Как только призраки вместе с Цинбором исчезли, Лаки сменил позу ожидания смерти от гоблина на спокойную, вернув меч в ножны, так и не запачкав его. Он бросил ухмыляющийся взгляд на Лиона, и тот, довольный исполнением плана, удовлетворенно кивнул. Переглянувшись, они одновременно посмотрели на Курло, погрузившегося в еще больший ужас.
— Ты тоже хочешь что-то выкинуть? — спросил Лаки, указывая на него пальцем.
Принц Черной чешуи посмотрел в последний раз на отца в надежде на его помощь, но Лорбо даже не повернулся в его сторону.
— Отец, что происходит? — лишь успел спросить он, как вождь тут же махнул рукой стражникам, приказывая увести его.
Спотыкаясь, пытаясь невольно противостоять давлению стражей, которые только что были его собственными охранниками, Курло покинул шатер. Лорбо вытер рукой глаз, смахивая со щеки то ли слезу, то ли жир, и, прокашлявшись, сказал:
— Я пытаюсь действовать так, как действует благоразумный вождь. Мне и правда не нужна война. Моя деревня, — гоблин обвел рукой пространство вокруг себя, как бы очерчивая границы поселения, — развивается без сражений и завоеваний. Я понимаю, насколько поступок моего сына необдуман, глуп и отвратителен, но все же… Я буду благодарен, если он останется в живых. Мне даже нечего вам предложить-то взамен. Могу лишь просить вас об этом.
Лаки слушал его нахмурившсь. Он понимал Лорбо как справедливого вождя и отца, переживающего за сына. Но грехи Курло велики. Так же, как и грехи Цинбора. Лаки и сам не знал, какой исход предпочел бы для них двоих. В любом случае последнее слово было за Люмриком. Именно он и должен решать судьбу брата.
— Даю вам слово, — прервал раздумья Лаки Лион, — что поговорю с Люмрик’баром. И даже буду настаивать на сохранении жизни вашему сыну. Но я не могу гарантировать вам…
— Лион! — перебил Лаки.
Маг и вождь повернулись к мечнику, а тот неосознанно схватился за рукоять меча. Заметив это, Лион разозлился на товарища. «Идиот! Что он творит?» — подумал маг.
— Лаки, выйди, пожалуйста… — сказал он сдержанно, пытаясь сгладить ситуацию. Мечник задвинул едва виднеющееся из ножен лезвие меча обратно и, стуча каблуками, вышел из шатра.
Спокойно выдохнув, Лион вновь посмотрел на вождя. Тот улыбался, плавно переводя глаза с двери на мага.
— Хороший парень. Но чрезмерно справедливый и буйный, — вынес вердикт Лорбо все в той же своей спокойной манере.
— Да… Новичок, еще не все достаточно хорошо понимает, — объяснил Лион вождю, почесав затылок деревянной рукой в кожаной перчатке.
— Или напротив: понимает все куда лучше нас! — произнес гоблин и усмехнулся. Маг непонимающе посмотрел на него, и вождь продолжил: — Ты же знаешь такую фразу: «Устами младенца глаголет истина». Может быть, он пока неопытен, неграмотен, но чувство справедливости, свойственное ребенку, в нем все еще сидит. Надеюсь, оно так никуда и не уйдет. Ему только нужно не растерять свою силу. Так, как это сделал, например, ты.
Конец фразы гоблина заставил мага вздрогнуть.
— Ни в коем случае не хочу тебя специально задеть. Я запоминаю все, что мне рассказывают прохожие игроки и местные гоблины. Человек с деревянной рукой, который собрал в своей группе самых одаренных элиток локации… Ведь так? Этот парень, призраки, оборотень. Да… Ты и свой потенциал не раскрыл до конца. Да-да, уверяю тебя! — говорил Лорбо, все больше загораясь собственными словами. — Но я знаю про тебя и темную часть истории. Про данж…
Лион вновь вздрогнул, еще сильнее. Быстро поклонившись, он с уже изрядно вспотевшим лицом поспешил к выходу.
— Не бросай больше товарищей, Лион, — впервые с очень серьезным лицом проговорил Лорбо, заставив мага остановиться.
