Сашук набирает в себя побольше воздуху - у него даже щеки надуваются пузырями, - складывает ладошки возле самого носа, ныряет и... едет животом по песку на мелководье. Жорка хохочет.
- Чудик! Что ж ты землю пузом пашешь?
- А если тут мелко? - обиженно говорит Сашук.
- На тебя не угодишь - то глубоко, то мелко. - Жорка подплывает ближе, становится на ноги и пригибается. - Влезай на плечи.
Сашук вскарабкивается, вцепляется в его рыжие волосы. Жорка распрямляется, и Сашуку даже жутко становится, так высоко он поднимается над водой, - Жорка только чуть-чуть поменьше Ивана Даниловича.
- Готов? Але-оп!
Жорка встряхивает плечами. Сашук, не успев сложить ладошки, враскорячку, как лягушонок, плашмя плюхается в воду.
- Ну как?
- Здорово! - кричит Сашук. - Бимс, сюда!
Кутенок стоит у самого уреза, пятится от набегающих волн и тявкает. Сашук ловит его, подняв на руки, несет в воду. Кутенок скулит и вырывается. Сашук заходит по грудки, пускает щенка. Тот захлебывается, фыркает и отчаянно молотя лапами - плывет. Сашук идет следом и хохочет. Выбравшись на песок, Бимс трясет головой, висячие уши шлепают его по морде, как мокрые тряпки.
- Тут лучше купаться, чем у нас в Ялпухе, - говорит Сашук, совсем уже запыхавшись и улегшись на песок.
- Вода соленая, сама держит.
- А почему никто не купается, рыбаки наши?
- Они уже старые, им не хочется.
- Так ты ведь тоже старый.
- Еще не очень - только тридцать два года... Пошли, а то мамка тебя хватится, шухер поднимет.
Они поднимаются по откосу.
- Там чего? - показывает Сашук на решетчатую башню со скворечницей наверху.
- Пограничная вышка. Пограничники сидят, границу сторожат.
- От шпионов?
- Ну да.
- Пойдем посмотрим.
- Чего там смотреть? Да и они увидят - прогонят.
- А если ночью? Они и не увидят.
- Ночью, брат, спать надо.
- А там чего?
- Дот был. Немецкий.
Развалины дота недалеко от обрыва. Из уцелевших оснований бетонных стен торчат скрюченные железные прутья, покореженные балки. Щебень, присыпанный землей, зарос бурьяном. Сашук пробует обхватить остаток стены, но пальцы его не дотягиваются до краев. От дота, немного не доходя до обрыва, змеятся осыпавшиеся, заросшие окопы.
- Может... - с надеждой в голосе говорит Сашук, - может, тут пули остались, а? Давай поищем?
- Как же, двадцать лет лежат, тебя дожидаются... Вон мамка бежит, сейчас она отольет тебе пулю.
Мать быстро-быстро идет им навстречу. Она даже не смотрит на Жорку, будто его совсем и нет, шлепает Сашука, хватает его за руку и тащит к дому. Только когда Жорка остается далеко позади, она сердито шипит:
- Сколько раз говорила, чтоб ты к этому бандюге не липнул!
- Так он совсем не бандюга, мам, он рассказал... Ой, ну чего ты дерешься?.. Будешь драться, и тебя в тюрьму посадят.
- Вот я тебе покажу!..
Сашук, извернувшись, вырывается и убегает.
- Беги, беги, домой все равно придешь!
Сашука угроза не пугает: мать отходчива, долго сердиться не умеет.
Она и в самом деле отходит и, когда Сашук прибегает обедать, не только не шлепает его, но даже ни слова не говорит. После обеда мать моет посуду, потом начинает перетирать. Сашук садится в холодке за крылечком, рядом укладывается Бимс и тут же засыпает. Разомлевшего от еды Сашука тоже клонит в сон, он едва не засыпает, но в это время из барака на крыльцо выходит Жорка. Сашука он не замечает, идет прямо к матери. Она искоса взглядывает на него и тотчас опускает взгляд на посуду.
- Слышь, Настя... - говорит Жорка.
Мать слегка поворачивает к нему лицо, но глаз не поднимает.
- Ты чего мальца от меня шугаешь?
- Ты ему не компания.
- Ему тут никто не компания - одни старые хрычи.
- Хрычи не хрычи, да уж и не замаранные...
- А я замаранный? Я что, убил кого или ограбил?
- Я там не знаю... - говорит мать и так сердито трет полотенцем миску, будто хочет провертеть в ней дырку.
- Так ты спроси!
- Не мое это дело, незачем и спрашивать.
- А зачем словами кидаться? "Бандит", "в тюрьме сидел"...