Голова раскалывалась от дикой боли. Словно её пили и били молоточками одновременно. Я приоткрыла глаза и зажмурилась от света, пробивающегося сквозь окно. Воспоминания и картины прошлого вечера поплыли одна за другой, и я застонала. Во сне было всё так хорошо и спокойно. Осторожно осмотрела себя: я в тёплой бежевой пижаме, заботливо укрыта одеялом. Сервис. Хорошо, когда рядом есть люди, которым ты небезразлична. Телефон лежит рядом, и я, зная результат, всё равно проверяю список звонивших. Среди них нет моего мужа.
Я постаралась встать с дивана. Получалось плохо. Ещё порядком штормило, и я, опираясь о стенку, иду мелкими шагами на голоса. Мне должно быть стыдно, но я совершенно не чувствую угрызения совести. Я не чувствую практически ничего.
В кухне Маша сидит на руках у Ольги за столом, и моя младшая сестрёнка пытается кормить её с ложки.
Я опускаюсь на стул напротив мирно завтракающей компании и обхватываю голову руками.
— Я предупреждала, что будет плохо, — осуждающий взгляд сестры так похож на мамин, — что теперь будешь делать?
Я пожимаю плечами в ответ.
— А где Дмитрий?
— За минералкой побежал для тебя.
— От него ни одного звонка. Как будто, так и надо.
— Знаешь, я не удивлена. Развод? — Ольга вопросительно смотрит на меня. — Это предательство. Гнусное и отвратительное, — отрезала Оля.
Я полностью с ней согласна, и где-то в самом дальнем пыльном уголке моего сознания теплится абсурдная мысль, что есть всему объяснение. Как будто мои глаза не видели лица Марины и её закатившихся от удовольствия глаза и открытого рта, из которого вырывались режущие мой слух стоны. Андрея, с губ которого капает на живот Марины слюна, как у дикого животного во время случки.
Гнусно и отвратительно.
Моя сестра подметила картину, чётко стоящую перед моими глазами, в точку.
— Я хочу прийти в себя. И потом буду решать, как мне жить дальше. Куда мне деваться? Я ещё в отпуске по уходу.
— И что? Ты же получила направление в детский сад, прошла с Машей медкомиссию. И алименты на содержание Машки никто не отменял.
— Я знаю. Я, Оленька, юрист.
— Я бы разнесла подлеца. Развод, алименты на ребенка, на своё содержание, раздел имущества.
Я хмыкнула. Достанется Барсукову в случае чего.
Дверь хлопнула, и Дмитрий, раздевшись, тащит в кухню пакет с продуктами. Увидев моё потрёпанное лицо, улыбается и ставит передо мной бутылку Боржоми.
— Лечитесь, коллега.
— Как раз то, что нужно, — я открываю бутылку с минеральной водой и залпом выпиваю полбутылки.
— Уфф… Как в сухую землю, — произнесла я. — Чуть легче.
— Может, хочешь похмелиться?
— Боже, избавь. Барсуков, ты хочешь, чтобы я поселилась у вас?
— Диван в гостиной никем не занят. Можешь лечиться и жить сколько хочешь.
— Ладно, диван у вас удобный, но нужно рвать когти до дома.
Отчаянье сразу вернулось, и больше от того ощущения, что с этим придётся жить и дальше.
— Мань, поехали домой? — я протягиваю руки своей маленькой дочке.
— Родителям будешь говорить? — бросила Оля, усердно разбиравшая пакет, который Дима оставил у холодильника.
— Пока нет.
Тяжело и медленно одевшись, стою у подъезда в ожидании такси. Ольга рядом в таком же «превосходном» настроении, как и я.
— Позвонишь мне, как приедешь.
— Слушаюсь, мамочка, — устало отвечаю сестре и закрываю дверь автомобиля.
Такси возвращает нас с Марией домой, и сердце гулко стучит по мере того, как жёлтая машина приближается к нашему дому. Я осторожно открыла дверь в квартиру и внимательно всматриваюсь в детали нашей прихожей.
Присутствие своего мужа не обнаруживаю и, выдыхая, прохожу внутрь. Встречаться сейчас с ним выше моих сил. Но, похоже, эту ночь вне этих стен провела не только я.
