— Можно, э-э… — Она делает паузу, чтобы откашляться. — Не мог бы ты передать мне бутылку воды?
Я киваю и беру одну, затем ставлю ее на остров, чтобы она могла взять.
— Спасибо.
Это первый раз, когда мы разговариваем за три дня, и у меня такое чувство, будто я делаю быстрый вдох после того, как чуть не утонул. Но знать, что это продлится недолго, — все равно что снова погрузиться под воду.
— Ты в порядке? — спрашиваю я.
Она отмахивается от этого, делая глоток воды. — Я в порядке. Это просто простуда.
Мои брови приподнимаются. — Но сейчас почти июнь.
— Это, наверное, из-за перемены погоды. — Она замолкает, а затем напевает что-то себе под нос. — Ты должен знать об этом все, будучи экспертом по переходу от горячего к холодному.
Ее слова попадают точно в цель, и я вздрагиваю от того, как больно они звучат. В мои намерения никогда не входило причинять ей боль или играть с ее чувствами, но это не меняет того факта, что это произошло. И все, что я хочу сделать, это загладить свою вину.
— Лей, — выдыхаю я, но все, что я собирался сказать, отпадает, когда в комнату входит Кэм.
— Ты голоден? Я, пожалуй, закажу пиццу. — Он останавливается и смотрит на Лейкин как раз в тот момент, когда она отводит от меня взгляд. — О, привет, холерик.
— Осторожно, — насмехается она над ним. — Я прямо сейчас пойду наверх и покашляю тебе в подушку.
Он достает меню из ящика и кладет его на стойку. — Знает ли мама, что она родила демона?
Лейкин ухмыляется. — Да. Она все время говорит о твоих родах.
Я никак не мог подавить появившуюся улыбку. Даже когда она чувствует себя дерьмово, она настоящая задира — заставляет тебя сожалеть о каждом слове, слетающем с твоих губ.
Просто было бы приятнее, если бы я тоже не был в этом замешан.
Каток битком набит болельщиками. Обычно тут всегда аншлаг, но это уже следующий уровень. Здесь не хватает мест, чтобы все могли сесть. После интервью Бофорта весь город хочет увидеть, как мы покажем им, кто здесь главный.
Мы все в раздевалке, готовимся и убеждаемся, что наш настрой на правильном пути. Если и есть что-то, что мы делаем лучше всего, то это оно. Возможно, мы не всегда ладим, но когда дело доходит до доказательства того, что мы лучшая команда в округе, мы объединяемся. Вот что происходит, когда вы все играете вместе в течение многих лет.
Я оглядываюсь в поисках сборника пьес, желая просмотреть его еще раз, но его нигде нет. И Кэма, если уж на, то пошло, тоже.
— Оуэн, — я привлекаю его внимание. — Ты видел Кэма?
Он кивает в сторону двери. — Он вышел на минутку.
— У него был с собой сборник пьес?
— Конечно.
Тьфу. — Спасибо, чувак.
Каждую игру Кэм на минутку выходит из раздевалки, чтобы повидаться со своей семьей. Его родители желают ему удачи, а Лейкин комментирует, как она надеется, что он упадет лицом вниз. На данный момент это, по сути, стало традицией.
Я хватаюсь за ручку и открываю дверь, чтобы пойти поискать его, но весь воздух мгновенно высасывается из моих легких, как только я выхожу.
Святое. Блядь. Дерьмо.
Лейкин стоит там с Мали и Кэмом, выглядя как воплощенная мечта. Ее волосы завиты, а легкий макияж, который, должно быть, нанесла для нее Мали, подчеркивает ее и без того захватывающие черты лица.
Я позволяю своему взгляду опуститься ниже и прикусываю губу, когда вижу, как ее белый топ заканчивается прямо под сиськами, оставляя обнаженным живот. Кольцо в пупке блестит на свету чуть выше того места, где джинсы облегают ее тело во всех нужных местах. От всего этого, вместе взятого, у меня, черт возьми, слюнки текут.
Дверь раздевалки начинает открываться позади меня, но когда я замечаю, что это Лукас, я быстро захлопываю ее обратно. Если он увидит, что она так выглядит, у него встанет, и тогда я буду вынужден зарезать его и окрасить лед в красный цвет его кровью.
Мне требуется все, что у меня есть, чтобы отвести от нее взгляд и оторвать челюсть от пола, когда я подхожу к Кэм.
— Привет, — говорю я, прочищая горло. — Можно мне взять сборник пьес? Я просто хочу обдумать пару вещей, прежде чем мы отправимся туда.
Он кивает. — Подожди. Я присоединюсь к тебе.
Когда он поворачивается обратно к девушкам, каждая из них обнимает его, и Лейкин говорит свою коронную фразу — желая ему удачи. А потом она ушла, не сказав мне ни единого слова. К счастью, Кэм даже не замечает этого и направляется обратно в раздевалку, а я смотрю ей вслед.
Она выглядит так аппетитно, что я мог бы есть ее весь день.
Хоккей — одна из немногих вещей, которыми я горжусь. После того, как я использовал его как отдушину, когда от нас ушел мой отец, это стало самой важной вещью в моей жизни. Это единственное, в чем я всегда был хорош, и никогда не было времени, когда моя голова не была погружена в игру — до сегодняшнего вечера.
Мы все возвращаемся в раздевалку после первого периода, каждому из нас нужна передышка, которую дает нам перерыв. Может, мы и выигрываем с перевесом в два очка, но это и близко не та бойня, на которую я надеялся. Каждый человек на льду выкладывался по полной.
— В чем дело, чувак? — спрашивает Кэм, возясь с чем-то в своем шкафчике.
Я качаю головой и выдыхаю. — Я не знаю. Просто это не моя ночь, но я пытаюсь.
Это гораздо более безопасный вариант, чем правда. Меня отвлекает то, что твоя сестра выглядит так, будто она секс на ножках — это не то, что прошло бы хорошо.
Он достает свой телефон и протягивает его мне, на экране интервью. Мы оба смотрим видео, которое смотрели более двадцати раз, и слушаем, как они несут свою чушь — ведут себя так, будто мы просто препятствие на их пути к чемпионату.
— Представьте, что они скажут, если действительно победят нас, — говорит Оуэн.
И он прав.
Ни при каких обстоятельствах мы не можем проиграть эту игру, как бы тяжело ни было перестать представлять, как вышвыриваю всех отсюда и трахаю Лейкин на каждой поверхности этого места.
Встав, я возвращаю ему телефон и хватаю свой шлем. К счастью, все остальные на взводе. Мы побеждаем, и до тех пор, пока мы сможем сохранять этот темп, их беспроигрышная серия закончится сегодня вечером.
Но когда я выхожу за дверь, у открывшегося передо мной зрелища появляется идея получше — убить их гребаного капитана.
Лейкин прислонилась спиной к стене, и на ее лице появилось кокетливое выражение, когда он склонился над ней. Мои зубы скрежещут, и единственное, что я хочу сделать прямо сейчас, это оторвать его от нее и вырубить к чертовой матери, но я не могу.