Лион тихо проговорил в ответ — Никогда больше, — и покинул шатер.
В большой телеге, запряженной четырьмя огромными черными саламандрами, уже расположились клетки с курицами и петухами, которые уже давно должны были принадлежать лесникам. Там же, на дне телеги между клеток, с руками, обработанными местными лекарями и обмотанными окровавленными бинтами, лежал Цинбор. Правая рука осталась без кисти, левая была потеряна ниже локтя. В сознание он так и не пришел, потеряв его при почти одновременной потере обеих рук. Лишь изредка в тяжелом бреду он бормотал, хотел вскочить, в бессознательном состоянии пытаясь что-то говорить и кричать. Рядом, склонив над зеленым лицом гоблина голову с растрепанными волосами, сидел Лион. Он смотрел в закатившиеся полуоткрытые глаза бывшего соратника и не мог понять: почему же именно так? Зачем он предал семью и клан? Сидящий возле него Мирак сверлил взглядом брата, расположившегося напротив. Он не мог поднять шум при всех так, чтобы Мирона, а может и его самого, не осудили товарищи. Однако и оставить Эрика под контролем брата не мог. Мирон отводил глаза, смотрел по сторонам и вновь поглядывал на злого брата. Он чувствовал, что брат обвинял его в чем-то. Но так до конца и не понимал, в чем.
Вскоре к ним посадили Курло. Он успокоился, но его взгляд все так же излучал отчаяние. Просто принц смирился со своей участью. Знал, что отец отдал его без боя и что судьбу его будет решать другой вождь, заинтересованный если не в смерти гоблина, то в его суровом наказании. Курло лишь смотрел иногда на кучера и снова устремлял взгляд в пол. Он не был воином, не отличался умом, но обладал властью, которой не было у того, кто ее заслуживал. Наверное, такого сына, как Цинбор, хотел бы иметь Лорбо. Ведь он был силен и умен в отличие от Курло. Желание доказать, что и он может стать таким, привело принца к провалу.
Вслед за Курло привели маленького гоблина. Лаки подсадил его и пристроил рядом с Лионом, сам расположившись возле Тины и Джейка. Большая повозка еле вмещала такое количество пассажиров. Эрику пришлось идти рядом, потому что повозка не выдержала бы и его одного.
Заметив Лиона, Волхви обрадовался, сразу же обняв его.
— Дядя Лион, вы за мной? Папа вас прислал? — мальчик радостно улыбался и сиял дырой между зубов. Либо это выпадали молочные зубы, либо обращение Курло с ним было не очень дружелюбным.
— Ты не знаешь, да? — спросил Лион и взглянул на Курло. Тот посмотрел в ответ и молча кивнул. «Даже этот гад не смог найти в себе силы рассказать ребенку о смерти Норина», — подумал Лион.
— Что у него с зубами? — спросил он, начиная наращивать агрессию.
— Что? — встрепенулся Курло, внимательно посмотрел на рот мальчика и сразу же ответил: — Ты что? Мои люди не били его. И я тоже не бил…
Лион вопросительно посмотрел на Волхви, и тот понял:
— Нет, меня не били. А что я должен знать, Лион? — спросил мальчик, снова разжигая огонь стыда в его груди.
— Меня прислал Люмрик, а не твой отец, — взгляд Волхви поменялся. Он был рад услышать имя своего брата, но его сильно испугало уточнение про отца. Да и почему брат, не имеющий возможности даже ходить, распоряжается в деревне?
— Люмрик — новый вождь. Твой отец передал ему силу и погиб, — сказал Лион.
Волхви оцепенел. Он посмотрел на Курло, и во взгляде его была даже не ненависть, а вопрос: «Зачем?».
— Никто не хотел его смерти, — ответил Курло, взглянув мельком на Джейка и вновь опустив глаза в пол.
Орк молчал. Он не знал, что сказать, что сделать, чтобы мальчик легче пережил смерть отца, в которой он сам был в какой-то мере повинен. «Каким же я был чудовищем…» — подумал он, и на его плечо упала рука Лаки. Орк обернулся и уставился в его серые глаза, успокаивающие, говорящие: ты не такой. Слеза скатилась по щеке орка.
