— Тебе понравится квартира, — голос женщины, которая сидит за рулём старенькой иномарки серебристого цвета, доносится до меня еле внятным гулом, — не такая, как раньше у нас была, но всё же… У тебя будет отдельная комната. Мебель привезут вечером. Пока оборудована лишь кухня и зал… Лиз?
Я не хочу поворачиваться в её сторону. Тело протестует. Душа выворачивается наизнанку. Вены превращаются в туго натянутые спицы. Даже от едва заметного движения по тканям распространяется невыносимая боль. Проще рассматривать проезжающие мимо машины и людей, которые спешат по своим делам. Лучше тонуть в хмуром дне, чем упиваться гневом, который вызывает эта женщина. Моя мать… Сейчас язык не поворачивается назвать её мамулей, как несколько лет назад. Той женщины для меня больше нет. Она умерла, как бы жестоко это ни звучало.
— Я понимаю, что ты на меня обижена, но… Лизонька… Доченька… Я пытаюсь всё исправить… — скриплю зубами, улавливая нотки горечи, проскальзывающие в банальных фразах, и продолжаю пялиться в открывающийся вид за окном. Город большой. По сравнению с нашим просто огромный. Множество бутиков и торговых центров. Высокие серые здания, поблескивающие от дождя, который не прекращает моросить, пока автомобиль движется в направлении новой школы.
Я должна переживать по поводу предстоящего знакомства с одноклассниками, но в грудной клетке выжгли эмоции. Там по всей территории расползлась пугающая пустота, словно и не было никаких чувств до этого момента. Ни волнения. Ни страха. Ничего. Пустыня. Горечь. И равнодушие. Всё, чем я могу похвастать. Вряд ли такой расклад устроит творческую натуру моей матери, поэтому я молчу, чтобы не испортить ей прекрасный день. Воссоединение семьи — это же событие мирового масштаба. Нельзя, Лизонька, таить в себе обиду. Это разрушает твоё энергетическое поле.
Большего бреда не слышала за все семнадцать лет своей жалкой жизни. Жанна Павловна умело делает вид, будто у нас всё хорошо, и не было пяти лет её отсутствия. Удобно. Кинуть свою дочь, когда той исполнилось двенадцать, и забрать практически в день совершеннолетия. Так и хочется захлопать в ладоши и закричать во всё горло: «Спасибо, мамуля! Я безумно рада, что ты в очередной раз разрушила мою жизнь! Искренне благодарю тебя!». Вот только я сдерживаю слова глубоко внутри себя и шумно выдыхаю, увидев кованные ворота с известной эмблемой «МиР». Всё-таки разрушающих изменений в жизни мне не избежать. И от осознания этого факта в районе солнечного сплетения закручивается тугая пружина. Кажется, ещё немного и от её вибраций лёгкие лопнут. Неприятно.
Мама останавливает машину у входа, и я сразу открываю дверь, щелкнув ремнём безопасности. Успеваю сделать пару шагов до ворот, но Жанна Павловна встаёт у меня на пути. Я поджимаю губы и складываю руки на груди, смотря поверх её плеча. Сейчас она совсем другая. Ухоженная. Короткая стрижка. Красивый макияж, который подчёркивает достоинства её внешности. Классический костюм развязного стиля. Брюки и пиджак со штрипками. Ботфорты на высоком треугольном каблуке. Не женщина, а манекен с выставки моды. Идеальная до появления рвотного рефлекса.
— Твоя классная руководительница, Олеся Викторовна, знает, что мы только сегодня приезжаем, — она скашивает взгляд на школьников, которые проходят мимо нас, — форму для тебя я сегодня заберу. Не переживай.
Не могу сдержать кривой улыбки и едкого смешка. Они прорываются сквозь железную оболочку моего равнодушия и попадают точно в цель. Лицо Жанны бледнеет, но она умело маскирует истинные чувства под маской доброжелательности.
— Лиз, — протягивает руки, чтобы коснуться моих, но я дёргаюсь в сторону, — зачем ты так? Я же для тебя стараюсь…
— Для меня? — прищуриваюсь, пытаясь разглядеть в её глазах хоть малейшее понимание того, что она натворила, но там, как и у меня в душе, пусто. — Плохо стараетесь, Жанна Павловна. Нужно лучше.
