Заставляя себя смотреть прямо, я позволяю своей клюшке принять на себя основной удар моего гнева и прохожу мимо них. Но это не значит, что я не смотрю на нее в ту же секунду, как возвращаюсь на лед.
Я ненавижу каждую чертову вещь в этом.
То, как он приковывает к себе все ее внимание.
То, как он играет с прядью ее волос.
То, как светится все ее лицо, когда она смеется над чем-то, что он сказал.
Я не собственник. Однажды девушка попыталась переспать с Кэмом, чтобы заставить меня ревновать, и все, к чему это привело, — это то, что я бросил ему презерватив и сказал, чтобы он занялся этим. Но, наблюдая за ней с ним, я чувствую себя так, словно живу в своем личном аду.
Мали подходит, чтобы забрать Лейкин, и на секунду я испытываю облегчение, но когда он протягивает ей маленький листок бумаги, все, что я вижу, — это красный цвет.
Обе команды возвращаются на лед, и все снова занимают свои места, поскольку пришло время померяться силами — и мне противостоит не кто иной, как сам мистер Флирт. Мы стоим друг напротив друга, судья сбоку от нас, и меня охватывает ярость от того, как он оборачивается, чтобы улыбнуться Лейкин.
— Эй, — рычу я. — Не спускай глаз со льда.
Он издевается. — В чем, черт возьми, твоя проблема?
— Пока ты, блядь, держишься от нее подальше, у меня не будет проблем.
Саркастический смешок, слетающий с его губ, — последнее, что ему следует делать, и когда шайба падает, только для того, чтобы он немедленно толкнул меня, все ставки отменяются.
Моя клюшка падает на землю, когда я разворачиваюсь, замахиваясь. Обычно в хоккейных драках по крайней мере несколько секунд танцуют друг вокруг друга, но не в этот раз. Я срываю с его головы шлем и отбрасываю одну перчатку, чтобы убедиться, что он чувствует каждый удар моего кулака по его лицу.
Он пытается сопротивляться, нанося несколько ударов, но это ничто по сравнению с побоями, которые он получает. И когда я хватаю его за джерси и валю на лед, судье недостаточно просто дать свисток. Ему приходится оттаскивать меня от него.
Мы вдвоем направляемся к своим штрафным, и только когда я сажусь, я вижу ее. Мали выглядит впечатленной, но Лейкин далека от этого, она закатывает глаза и качает головой.
Неважно. Добавь это к гребаному списку вещей, которые я сделал неправильно.
Мне все равно.
Я думал, что это все. Что я выплесну свой гнев, немного пустив ему кровь. Но я был неправ. Так радикально неправ.
Дерьмо попадает в вентилятор после второго перерыва. Я должен чувствовать себя великолепно. Возможно, им и удалось забить еще один гол, но мы увеличили свое преимущество еще на два очка, сделав счет 7:3. Если мы не сможем победить с отрывом, то это самое близкое к тому, чтобы занять второе место. Но когда мы все возвращаемся на лед, ярости, которая взрывается внутри меня, достаточно, чтобы поджечь весь гребаный мир.
Лейкин сидит на трибунах с Мали и ее родителями, но она больше не отмораживает себе задницу в белом топе, который был на ней раньше.
Все намного хуже.
На ней его гребаная джерси.
Все мои намерения дать ей пространство и держаться подальше, чтобы уважать ее границы, вылетают прямо в окно, когда я подъезжаю к ней и стучу по стеклу. Мали смеется, когда взгляд Лейкин встречается с моим, наблюдая, как я машу ей в мою сторону. Она спускается с трибуны и встает по другую сторону стекла.
— Сними это дерьмо, — рычу я.
Она совсем не впечатлена. — Нет.
Неправильный ответ. — Я серьезно, Лейкин. Сними это на хрен, или я с тебя это сорву.
Уголок ее рта слегка приподнимается, и она скрещивает руки на груди. — Мой напиток пролился, а это значит, что если я сниму это, то буквально останусь сидеть здесь в лифчике. Это действительно то, чего ты хочешь?
Черт. В ее словах есть смысл. Но это не значит, что я просто буду стоять рядом и позволять ей выглядеть так, будто она принадлежит ему. Это произойдет только через мой труп.
Сойдя со льда, я подхожу к своему шкафчику и беру запасную джерси, которая у меня там висит. Я крепко сжимаю ее, снова распахиваю дверь и подношу к Лейкин, передавая ей, когда отхожу в сторону от трибун.
Ее брови хмурятся, когда она поднимает ее и смотрит на обратную сторону. — Нет. Абсолютно нет. Ты не предъявишь на меня никаких прав или что бы ты там ни пытался сделать. Принеси мне что-нибудь из вещей Кэма.
Да, этого не произойдет. — Это или бюстгальтер, и ты может быть и напористая, но ты не из тех, кто занимается самоуничижением.
Она бросает на меня взгляд, который соперничает с тем, что был у нее в магазине серфинга. — Ты мудак, ты знаешь это?
— Ага, — отвечаю я. — И я рад, что ты это поняла. А теперь ненавидь меня, сколько хочешь, но сними его гребаную джерси.
У нее нет ни малейшего шанса продолжить спор, когда я ухожу и возвращаюсь на лед. И когда я снова смотрю на нее, она, может быть, и злится, но она делает это, с моим номером на своей спине.
Начинается третий период, и вскоре я снова оказываюсь лицом к лицу с чуваком, который, должно быть, сегодня хочет умереть, если судить по ухмылке на его лице. Мы находимся в их зоне, и у нас есть шанс забить снова, если игра пойдет так, как нам хотелось бы. Но пока мы ждем, когда шайба упадет, он просто ничего не может с собой поделать.
— Ты думаешь, я не трахну ее, пока на ней твоя джерси? — спрашивает он, и его ухмылка становится самодовольной. — Не волнуйся. Я обязательно дам тебе знать, как ощущается ее киска.
Это не моя вина.
Мои действия не принадлежат мне.
И то, как моя клюшка летит ему в лицо, рассекая кожу возле уголка его глаза, — это не то, за что кто-либо когда-либо получит от меня извинения. Честно говоря, ему повезло, что это все, что я сделал.
Его перчатка мгновенно закрывает ему глаз, и прежде чем я успеваю продолжить атаку, судья встает между нами и удерживает меня.
— Иди, проверь это, — кричит ему судья, а затем поворачивается ко мне. — Хорошая работа, крутой парень. Тебя только что вышвырнули из игры.
Может быть, таков был его план. В конце концов, единственный шанс, который у них есть на победу, — это избавиться от одного из наших лучших игроков. Меня бы не удивило, если бы после последнего периода они решили сыграть грязно. Возможно, я сыграл ему на руку, но к черту все это.
Оно того стоило.
Я отталкиваю от себя руки судьи и ухожу со льда. Тренер качает головой, когда я прохожу мимо, но не делает ничего, чтобы помешать мне зайти в раздевалку. Каждый человек в моей команде знает, что сейчас не время пытаться заговорить со мной.
Моя кровь все еще кипит, когда дверь за мной закрывается. Я срываю свой шлем и швыряю его через всю комнату, без сомнения, поцарапав его и заставив меня нуждаться в новом. К черту оставаться здесь до конца игры. У ребят все под контролем. Лучшее, что я могу сделать для всех прямо сейчас, — это убраться отсюда к чертовой матери.
Я сажусь на скамейку и снимаю коньки, хладнокровно гадая, достаточно ли остры лезвия, чтобы перерезать парню горло.
Да, как я и сказал…