— Но я же виноват… — так тихо сказал он себе под нос, что и сам не услышал этого. Вместе с этим опустил глаза Волхви и заметил брата, лежащего на дне телеги.
— Цинбор! — вскрикнул он, бросаясь к нему, но Лион остановил его, деревянной рукой усадив обратно.
— Ему очень плохо, не трогай его, — объяснил маг, чувствуя за собой вину еще и за это.
— Что с ним? — спросил мальчик.
— Он предал твоего отца, и мы лишили его рук, — неожиданно выпалил Мирак.
Волхви резко повернулся к человеку, которого видел впервые в жизни, и на глаза его начали наворачиваться слезы от непоправимости случившегося.
— Что? — мальчик тяжело задышал, не понимая ничего, не желая это понимать. Отчаяние поглотило Волхви, он схватился руками за деревянную руку Лиона, глазами впился в него, ожидая хоть какого-то объяснения.
— Зачем ты так? — мрачно проговорил Джейк, вызвав у призрака чувство страха.
— Потому что это так, — Мирак посмотрел на Волхви понимающим и честным взглядом и продолжил: — Цинбор и Курло хотели отнять трон у твоего отца. Твое похищение входило в план. Смерть Норина — нет. Никакая смерть не была нужна в этом плане. Но так уж вышло, что… она произошла. Да и не она одна. Твой брат наказан не нами, а судьбой. Если бы мы не лишили его рук, он бы одолел нас. Как-никак он был Черным ящером, а по силе мог превзойти и Зеленого ящера. Мы воспользовались единственным шансом, чтобы обезвредить его.
Все поняли, что именно хотел сказать Мирак. Виноватые есть, и это сложно отрицать. Но их можно понять. Не простить, может, даже и не принять. Но понять. Когда ребенок придумывает глупые отговорки, когда говорит, что его домашнюю работу съела собака, каждый понимает его: ребенок не хотел делать домашнюю работу и не сделал. Да, это не извиняет его проступка, не оправдывает его. Но все понимают причину. Так и здесь. Мирак лишь объяснил, что и у них была причина сделать то, что они сделали. Как бы примитивно это ни звучало, это было именно то, что нужно Волхви. Укол здравомыслия. Урок о том, как нужно воспринимать расчетливый и изменчивый мир вокруг.
Волхви не рыдал даже сейчас. Даже не всхлипывал. Лишь слезы текли по его щекам, превращая зеленую кожу вокруг глаз в красную. Неожиданно Лион приобнял мальчика.
— Жизнь такова. Твой брат о тебе позаботится. У тебя много друзей и родственников.
Но мальчик не успокаивался. Слезы все так же текли по его лицу. Тогда Лион снял куртку, чтобы показать свою руку мальчику:
— Видишь? Деревянная. Потрогай, — мальчик с любопытством прощупал дерево, гнущееся, словно кожа, и постучал по нему. Он улыбнулся, и тогда маг взял левой рукой амулет, висящий на шее. — Видишь его? Он создает мне эту руку. Сложно найти амулет, возвращающий конечности нипу. Если такой вообще есть. Но для нас, игроков, такие существуют. Конечность может быть из разной субстанции. Деревянная — самая обычная в этом случае.
Маг снял с себя амулет, и конечность пропала с плеча Волхви. Дерево просто будто вросло обратно в руку, зеленой почкой распустившись на месте аккуратно сросшегося шрама, и упало под ноги Лиону.
— Когда мы с твоим братом были в данже, мы сильно пострадали. Но не унываем. Да, это грустно — у него нет ног, у меня руки. Один наш друг вообще не пережил тот поход. Но мы не отчаиваемся. Мы идем дальше, живем и смеемся несмотря на все сложности и трудности, — Лион надел на мальчика амулет. — И ты делай так же, как твой брат. Прими трудности и живи с ними. Смерти будут вокруг тебя. Будут предатели и трусы… Но ты просто оставайся хладнокровным перед лицом опасности, рассудительным в момент отчаяния и смелым в самые страшные моменты. Тогда ни потеря руки, ни потеря отца не будут для тебя непреодолимыми препятствиями.