— Сволочь…, - прошипела я в ответ на своё открытие.
Но на что я рассчитывала?
Человек не удосужился набрать меня в телефоне ни разу.
Ни слова в своё оправдание…
Я в растерянности и смятении. Я швырнула тарелку об пол и она разлетелась на мелкие осколки. Как моё счастье.
Долго стола у холодильника, прислонив лоб к его холодной двери. И, плеснув в бокал любимый шотландский виски мужа, делаю большой глоток…
Я проснулась от детского плача. За окном уже темно, и я ужасаюсь, смотря на часы.
— Дура набитая! — Ругая себя, мчусь в спальню к ребенку.
— Маня, прости меня, — говорю Маше, увидев заплаканное лицо своей дочери, — у твоей мамы в голове бардак. И я никак не возьму себя в руки…
Воскресный вечер. Андрей даже не показался на пороге. Где его мотает в эти знаменательные выходные, мне не ведомо. И я стараюсь потихоньку занимать себя домашними делами, чтобы не дать мыслям возвращаться к нему. Ингода, дико хочется набрать Ланку, но смаковать подробности вчерашнего вчера — это как дальше продолжать резать открытую рану тонким хирургическим ножом.
Телефон задрожал от виброзвонка в гостиной, и я, перевернув его, вижу аватарку с сестрой и её тревожное: «Алло» режут слух.
— Всё хорошо. Мы с Машей вдвоём. Андрей в квартире не появлялся со вчерашнего дня.
— И где же он всё это время?
— Как-то всё равно.
— Что дальше, Олесь?
— Жить будем дальше.
— С ним что решила?
— Ничего не решила. Не хочу думать за него, и мне нужно прийти в себя. Пока слишком больно. На следующей неделе начнем ходить в детский сад. Мне и впрямь, похоже, скорее придется рассчитывать только на себя. У меня в кошельке денег практически не осталось. А его карточки я трогать не буду. Выложила их в прихожей на комоде. Пусть забирает.
— Если деньги будут нужны, я сброшу тебе на карту. Ты не стесняйся, звони.
— Хорошо. К Ирине Владимировне тоже нужно наведаться. Спросить, как она посмотрит на мой срочный выход на работу.
— Мне это настроение больше нравится. Олесь, мы тебя любим. У тебя всё получится.
— Я знаю, — говорю чуть тише и кладу трубку.
Слеза медленно скатывается с глаз к подбородку и я тут же смахнула её.
Снежное утро понедельника за окном, и я бесцельно брожу по квартире. Маша ещё спит, и нет привычного недопитого кофе за столом. Нет запаха его одеколона.
И, наверное, все выходные он провёл с ней.
Сволочь!
Я долго обдумываю план своих действий, но не могу сосредоточиться даже на элементарных вещах. Звонок в дверь, и я вздрагиваю от неожиданности. Осторожно открываю дверь. На пороге, улыбаясь, топчется Иван и ряд небольших картонных коробок, аккуратно сложенных у двери нашей квартиры.
— Олеся, привет. Набирал тебя несколько раз, не берешь трубку. Ваш заказ, — кивает на коробки Иван.
Я и забыла, что на сегодняшнее утро я договорилась с Ваней о поставке и сборке комода. Хорошо, что оплатила сразу всё. Где бы я сейчас искала деньги?
— Я забыла. Вань, прости.
— Бывает, — Ваня деловито подхватил картонные коробки и проходит в прихожую, занося за собой запах морозного утра и мужского одеколона.
— У тебя что-то случилось? — Ваня внимательно смотрит на меня.
— С чего ты взял?
— Глаза опухшие и красные.
Иван, конечно, хороший молодой человек, но не в той категории, чтобы доверять личные дела. Я ещё даже с Ланкой не переговорила о муже-предателе. Но у меня было такое чувство, что это у меня написано на лбу большими буквами. И Ваня это прочитал.
— Заболела, — коротко отрезала я, — что-то нужно?
— Нет. Я долго не задержу. Где устанавливаем комод? — уже официальным тоном продолжает Иван.
— Здесь, в прихожей, — я покрутилась вокруг.
