— Вот. Я думаю, ты могла бы съесть остальное перед работой.
Она принимает это от меня с теплой улыбкой. — Спасибо, но у меня больше нет особого аппетита. Может быть, позже.
Это последнее, что она говорит об этом, открывая дверь моего грузовика и забираясь внутрь.
Поездка из ресторана на каток проходит напряженно. Из динамиков звучит музыка, но вместо того, чтобы она отбивала ритм, она печатает на своем телефоне со скоростью миля в минуту. Мне даже не нужно спрашивать, чтобы знать, что она рассказывает Мали о том, что только что произошло. И это ни черта не помогает ее успокоить.
— Может быть, тебе стоит пропустить работу сегодня, — предлагаю я. — Твоя враждебность вредна для детей.
Это первое, что заставило ее рассмеяться с тех пор, как Крейг ворвался к нам на завтрак. — Или, может быть, мне просто взять тебя с собой. Если ты кричишь на них, то я не обязана этого делать.
Я поджимаю губы, когда заезжаю на парковку у катка, на самом деле обдумывая это с минуту. — Я имею в виду, мне не нужно быть на работе до позднего вечера. Мне бы не помешали несколько сусликов с шайбой, пока я отрабатываю удары по лицу.
Она саркастически напевает. — Это заманчиво. Действительно. Но я не собираюсь злить кучу родителей и быть уволенной. По крайней мере, не сегодня.
— Достаточно справедливо.
Как только я ставлю грузовик на стоянку, Лейкин наклоняется на заднее сиденье, чтобы схватить свою сумку, и выпрыгивает. Я должен просто позволить ей уйти. Честно говоря, это не мое дело. Но я не могу. Я должен сделать последний выстрел.
— Ты действительно не собираешься рассказать мне, из-за чего был тот спор? — настаиваю я.
Улыбке, которая появляется на ее лице, нет никакого дела до того, что она делает со мной. — Пока, Хейс.
Она захлопывает дверь и направляется внутрь, и все, что я могу сделать, это смотреть, как она уходит. Какая-то часть меня наполовину готова вернуться в ресторан и прижать Крейга к стене. Сказать ему, что если он снова приблизится к ней, то ему следует беспокоиться не о Кэмероне. Но это вызвало бы серьезные последствия, о которых я не готов даже думать.
Я проезжаю всего несколько миль по улице, прежде чем слышу, как что-то вибрирует. Сначала я подумал, что это может быть моим. За все годы, что у меня был сотовый телефон, я никогда не ставил его на вибрацию, но, возможно, бросив его об стену этим утром, я щелкнул выключателем. Однако, когда я достаю его, там нет ничего, кроме сообщения от моей мамы, написанного более пятнадцати минут назад.
Что за черт?
Притормаживая, я убавляю громкость и ищу источник. Только когда я выхожу и подхожу к пассажирской стороне, я нахожу телефон Лейкин на полу между центральной консолью и сиденьем. Должно быть, он выпал у нее из кармана, когда она тянулась за сумкой.
— Алло? — отвечаю я на звонок.
Доносится голос Мали, звучащий растерянно. — Ты не Лейкин.
— И люди говорят, что ты не умна.
Она не сбивается с ритма. — Да, ну, люди говорят, что у тебя маленький член.
— Эй! — Я срываюсь в притворном возмущении. — Четыре дюйма — это средний размер!
— О Боже мой, — смеется она. — Есть некоторые вещи, которые мне просто никогда не нужно было знать.
Прижимая телефон к уху, я обхожу грузовик и возвращаюсь на место водителя. — Не за что.
— Мм-хм. Итак, где Лейкин? Ты ее где-нибудь привязал?
Эта мысль никогда не должна была прийти мне в голову, и все же она здесь. И что-то подсказывает мне, что таково было намерение Мали. Учитывая то, как она вела себя прошлой ночью, и разговор, который я слышал между ней, Лейкин и Дев, меня бы это не удивило.
Я решаю перестраховаться и не касаться этого. — Она забыла свой телефон в моем грузовике. Сейчас я привезу его ей. Я скажу ей, чтобы она тебе перезвонила.
— Хорошо, спасибо.
Звонок обрывается, и я роняю телефон на колени, разворачиваясь, чтобы направиться обратно на каток.
Я бы солгал, если бы сказал, что, по крайней мере, не рассматривал возможность прочитать ее сообщение Мали. В конце концов, учитывая количество ее сообщений, я уверен, что в нем есть ответы на все мои вопросы.
Какого хрена он хотел?
Из-за чего они ссорились?
Почему она была так зла?
Но если и есть что-то более опасное, чем Кэм, когда дело касается его сестры, то это Лейкин, когда дело касается ее личной жизни. Она бы кастрировала меня лезвием своего конька, а затем заставила бы смыть кровь — вот почему я знаю, что бы Крейг ни держал над ней, это должно быть что-то, что она не хочет выпускать. В остальном она никого не щадит.
Когда я захожу внутрь, Your Body is a Wonderland Джона Майера заполняет всю арену. Это ни в коем случае не большое место, и в нем есть только один каток с парой раздевалок и сувенирным киоском, но это наш дом. Честно говоря, я думаю, что за эти годы провел здесь больше времени, чем в своем собственном доме. Если мне когда-нибудь нужно было снять стресс или просто отвлечься, ничто не могло сравниться с ощущением скольжения моих коньков по льду.
Мои шаги замедляются, когда мой взгляд останавливается на Лейкин. Она полностью погружена в музыку, катается по льду как профессионал, которым, я знаю, у нее всегда был потенциал быть. Но у нее нет никакого интереса становиться профессионалом. Владелец не раз пытался заполучить ее на борт, и каждый раз, когда она ему отказывала, он жаловался на это всем, кто был готов слушать.
Она впустую тратит свой потенциал.
Когда вы в последний раз видели, чтобы кто-то входил сюда с такой грацией, как у нее?
Могла бы выиграть гребаную Олимпиаду в любой случайный вторник, но нет. Она предпочла бы учить кучу маленьких детей.
Похоже, что самая большая неудача этого человека в жизни — не заставить Лейкина согласиться стать следующей Мишель Кван. Но когда я стою здесь и наблюдаю за ней, действительно наблюдаю за ней, я понимаю почему.
Она чертовски невероятна… среди стольких других вещей.
Не то чтобы я никогда не замечал, что Лейкин великолепна. Мои глаза работают просто отлично. Но после того, как я услышал ее признание прошлой ночью, это как будто дополнительный свет сияет исключительно на ней, делая ее ярче всего остального и требуя моего внимания. И я не могу найти чертов выключатель, чтобы выключить это.
Видишь ли, было время, когда я не мог оторвать от нее глаз. Когда мы с Кэм только начали дружить, она заходила в комнату, и я не мог думать ни о чем другом. Но моя дружба с Кэмом становилась все крепче, я убедил себя, что это просто период полового созревания. Что дело было не в ней как таковой, а в том факте, что она была симпатичной девушкой, а я был полон бушующих подростковых гормонов.
И теперь она делает из меня лжеца.
Зная, что вступаю на опасную почву, я засовываю пальцы в рот и свищу достаточно громко, чтобы она услышала меня сквозь музыку. Ее брови на секунду хмурятся, и она катится к воротам.
— Все в порядке? — спрашивает она.
Я поднимаю ее телефон. — Ты забыла это в моей машине.
— О. — Она забирает его у меня. — Спасибо. Я даже не заметила.