Маг откинулся на боковину телеги и похлопал по тому месту, где должна была быть рука. Волхви перестал плакать. Мальчик, резко успокоившись, задумался о чем-то. Это были не то безмолвное отчаяние и размытый взгляд, что минуту назад. Он размышлял. Принимал к сведению. И как будто уже сейчас строил какие-то грандиозные планы.
— Самое надежное, что есть в жизни, — недоверие… — прошептал он почти беззвучно — так, что даже в глухой тишине вокруг никто не разобрал его слов.
После этого Волхви сразу опомнился и, сняв амулет, отдал его Лиону со словами:
— Я понял. Но рука тебе все-таки нужна.
Лион рассмеялся. Волхви непонимающе смотрел на него пару секунд и усмехнулся вместе с магом, возвращающим ожерелье себе на шею. Из шрама появилась почка, распустилась и вмиг отросла в руку из того же дерева, что и была.
— Никогда не видела таких амулетов для конечностей… — сказала Тина. — Он же, получается, даёт руке возможность самовосстанавливаться?
Лион протянул ладонь Тине. Она подозрительно взглянула на него. Маг указал на кинжал, висящий на поясе. Поняв идею Лиона, эльфийка схватила оружие и одним ударом срубила большой палец с деревянной ладони. Волхви, наблюдавший за этим, как и все прочие, схватил его ладонь и повернул к себе. На его глазах палец отрос — так же быстро, как вырастала сама рука при надевании. «Почему у Люмрика не так?..» — пробежала у мальчика мимолетная мысль и скрылась в потемках сознания.
— Но тратится мана, — добавил маг после демонстрации возможностей руки.
Из шатра вывалился, опираясь на посох, больше походящий на костыль Лорбо. При каждом шаге пузо его раскачивалось из стороны в сторону в такт огромному подбородку. Он подошел к телеге, с жалостью взглянул на своего сына, который не смотрел уже в сторону отца, потом на Лаки. Возле него Лорбо остановился и спросил:
— Не хотите остаться на ночь? Я гарантирую безопасную дорогу для всех пленников и груза. А вы бы продолжили свой путь, куда бы он вас ни вел, предварительно отужинав со мной и хорошенько выспавшись!
Предложение выспаться было заманчивым. Но к вечеру они достигли бы деревни лесников, где точно так же отужинали бы и легли спать. Вопрос в том, стоит ли вообще ехать туда, если из деревни Черной чешуи добраться до данжа проще. Время играет немаловажную роль в этой ситуации, поскольку «Гарон» может настигнуть их в любой момент. И только время способно спасти их. Теоретически. Никто не знает, когда и где враги найдут их. Вся группа может быть атакована хоть сейчас, а противопоставить нападающим уже ничего не сможет. Более того, непонятно, восстановится ли команда после этого. Джейк остался с последним сейвом. Остальных могут связать, увезти. Да и собраться после возрождения будет намного сложнее. В общем, смерть от рук «Гарона» означала не просто потерю сейва, а смерть вообще.
— Спасибо, вождь, но нам нужно навестить Люмрика перед данжем, — ответил Лаки. — Вы сами просили замолвить слово о вашем сыне, так что придется поехать. И вот еще…
Лаки взял сабли Цинбора, перемотанные тканью, и протянул гоблину. Тот сразу же все понял и, забрав оружие, передал его Лорбо.
— Почему ты отдаешь это мне? — спросил вождь.
— Это залог за вашего сына. Можете не возвращать сабли, если он погибнет, — объяснил Лаки.
— Ты же знаешь, что Люмрик захочет их вернуть, — сказал Лион, заставив Лаки обернуться в его сторону. — Поэтому и отдаешь?
Но Лаки отдал сабли не потому, что хотел подарить вождю козырь. Он хотел дать Люмрику повод в случае чего прийти к воротам Черной чешуи. Еще один повод. Лион понимал, что именно этим Лаки и руководствовался. Однако поднимать эту тему при всех было нельзя. Ведь жест мечника все же выглядел как жест доброй воли. Неожиданное желание мага не отдавать сабли позволило бы Лорбо считать, что Лион не так доброжелателен, как казался при их разговоре в шатре. Или был возможен другой исход: вождь Черной чешуи мог заподозрить Лаки в намерении дать козырь вовсе не Лорбо, а Люмрику. Так и случилось. Лорбо понимал, что Лаки не мог так быстро поменять свое мнение. Он не был из тех, кто меняет свою точку зрения чуть что, тем более под давлением других. Он был слишком упертым для этого. «Скоро его гордость поостынет», — думал Лион каждый день.
