Черт. Предоставьте придуркам из команды заметить изменение в моем отношении. Не могут забросить шайбу в пустые ворота, но могу заметить, что в ту секунду, когда у меня настроение немного лучше обычного.
— Отвали, — говорю я ему. — Со мной ничего не происходит.
— Нет, нет, — соглашается Оуэн. — Он прав. Ты другой.
Я закатываю глаза, пытаясь отыграться. — Все вы, ублюдки, бредите.
После минутного ощущения, что я нахожусь в чертовом аквариуме, окруженный людьми, которые смотрят на меня, Эйден срывается.
— Я знаю, что это такое, — уверенно говорит он. — Он переспал.
Иисус Христос.
Кэм усмехается. — Когда он этого не делает?
— Спасибо, — отвечаю я, протягивая кулак, чтобы стукнуть его.
На этом все должно было закончиться, но пока Эйден придумывал начало, Оуэн дополнил остальное. Он ухмыляется, наклоняя свою чашку в мою сторону.
— Но эта ему действительно нравится.
Ублюдок.
Мое сердце начинает учащенно биться, даже когда я заставляю его, блядь, притормозить. Я бросаю быстрый взгляд на Лейкин. Она смотрит в свой телефон, пытаясь сделать вид, что не обращает внимания, но небольшая улыбка на ее лице говорит о том, что она слушает каждое слово.
— Это правда? — спрашивает Кэм.
Я ухмыляюсь, поднося пиво к губам. — Я понятия не имею, о чем вы, придурки, говорите.
— Молодец, чувак, — говорит мне Кэм, видя меня насквозь. — В наши дни трудно найти хорошую киску.
Я успеваю сделать глоток, как слова вылетают из его рта, и при резком вдохе я втягиваю в себя больше пива, чем воздуха. Я яростно кашляю, пытаясь избавиться от пива, которое я только что втянул в легкие. Все смотрят на меня, и это хорошо. Таким образом, они не обращают внимания на Мисс Припадок-от-хихиканья Мали.
А Лейкин? Ну, она выглядит как нечто среднее между самодовольством и отвращением. Но если бы Девин неосознанно назвала меня «Хорошим членом», я бы чувствовал то же самое.
У меня нет ни одной причины чувствовать себя так, как я чувствую себя сейчас. Абсолютно никакой. И тем не менее, каждый раз, когда я вижу, как какой-нибудь парень притягивает Лейкин к себе, чтобы поздравить ее с днем рождения, мне хочется стукнуть его головой о бордюр.
Это не имеет смысла.
У меня было много подруг, с приличным количеством из них я переспал, и ни разу я не почувствовал ни малейшего собственничества. С другой стороны, я никогда не жаждал их прикосновений, когда я тоже не мог их получить. Я был рядом в течение приличного времени, но не долго.
И точно так же я должен быть с Лейкин, но, похоже, у нас с ней все идет не так, как я планировал.
Она стоит рядом со мной, когда мы играем в корнхол (Cornhole (Кукурузная дыра) — популярная в Северной Америке игра на лужайке, в которой игроки или команды по очереди бросают тканевые бобовые мешки на приподнятую под углом доску с отверстием в дальнем конце.) — она и Мали в одной команде, Кэм и я — в другой. К счастью, она далеко не так хороша в этом, как в пивном понге. Но все равно мило, как она злится каждый раз, когда промахивается.
Она так близко, что все, что нужно, чтобы дотронуться до нее, — это протянуть руку. И все же с таким же успехом она могла бы находиться на другом конце города.
Я начинаю задаваться вопросом, какова вероятность того, что я смогу позже проникнуть в ее комнату. После того, как Кэм теряет сознание от чрезмерного употребления алкоголя, у него нет шансов очнуться. Но, как и во всем остальном, Лейкин шумит в постели. Если что-то и могло совершить невозможное, то это мог сделать звук его сестры, кричащей от откровенного удовольствия.
— Эй, — говорит Лейкин, отрывая меня от моих мыслей. — Твоя очередь.
Упс. Я сосредотачиваюсь на отверстии и прицеливаюсь, когда бросаю мешок, наблюдая, как он попадает прямо в него. Кэм торжествующе ухмыляется, а Лейкин стонет.
Теперь у нас на семь очков больше.
— О чем ты думал? — тихо спрашивает она, ожидая, пока Кэм и Мали соберут мешки для своей очереди.
— Ни о чем, — лгу я.
Она фыркнула. — Чушь собачья. Ты занимался тем, что жевал внутреннюю сторону щеки.
Мои брови приподнимаются, когда я ухмыляюсь. — Уделяешь мне пристальное внимание, Рочестер?
Ее взгляд поворачивается к Мали и Кэму, но ее слова предназначаются мне, когда она понижает голос немного ниже. — Лучше, чем представлять тебя надо мной в постели, когда мы в разгаре вечеринки.
У меня слегка отвисает челюсть, когда недоверчиво усмехаюсь.
— Ты делаешь это, когда возбуждаешься, — объясняет она.
То, что она это знает, не сулит мне ничего хорошего. Девин, возможно, и сможет определить, когда я несу чушь, но способность Лейкин читать меня идет гораздо дальше. Если она увидит, что я ввязался в это дело больше, чем следовало бы, мне конец.
С другой стороны… Мне все равно пиздец.
— О! — взвизгивает Мали, роняя мешки из рук. — Лейкин, пойдем со мной. Монти здесь.
Даже не взглянув в мою сторону, Лейкин уходит, и они вдвоем взволнованно направляются к передней части дома. Я делаю глоток пива, используя его, чтобы скрыть закипающую во мне ярость, когда мы с Кэмом встречаемся посередине.
— Кто, черт возьми, такой Монти? — рычу я, слишком явно.
— Монтгомери Роллинз, — говорит он.
Роллинс. Фамилия звучит знакомо, но я не могу вспомнить его. — Почему я уже слышал это имя?
— Потому что его отец — Джеремайя Роллинз.
— Сенатор? Сукин сын.
Он кивает. — Это он. Судя по всему, они познакомились с ним в клубе несколько недель назад и завязали дружбу. Ты бы об этом узнал, если бы не пропустил костер.
Отлично. Так что в том, что Лейкин теперь дружит с тем, кого СМИ называют одним из самых привлекательных холостяков Северной Каролины, виноват я. Джеремайя Роллинз может стать следующим президентом, и если его сын чем-то похож на него, он именно такой парень, с каким я представляю себе Лейкин в конечном итоге.
— Однажды я встретил его, когда он заехал за ними на ланч, — продолжает Кэм. — Они думают, что он классный, но, если ты спросишь меня, он гребаный придурок.
Его слова находят отклик в тот момент, когда Лейкин снова появляется в поле зрения с рукой Монти, обнимающей ее за плечи. Неважно, что с Мали он ведет себя так же трепетно — это проблема Кэма.