как ненормальные.
Немного успокоившись, она прощается и обещает навестить бабашку на днях. Закрываю за ней дверь и иду искать свой телефон. Нахожу его в школьном рюкзаке на самом дне, неудивительно, что вибрации не чувствовала.
Одиннадцать пропущенных от Насти.
— И ничего не тысяча, — бубню себе под нос.
И один от Стаса. Как только вижу родное имя, сердце пропускает удар. Сразу же набираю его и слушаю долгие мучительные гудки. Абонент не отвечает. Решаю позвонить ему еще раз, попозже.
До больницы добираюсь спустя час. Быстро нахожу бабушкину палату. Стою перед ней как вкопанная, не решаясь зайти. Боюсь представить, в каком она состоянии. Делаю глубокий вдох и дергаю с трудом поддающуюся деревянную дверь на себя.
Ищу глазами бабушку и нахожу её спящее тело в дальнем правом углу комнаты. Напротив лежит тучный мужчина лет пятидесяти, а рядом у кровати больного сидит женщина примерно того же возраста, возможно, его жена. Они так увлеченно разгадывают кроссворды, что не замечают чужого присутствия. Третья кровать, расположенная рядом с дверью, пустует.
Тихой поступью подхожу к спальному месту бабушки и начинаю раскладывать продукты, разрешенные доктором. Но, видимо, у меня это плохо получается.
— Привет, милая. Я тебя с утра жду, вот заснула маленько.
Хриплый ото сна голос наполняет комнату. Бабушка неплохо выглядит. Слегка бледная кожа совсем не портит её внешний вид. Седые длинные волосы собраны на затылке в небрежный пучок. Она перестала их красить ещё несколько лет назад. При этом добавила строгим учительским голосом, наработанным годами практики в школе, что бабушка должна выглядеть как бабушка. На что с ней я не согласилась. Не хотелось признавать, что с каждым годом она больше и больше стареет.
— Ба, извини, пожалуйста. Я только ближе к полудню встала, — оправдываюсь, не раскрывая подробностей о причине опоздания.
Протягиваю ей красное яблоко, но она отказывается. Забираю себе и откусываю маленький кусок фрукта. Как хорошо. Удовольствие растекается по всему телу. Со вчерашнего дня практически ничего не ела. С утра в желудке погостил только кофе.
— На тебя это не похоже, дорогая. Что-то случилось? — своим вопросом бабушка ставит меня в тупик. Не знаю, что ответить. Врать не буду, да и говорить правду тоже. Не хочу, чтобы бабушка знала о моих чувствах к Стасу.
— Да ничего особенного, просто очень устала, — говорю часть правды. Вчерашняя ситуация в кафе высосала из меня все силы. Отвлекаюсь на соседей по палате, которые куда-то резко заспешили и покинули помещение, громко хлопнув дверью.
— Соня, я много лет прожила, многое повидала и прекрасно знаю, что с тобой происходит, — серьезным тоном начинает бабушка. За доли секунды её лицо меняется с ласкового на строгое и в тоже время на обеспокоенное. Мне это совсем не нравится. Тело напрягается в ожидании чего-то неотвратимого, болезненного. Будто я сейчас узнаю то, что перевернет мою жизнь.
— В последнее время я часто замечаю, что ты стала похожа на свою мать перед её смертью. Готова прыгнуть в омут с головой, совершенно не думая о последствиях. Тот же взгляд, те же мысли. Такая же несчастная любовь, — бабушка говорит непонятными для моего мозга загадками.
— Ты о чем? — спрашиваю в недоумении. Неужели про Стаса догадалась. Поворачиваю голову в сторону пластикового окна, чтобы она больше ничего не смогла прочитать на моем лице. Изучаю до безобразия скучные стены и потолок.
— Не твой он человек, милая. Отпусти его, пока не поздно. Сердце неладное чует.
Этот разговор начинает меня настораживать. Бабушка приподнимается с кровати и наклоняется ближе, чтобы посмотреть прямо в глаза. Её пронзительный как острый нож взгляд проникает до самой души, заставляя замереть на месте. Будто она прожила на свете не шестьдесят четыре года, а все двести и научилась видеть людей насквозь, читать их мысли и считывать чувства. В её зеленых глазах сверкает мировая мудрость.