Лорбо понимал, что Лаки сделал это не для него. Но если в его понимании отдать сабли вождю Черной чешуи означало отнять у него преимущество… Да, теперь Лорбо все осознал. Таким образом Лаки предлагал обмен. Взамен на повод для мира Люмрик получал повод к войне. Очередной повод. Но все же, если задуматься, именно сабли и были решающим козырем. Без оружия Лорбо и вовсе лишался преимуществ, оставаясь с одной лишь надеждой на благоразумие вождя. Взять сабли…
— Благодарю. Я сохраню их для Люмрика. А может, и для кого другого, — Лорбо задумчиво пробубнил себе под нос остаток фразы. И тут же спросил Лаки о другом, переключая его внимание — Вы собираетесь пройти данж?
Лаки кивнул, и гоблин положил руку на плечо парню:
— Удачи вам.
После этого Лорбо вновь улыбнулся, как будто отправлял старых друзей в приятное путешествие, а не сына на казнь, и вернулся к шатру. Там его уже ждал трон поменьше, чем в шатре, на который его усадили трое гоблинов. Усевшись, он смотрел на телегу до тех пор, как она не исчезла, въехав в лес.
Лион откинулся на кузов телеги, сполз немного на сиденье и, подложив под голову свернутую куртку с разными рукавами, закрыл глаза. Волхви положил голову на его плечо, уткнувшись длинным зеленым ухом в нос уже спящего мага, и вскоре тоже задремал. Мирак долго сверлил взглядом брата, быстро захрапевшего напротив него, но вскоре его голова тоже поникла в неожиданном приступе сна. «Укачало, что ли?» — подумал Лаки. Раньше эта мысль улыбнула бы его, а сейчас… как-то все равно было. Джейк и Тина обсуждали что-то, вновь споря друг с другом и смеясь. Эрик шел по дороге метрах в десяти от телеги в образе йети. Лаки сидел молча и смотрел то на Цинбора, то на Курло.
— И что ты хотел доказать? — спросил Лаки у Курло, тут же оторвавшего взгляд от деревянного пола телеги.
— Что? — спросил гоблин смутившись.
— Вот весь этот цирк, который ты устроил… Или вы с Цинбором. Не знаю даже, зачем тебе это было нужно.
— Новые территории очень важны для Черной чешуи… — начал принц, но человек снова перебил его:
— Какие территории?! — гоблин явно раздражал Лаки. — Мы говорили с твоим отцом. Он сказал, что ваша деревня хорошо развивается и без этого.
— Да, мы развиваемся… но медленно. Нас даже и поселением толком не считают.
— Как и лесников. Зачем вам занесение в реестр поселений Нальты? Оно ничего вам не даст. Только хлопоты. Назови мне настоящую причину, — чуть успокоившись, продолжил Лаки.
Курло тяжело выдохнул, подумав, что от его слов уже ничего и не зависит. Если он умрет, то умрет молча. А тут хоть расскажет, почему так вышло.
— Хотел показать отцу, что я чего-то стою, — тяжело выдохнул он, будто скинув огромный груз. — Как видишь, Цинбор затащил меня в свои идеи. Он обещал, что отцу понравится. Если бы я только знал, что он не собирается мне помогать…
Курло замолчал, уставившись на Цинбора, валявшегося на полу и подпрыгивающего вместе с телегой на кочках. Лаки посмотрел на Джейка. «И снова похожая история. Какой же все-таки болезненный этот мир», — решил парень.
На полу началось шевеление. Резко открылись заплывшие глаза Цинбора. Он сразу же посмотрел вниз, увидел замотанные обрубки своих конечностей и закричал бы, если бы Курло не сделал неожиданный выпад, кожаным наколенником на штанине заткнув ему рот.
— Не кричи уже, — сказал он, аккуратно поднявшись.