С гулким грохотом сердца двигаюсь вперёд, задевая маму плечом. Как бы я ни старалась отключить функцию воспроизведения воспоминаний, они прорывают брешь и всплывают перед глазами. Тахикардия — малое побочное действие, которым меня накрывает, пока картинки сменяют друг друга. Я игнорирую любопытные взгляды ребят и поднимаюсь вверх по ступенькам. На мне старые чёрные джинсы, синяя водолазка, тёплая дутая жилетка в тон джинсам и лоферы. Я кардинально не вписываюсь в окружающую меня обстановку, особенно со своим рюкзаком, повидавшим жизнь. Смехотворное представление ради улыбки на лице Жанны Павловны.
— Вход по пропускам, — слышу голос бдительного мужчины на входе и достаю из кармана карточку, которую мне вручила мама. Он кивает на турникет, и я с тяжёлым сердцем миную пост охраны, приложив прямоугольный пластик к сенсорному датчику.
Ноги сами ведут меня наверх. Второй этаж. Девятнадцатый кабинет. Русский язык и литература. Без энтузиазма смотрю на открытую дверь и переступаю порог, не раздумывая. Шум и гам в помещении резко затихает, пока я равнодушно веду по высокомерным лицам взглядом. Ничего кроме отрешенности от происходящего не транслирую.
— Ты, наверное, Лиза? — обращается ко мне темноволосая женщина. На её тонких губах играет радушная улыбка. Глаза приветливо улыбаются. На вид классной руководительнице лет двадцать пять. Молоденькая совсем. Красивая. На её вопрос я лишь киваю. — Хорошо, подожди секунду.
Я застываю на месте около доски и наблюдаю за тем, как Олеся Викторовна закрывает дверь в класс и идёт к учительскому столу, потирая руки.
— Чтож, стервятники мои, — плещет позитивом в ребят, на которых я не обращаю никакого внимания, — прошу любить и жаловать Елизавету Кирьянову, вашу новую одноклассницу.
Шепотки. Странные возгласы, не похожие на проявление радости. Великолепный приём.
— Олеся Викторовна, а нужно прям любить? Или полюбливать на переменке будет достаточно? — умное изречение прилетает с последней парты, но я даже бровью не веду, когда все начинают смеяться.
— Перестаньте! — классная хлопает ладошкой по столешнице. — Лабуков, за остроумие остаёшься на допы по литературе!
— Да я же…
— Протест отклонён, — Олеся Викторовна поворачивается ко мне и снова улыбается, — расскажи нам о себе, Лиза, — сопровождает свои слова изящным движением руки.
— Вы уже всё сказали. Елизавета Кирьянова. Новенькая, — отзываюсь, поглядывая в окно, — куда мне сесть?
Классная руководительница удивлённо приподнимает бровь, наверняка ожидая от меня чего-то большего.
— Это всё? — киваю. — Займи свободное место. Позже заберёшь у меня все необходимые учебники, а мы продолжим изучать тему.
Я скольжу взглядом по классу и нахожу единственную парту, за которой никто не сидит. Первый ряд. Последняя. Я больше люблю сидеть у окна, но тут выбирать не приходится. С грохотом кидаю рюкзак на стол и со скрипом отодвигаю стул. Не намеренно. Просто так получается. Тело, словно ватой набили. Оно не принимает команды, поступающие от мозга. Сажусь и натыкаюсь на осуждающий взгляд учительницы. Смиренно складываю руки перед собой, делая вид, что внимательно её слушаю.
— Выпендрёжница…
Шепотки слева долетают до ушей быстрее, чем речь учителя. Я стискиваю зубы крепче, чтобы не ляпнуть гадость в первый же день.
— Маршал её на место поставит…
Я достаю телефон из кармана рюкзака и захожу в галерею с фотографиями. Переключаюсь на снимки полностью, игнорируя недобрые взгляды и обсуждения за моей спиной. Плевать. Мне осталось учиться чуть больше полугода. Как-нибудь переживу.