Что делать с тем коричневым, что стоит у стены я не знаю, а по большей части мне абсолютно всё равно. И, небрежно махнув в противоположную сторону, тут же ретируюсь с любопытных глаз моего однокурсника.
Видити ли, у меня опухшие глаза.
Если вы два дня будет реветь… Я посмотрю, какие глаза будут у вас.
Я уставилась в окно. На улице сыплет, не переставая, снег и небольшой грузовичок Ивана, припаркованный во дворе у подъезда уже засыпало белым покрывалом. Совесть чуть укола меня.
За что я так резко разговаривала с ним?
Ваня уж точно тут ни при чём.
Симпатичный, милый и такой же спокойный, как и раньше. Без высказываний, с тонким тайным смыслом, как у моего супруга. С ним всегда было просто разговаривать и иметь дело. И да, чёрная короткая борода очень идет моему однокурснику. Хотя зачем мне это?
— Вань, ты будешь чай? — я постаралась произнести мягко, и смотрю на его внушительную спину.
Ваня оборачивается и, мельком взглянув на меня, соглашается: «Если нетрудно».
— У меня к тебе вопрос? — Ваня мешает десертной ложечкой горячий чай.
— Задавай, — я внутренне напряглась, ожидая услышать опять ненужные вопросы.
— Ты в частном порядке не оказываешь юридические услуги?
— А ты что, сам не можешь? — удивляюсь его просьбе.
— Некогда. С удовольствием нанял бы в частном порядке хорошего юриста для разовых работ.
В другое время я бы с дежурной улыбкой вежливо отказалась, но у меня пусто в кошельке, а тратить деньги Андрея с его карты мне не позволяет гордость.
— Я Машку начинаю водить в детский сад и послезавтра могу подойти. Куда подъехать?
— Там, где ты заказывала комод, — Ваня улыбнулся.
— Красивая улыбка, — отметила я про себя. — Повезло мадам, оказавшейся рядом. От чего-то злость на Андрея стала ещё жестче и ярче, с едким горьким вкусом.
Я смотрела из своего любимого окна на кухне, как Ваня грузит в грузовичок свои инструменты и, мельком взглянув на мои окна, не спеша выезжает со двора. Как белый снег всё падает и перекрашивает уже серые картины осени белоснежным цветом.
***
Мы долго прощались с Машкой у порога группы в детском саду, и мой боевой с утра цыпленок совсем сник, когда понял, что жизнь в детском саду протекает без любимого родителя. Я улыбнулась, потрепала за щёчку и вручаю плачущую Маню нашему воспитателю. У меня всего три часа на то, чтобы добраться до конторы Мелихова и вникнуть в документы.
Я отряхнула снег с ворота своей куртки и, сняв перчатки, вхожу в мебельный магазин Мелихова.
— Добрый день, — вежливо здоровается уже знакомый мне по прежнему опыту консультант, — что интересует?
— Я могу пройти к Мелихову? — спрашиваю я и добавляю: «Меня пригласили».
— Конечно. Иван Владимирович сказал, что вы подойдете и проводить вас. Герман Олеся Петровна?
— Она самая.
Я вышагиваю за консультантом по длинному коридору и с осторожным стуком вхожу в кабинет Мелехова.
— Привет, — здоровается Мелихов. Улыбка на лице открывает белоснежный ряд зубов.
— Проходи. Присаживайся, — Мелихов махнул на стул.
Черт возьми, в красивом строгом костюме вид у моего «няшного» на мой взгляд однокурсника шикарен.
Мелихов небрежно смотрит на наручные часы, хмурится и достав из аккуратного ряда большую папку, поднимает свой взгляд на меня.
— Уже опаздываю. У меня через пол часа встреча. Олесь, пересмотри договора и реестр на них, — большая папка на столе Ивана, — начнем с этой.
Мелихов накинув куртку, махом растворяется из своего кабинета. Я сбрасываю зимнюю куртку на диван у стены и осмотревшись присаживаюсь за стол Ивана.
Достаточно уютненько. При этом без излишеств и со вкусом.
— Хмм…
Если бы мне неделю назад сказали о том, что я буду сидеть в кабинете моего однокурсника, выдержанного в бело-серых тонах и приводить в порядок его документы, потому как завтра мне не что покупать Машке молоко, я ни за что бы не поверила.