Цинбор сплюнул, освободил обрубок левой руки и резко ударил им по лицу Курло. Принц лишь чуть шелохнулся. Цинбор же зашипел от боли.
— Что вы наделали, уроды? — спросил он сквозь завывания, обращаясь к Лаки.
— Я смотрю, ты не растерял воинственный настрой даже сейчас! — усмехнулся мечник. — Именно потому мы и сделали это с тобой. Иначе никогда не изловили бы. Не Зеленый ящер конечно, но тоже…
— Сучонок малолетний! — закричал гоблин, пытаясь освободить и правую руку без кисти, но Лаки ногой прижал ее к животу Цинбора.
— Не елозь. Поблагодари за то, что хоть выжил. Лион вот предлагал лишить тебя головы… — спокойно проговорил Лаки.
Цинбор фыркнул и замолчал, продолжая тяжело дышать, переживая дикую боль, никуда не ушедшую.
— Раз уж мы тут говорим, может, и ты расскажешь, как тебя угораздило предать отца и все племя? — спросил Лаки у второго гоблина.
— Они не хотели развиваться. Отец и вовсе сидит на заднице ровно и не чешется, — сказал Цинбор
— Сидел, — уточнил Лаки.
Гоблин не разозлился. Лишь впервые понимающе кивнул. Видимо, норов воина постепенно покидал его. Цинбор издал скрип зубами, напряг широкую гоблинскую спину и сел.
— Нас будут судить… — сказал он тихо, посмотрел на Курло и болезненно улыбнулся. — К слову, мне даже приятно, что вам пришлось лишить меня рук, чтобы я не представлял угрозы. Но вот умирать от рук брата… Даже сейчас не хочется! — выпалил Цинбор, к всеобщему удивлению выгнув спину назад, чтобы выпасть из телеги. Лаки выбросил обе руки, чтобы поймать его, но гоблин, будучи таким же ловким, как и всегда, извернулся и, выполнив кувырок уже на земле, резко встал.
— Цинбор! — закричал Джейк, отвлекаясь от разговора с Тиной.
Его рык сотряс пространство вокруг, так что все, кто находился в телеге, проснулись. Даже задремавший кучер открыл глаза и потрясенно смотрел на безрукого гоблина, дающего деру в лес. Цинбор был не только проворен, еще и ноги давали ему небывалую скорость. Наверное, только со скоростью ловкачей ему было не совладать.
Лаки хотел спрыгнуть, бежать за ним, но неожиданно маленькая рука опустилась на его плечо. Он повернулся и увидел тонкую нежную руку девушки. Тина смотрела на него, будто жалела не гоблина без рук, а самого парня. Такой взгляд удивил мечника.
— Оставь его. Он — потерянная душа. Отныне Цинбор’бар — изгой. Предатель, убийца, калека. Его пропажа ровным счетом ничего не меняет, — проговорила девушка, убирая руку с плеча Лаки.
Тот присел обратно и спокойно выдохнул. Цинбора уже не было видно. Дикий зверь мчался в лес, как к себе домой, съедаемый отчаянием, болью и злостью.
— Он не придет к лесникам. Да и к другим гоблинам тоже. В городах он вскоре будет объявлен в розыск, «Гарон» вряд ли примет калеку в свои ряды. Да и что он может сейчас, кроме как быстро прыгать и бегать? — подтвердил слова Тины Лион. — Я даже сказал бы так… Люмрику не надо знать, что он жив.
Неловкое молчание воцарилось вокруг. Проснувшийся вместе с магом Волхви невольно кивнул головой, не сразу поняв сам себя.
— Если Люмрик будет знать, что жив его брат, то будет его искать. Но истина заключается в том, что Цинбор — не тот, кого нужно найти. Он действительно, — Лион показал на Тину в подтверждение ее слов, — потерянная душа. Но мне нужно знать наверняка, что никто из вас не расскажет Люмрику правду.
Лион посмотрел на Волхви. Тот согласно кивнул:
— Цинбор больше не будет моим братом. Мой Цинбор и правда умер! — гордо заявил мальчик.
Лион довольно кивнул и посмотрел на Курло.