— Может, я и старая, но глаза всё ещё видят. Каждый раз, как его видишь, пожираешь взглядом. Только он глупец, ничего дальше своего носа не видит, ослепленный своей братской любовью к тебе. Сестру ты ему напоминаешь, которую он в детстве потерял, не уберег. Вину перед ней чувствует. С тобой непутевой носится, пылинки сдувает, не даст тебя в обиду никому.
— Что ты такое говоришь, какая сестренка? Стас никогда не говорил о ней.
— Они жили в доме по соседству. Ты ещё не родилась тогда. Трагедия летом случилась. Жара такая ужасная стояла, никогда не забуду. Дети уже ушли на каникулы. Стас твой в восьмом классе учился, как сейчас помню. Волков старший тогда в звании майора ходил, какое-то серьезное дело расследовал. В девяностые годы без криминала не обошлось. Чтобы не лез, куда не надо, его решили проучить. Младшую дочь похитили прямо из рук старшего брата.
Бабушка тяжело вздыхает и продолжает вспоминать прошлое.
— Так её и не вернули. И тело не нашли. Волков тогда из милиции ушел. Жена вскоре на развод подала и уехала, не смогла мужа простить. И поминай, как звали. Сын с отцом остался, — шокирующие признания выливаются на меня, как ушат холодной воды. Озноб захватывает всё моё тело. Становится не по себе. Стас никогда и словом не заикался о младшей сестре. Как и дядя Витя, его отец.
— А как звали сестренку Стаса, не Уля случайно? — задаю мучавший меня со вчерашнего дня вопрос. На что получаю утвердительный кивок. Во рту появляется привкус горечи.
— Бабушка, как же мне быть? Я ведь люблю его и не могу от него добровольно отказаться, — с вселенской грустью вылетают слова. Предчувствую, что услышу совет, который мне явно не понравится. Бабушке тоже не по душе то, что я говорю. Она закатывает глаза и тяжело вздыхает. В них такая печаль, что самой становится мучительно.
— Оставь его, милая. Послушай старую, не твой он мужчина. Научись отпускать людей. Эти чувства вам двоим счастья не принесут, — на этом бабушка решает закончить время откровений и разворачивается к окну.
— Не умею я отпускать людей, ба. По маме до сих пор сильно скучаю, мне так не хватает её теплых рук, нежных прикосновений и ласковых слов, — изливаю ей свою душу. Бабушка выслушает, я знаю. Всегда слушает. Но в данный момент молчит. И я продолжаю:
— Думала, что ты меня поймешь. Ты всю жизнь любила только деда. После его смерти так замуж и не вышла, — пытаюсь разглядеть в ней хоть маленькую каплю понимания. Но всё тщетно.
— Мы с твоим дедом любили друг друга, это правда. Он подарил мне столько любви, что хватило до конца жизни. И тебе желаю испытать такое же счастье — любить и быть любимой. Но Стас не тот человек, который тебе это даст.
— Ба, даже страшно представить, что больше его не увижу. А друзьями быть никогда не соглашусь. Видеть, как он женится, целует свою жену, обзаводится детьми, заводит собаку. И всё это не со мной, — после высказанных вслух страхов воображение оживляет их в моей голове.
Вижу реальную картину его счастливой семьи и себя, наблюдающей со стороны. И понимаю, что это никогда не будет моим. Тут же начинаю задыхаться, будто мне перекрыли весь кислород.
Бабушка резко разворачивается ко мне и начинает успокаивать, поглаживая по спине. Её обеспокоенный взгляд отрезвляет меня. Ей нельзя нервничать. Беру себя в руки и стараюсь медленными глотками пропускать воздух. Паника медленно отступает. Понимаю, что пора уходить. Мы сказали друг другу достаточно на сегодня.
— Я пойду. Тебе надо отдохнуть.
В комнату возвращается весёлая супружеская пара. Встаю и направляюсь в сторону двери. Не буду портить атмосферу своим унынием. Перед самым выходом слышу болезненную фразу, сказанную с некой долей обиды и разочарования:
— Ты и себя, и его погубишь, — чуть ли не задыхаясь, произносит бабушка.
Её слова проникают в самые глубины моего сознания и въедаются в память, пронзают мою и так израненную душу. И себя, и его погублю…и себя…и его.
— Да, ты права. Я лучше умру, чем отпущу его, — неожиданно для себя произношу слова, о которых позже очень горько пожалею.
Громкий хлопок двери ставит жирную точку в этом болезненном для нас разговоре.