Толстая усатая старуха-кухарка оказалась разговорчивой и добродушной.
- Значит, учиться приехал? Хватишь ты, парень, соленого до слез с этим ученьем. Бедному человеку учиться карман не дозволяет. Бедному мастеровать надо: в плотники, в столяры, в сапожники итти.
Старуха долго философствовала о судьбе бедняков и под конец рассказала Сергею печальную историю о том, как в прошлом году в их доме умер от чахотки молодой студент:
- Лицо у него было желтое, ровно восковое, нос острый. Бежит бывало утром голодный, на свои лекции торопится. Сапоги драные, шинель на рыбьем меху...
Пока Сергей пил чай, Людмила Густавовна сидела в своей комнате, обдумывая, куда поместить нового жильца. Но как ни прикидывала, как ни раздумывала, для Сергея находилось только одно место - в темном коридоре. Там стоял небольшой сундук, покрытый выцветшим ковром. Над сундуком висели завернутые в простыни две картины и шелковый зонтик в сером чехле. Здесь же в углу на ватной подстилке жила старая слепая кошка.
Людмила Густавовна вышла на кухню и объявила Сергею свое решение: он будет спать в передней на "сундучке", а заниматься может вечером на кухне после того, как все отужинают и кухарка вымоет и уберет посуду.
Вечером в квартиру начали собираться студенты. Они возвращались с занятий. Всего жильцов у Людмилы Густавовны было шесть человек.
В этот вечер, выйдя на кухню, жильцы увидели там темноволосого смуглого мальчика. Он сидел у окна и читал какую-то книжку. Долго пришлось в первый вечер Сергею ждать на кухне, пока все улягутся спать и перестанут ходить через коридор. Когда, наконец, в квартире всё утихло, Сергей пошел устраиваться на новом месте.
Сундук оказался слишком коротким. Спать на нем можно было только свернувшись клубочком. Постель была жесткая, а от матраца почему-то пахло керосином. Сергей долго ворочался и никак не мог уснуть на новом месте. Только под самое утро он заснул крепким сном.
Глава XXII
УГЛОВОЙ ЖИЛЕЦ
Занятия в Казанском промышленном училище начинались ровно в восемь часов утра. А так как Сергей жил в другом конце города, то вставать ему приходилось рано. Кухонные часы с растрескавшимся циферблатом показывали только половину седьмого, когда он просыпался.
На умывание и сборы у него уходило не больше десяти минут. Сапоги он надевал в самую последнюю минуту, а до того ходил по кухне и по коридору босиком.
Польнер на прощание перед его отъездом из Уржума дал ему такой наказ: учиться на круглые пятерки... и беречь сапоги.
- В большом городе подметки быстро изнашиваются. Зря по городу не гоняй!
И Сергей зря не бегал. Но как убережешь подметки, когда от дома до училища, с Нижне-Федоровской улицы до Арского поля, надо было тащиться такую даль! Хорошо еще, если на улицах сухо, а дождь и слякоть - совсем для сапог погибель. Размокнут, раскиснут так, что и до утра не просушишь. А погода, как назло, становилась с каждым днем всё хуже и хуже.
- Отошли ясные деньки, - ворчала по утрам старуха-кухарка, зажигая коптилку. - Теперь как примется, так уж и будет и будет лить без конца, покуда снегу бог не пошлет.
Кряхтя и позевывая, старуха принималась ставить самовар и только тут замечала в потемках Сергея.
- А ты, ученый, уж и в поход собрался... Вымокнешь, парень, как рыба. Хоть бы чаю дождался, у меня самовар мигом поспеет.
Но Сергею некогда было дожидаться чая. Он нахлобучивал фуражку, поднимал узенький воротник своего пальтишка и выходил на мокрую, холодную улицу.
Керосиновые фонари мигали на ветру. Кое-где в деревянных низеньких домишках были тускло освещены окна, и с улицы видно было, как за ситцевыми занавесками двигаются тени - там собирались на работу.