— Я уж тем более не расскажу. Мне это незачем. Если вы замолвите слово за мое выживание, то и вовсе навру все, что скажете, — пробормотал принц.
Лион по очереди посмотрел на всех остальных, кто ехал в телеге. Каждый кивнул, соглашаясь на обман ради спокойствия.
— Скажем, что в очередной раз, когда этот предатель пытался сбежать, я лишил его жизни. Пусть Люмрик винит меня. Если уж и признает предателем, то только человека, рука которого убила его брата. А вас не тронет. Но знакомы мы с ним достаточно давно… Думаю, не умрет сегодня никто! — сказал Лион, пытаясь улыбаться очень широко.
Лаки посмотрел в уголки его глаз и понял: это натянутая улыбка. Чтобы никто не переживал за себя и за него. И именно это напрягло Лаки настолько, что он стал волноваться за мага.
Цинбор бежал от повозки, не спотыкаясь, не оборачиваясь, но внимательно слушая, бежит ли кто следом. Сначала он решил, что оглох. Болевой шок, может, страх или иные эмоции — что-то должно было приглушать звук шагов преследователей. Ведь за ним, мятежным принцем лесников, не могли не гнаться! Однако спустя несколько минут он позволил себе на секунду обернуться. Перепрыгивая через корень какого-то дерева, сильно выпирающий из земли, он на миг повернул голову назад. И не увидел ни одного преследователя. Через полминуты он вновь обернулся, но теперь остановился. Никто и не пытался за ним гнаться. Дорога ушла из виду, но все еще можно было услышать громкий голос Джейка. Они будто бы и не заметили, что Цинбор сбежал. Гоблину даже захотелось вернуться. Спросить, когда это он успел перестать быть для них угрозой, которую нельзя упускать.
И тут же он опустил взгляд на руки. Зубами снял с рук последние остатки ткани и взглянул на то, что осталось. Правая рука была лишена кисти. Лекари Черной чешуи позаботились о его здоровье, поэтому и левая рука оказалась зашитой. Однако та уже отсутствовала по локоть. «И что теперь?» — подумал Цинбор.
Действительно, сейчас сложно было сказать, что же нужно делать. И что можно. Руки были для Цинбора всем. Оружием и инструментом. Может, он и был до сих пор ловким ящером, но без сабель ничего из себя не представлял. Сейчас вопрос стоял иначе. Если раньше не совсем было ясно, как он займет трон лесников, то сейчас непонятно было, проживет ли он хотя бы день.
За Цинбором никто не бежал. Это уже точно. Он потрогал обрубком правой руки бороду. Она снова отросла сильнее, чем он планировал. «Отец…» — подумал Цинбор, даже и не зная, о чем нужно думать после. Он не мог и шепотом произнести это слово. Только вспоминал Норина. Конечно, Цинбор чувствовал свою вину за смерть отца. Но он винил и самого отца. Если бы тот не передал силы Люмрику, все было бы отлично. Даже не умер бы никто! И не было бы предательств! Цинбор стал бы вождем, а Люмрик остался бы при своем, в любви и заботе, Норин ушел бы на заслуженный отдых, Курло получил бы уважение отца. Никто бы не был в настоящем проигрыше. А сейчас? Норин мертв. Курло и Цинбор потеряли всяческое уважение и надежду на хорошую жизнь. И только Люмрик остался в выигрыше! А главное — он даже не планировал такого!
Цинбор с силой ударил правым локтем по дереву. Кора отлетела от него, по дереву прошла дрожь, заставив листья громко зашуршать. Он повернулся в сторону дороги и прислушался. «Не ищут даже», — подумал он.
Через полчаса пути по лесу, которые гоблин пробежал с присущей ему скоростью, он услышал шорох. Из-за маленького куста появилось милое зеленое существо с ангельски красивым глазом. Но Цинбор знал, что это за существо. «Ловинги, черт…» — подумал Цинбор, прислушиваясь к сотням маленьких шажков вокруг. На деревьях, в траве, в кустах — везде слышал он этих созданий. Сделав вид, что начинает бежать в сторону дороги, он через три шага развернулся и рванул в другую сторону. Даже лишь немного запутав стаю, он получил небольшое преимущество. В детстве одним из главных его развлечений с многочисленными братьями было именно найти стаю ловингов, а после убежать от нее. Пока одного из его братьев ловинги не утащили, они часто так забавлялись. Но после этого случая Норин настрого запретил эту игру. Да и в лес так далеко уже не отпускал. А если и отпускал, то лишь в сопровождении ловкачей.