Итти Сергею было трудно. Ноги разъезжались. Под сапогами чавкала и хлюпала жирная грязь. Чернели глубокие лужи. Сергей то обходил их сторонкой, то перепрыгивал через них, стараясь не промочить сапог.
Шел он быстро, размашисто, но всё-таки успевал заметить многое, что попадалось на пути.
А больше всего привлекало его взгляд окно писчебумажного магазина, где за стеклом между коробками почтовой бумаги и горками записных книжек лежала раскрытая готовальня. До чего же она была хороша! Футляр черный, подкладка малиновая, бархатная, а на бархате так и блестят два циркуля. Один измерительный, другой чертежный. Рядом с циркулем - два рейсфедера, и здесь же большой стальной транспортир, стальная линеечка и футлярчик для карандашей.
А рядом с готовальней в том же окне лежало штук пятнадцать лекал самой причудливой формы, - они, видно, продавались вместе с готовальней. Может, даже за ту же цену.
Эх, с этой готовальней можно было бы такие чертежи делать, что сам Жаков - учитель черчения - и тот бы не придрался.
Да еще хорошо бы столик отдельный где-нибудь раздобыть, хоть маленький. А то приходится работать за кухонным столом. Того и гляди сальное пятно на чертеж посадишь.
* * *
Вот уже полтора месяца, как Сергей жил у Людмилы Густавовны, и все эти полтора месяца изо дня в день повторялось одно и то же.
Часов в девять вечера старуха-кухарка принималась мыть посуду. Мыла она не торопясь. Чугуны терла песком, ножи и вилки чистила тертым кирпичом или наждачной бумагой. А пока она возилась с посудой, Сергей нетерпеливо шагал взад и вперед по кухне.
Ну когда же старуха кончит уборку и освободит стол?
Но старухе спешить было некуда.
Наконец, не вытерпев, Сергей сам хватал ножи и вилки и так яростно принимался тереть их наждаком, что кухарка даже пугалась:
- Легче, парень, черенки не поломай!
Но вот уборка подходила к концу. Кухарка принималась мыть стол. Сначала поливала его кипятком из чайника, потом скребла большим кухонным ножом, потом мыла мочалкой и снова поливала кипятком. От стола шел пар, его шершавая доска лоснилась и становилась желтой, как масло.
Сергей только этого и ждал. Он хватал чистую тряпку и насухо вытирал этот занозистый, старый стол.
Вот теперь можно и поработать. На столе появлялся большой квадратный лист белой бумаги. Сергей осторожно прикреплял его на углах стола кнопками, затем доставал из своей корзинки пузырек с тушью, старую казенную готовальню, два остро отточенных карандаша и резинку.
- Ну, дорвался голубчик. Теперь всю ночь сидеть будет, - говорила старуха и, намочив голову под рукомойником, принималась на ночь заплетать жидкие косицы.
Но Сергей уже не слышал ни старухиных слов, ни ее шарканья по кухне. Он подвигал к себе поближе настольную керосиновую лампочку, надевал на нее бумажный колпачок, который смастерил сам, и начинал чертить.
Острый карандаш легонько скользил по плотной белой бумаге, иголочка циркуля оставляет чуть заметные точки. И вдруг - снова шаги. На кухню, шлепая туфлями, заходит Людмила Густавовна.
Каждый вечер она обязательно заглядывает во все углы своей квартиры.
- С огнем надо быть осторожнее, - говорит она, останавливаясь возле Сергея. - Не дай бог, пожар может случиться...
Больше всего в жизни она боялась мышей и пожаров.
Сергей, не отрываясь от чертежа, молча кивал головой.
- Ты слышишь, что я сказала? - спрашивала Людмила Густавовна.
И Сергей еще раз кивал головой:
- Мгм... мгм... Ага...
Заглянув за печку, где храпит старуха, и мимоходом зачем-то пощупав мокрое полотенце на веревке, Людмила Густавовна величественно удаляется из кухни. Папильотки дрожат и качаются у нее на голове.
Ну, наконец-то ушла.