Сейчас же Цинбор был далеко от места обитания ловкачей. Более того, после долгого получасового бега он выдохся. Сейчас он явно понимал, что его настигнут. Оставалось лишь бежать, а далее по возможности отбиваться. Отбиваться… как же! Были бы сабли, он и вовсе бы не стал бегать, просто разрубил бы целую стаю! А сейчас?
«Хоть зубами их грызи», — подумал Цинбор, перепрыгивая через нескольких ловингов. Он бежал, постоянно меняя траекторию, отталкиваясь от деревьев, забегая на ветки особо высоких, как делали ловкачи, и снова спрыгивая вниз. Ловингов было несложно запутать, но малейшая ошибка привела бы к неминуемой гибели.
Зверьки начинали уже понемногу набрасываться на Цинбора. Пока только на щиколотки, стопы, но это сбивало его, заставляло двигаться медленнее. Через несколько минут они и вовсе облепили его руки и ноги. Взбираться на деревья уже не было сил и возможности: ловинги поняли его маневры и заполнили пространство наверху. Цинбор бежал, врезаясь боками в деревья, сбивая маленьких гадов, кусающих и царапающих все его тело. Особенно ему было обидно за руки. И без того больные, они были снова покусаны и расцарапаны. Свежие швы уже расходились. «Невозможно…» — пробежало слово в голове гоблина. Он упал на живот и уже не двигался. Место для падения он выбрал без корней и кочек. Только подушка из сухих листьев и ровная земля. Он чувствовал, как тело раздирают монстрики, готовые порвать его на тысячи маленьких кусочков.
Он вновь начал бороться. Уже лежа, сбрасывал с себя ловингов, отпихивал, ворочался, катался по земле так, что грязь попадала во все рваные и резаные раны. «Такая смерть? От того, что даже в детстве не было страшно?» — думал Цинбор, каждую секунду пытаясь понять для себя что-то новое. «Думать. Думать, пока есть время. Думать, пока есть чем. Срочно. Думать!» Гоблин издал истошный крик. Это ему прогрызли левую ногу до кости. Он почувствовал, как крепкие маленькие зубки врезаются в прочную кость. Цинбор заметил, как на секунду ловинги замерли. На миг перестали раздирать его плоть. И вдруг с новой силой принялись за ужин.
«Может, действительно поделом мне?» — подумал гоблин. Он старался прикрыть хотя бы лицо. Раз все тело он не может закрыть, то хоть оставит за собой возможность смотреть и кричать. Он с радостью вспоминал сейчас, как минут пятнадцать назад бегал от этих ловингов. Сейчас его не смущало отсутствие обеих рук. Нет, для него это уже было меньшей проблемой по сравнению со скорой смертью. Неизбежной. Необратимой. «Я умру. Сейчас. Совсем скоро. Никто не спасет. Ничто не поможет».
Гоблин прислушался. Никаких звуков, кроме чавканья голодных зверьков. Ни шагов, ни шороха других животных. Он попытался не слушать, как его тело поедает стая монстров.
И услышал его. Это был он. Свободный, неуязвимый. Тот, кого никому не поймать. Он услышал ветер. Завывающий среди листьев и стволов деревьев. Поднимающий с земли вокруг грязь с кровью. «Вот он будет свободным. А я умру. Умру и уже никогда не увижу брата. Не узнаю, простил бы он меня или нет. Не рожу наследника. Не научу Волхви фехтованию. Да, я, быть может, был груб… А что мне оставалось? Я был старшим братом долгое время. Ответственность лежала на мне. И не только за братьев. Но и за племя. Что ж…» — Цинбор хотел подумать о чем-то еще. Честное, единственное, чего он хотел, — это лежать и думать. Даже чувствуя дикую, нестерпимую боль. Но времени думать не оставалось. Он отключился, понимая лишь, что в сознание уже никогда не придет…