Виктора принял в больнице совсем еще молодой врач. Он молча осмотрел больного, покачал головой и коротко произнес:
— Инсоляция.
Потом, видимо, поняв, что не каждый должен знать специальные медицинские термины, пояснил:
— Перегрелся ваш юноша на солнце. Ничего, поставим на ноги. Через пару дней будет здоров, сможете забрать его.
— Мы на вас, Дмитрий Иванович, надеемся, — сказала Зинаида Федоровна. — Вы уж позаботьтесь о нем.
Она сама отвела Виктора в палату, попросила няню, чтобы его положили не у окна, и сказала мальчику на прощанье:
— Ну и перепугал ты нас!
Виктор виновато улыбнулся.
— Вот, Зинаида Федоровна. Вам беспокойство со мной. Не успел приехать в лагерь, как уже… Всегда со мной так.
— Ничего, бывает, — сказала Зинаида Федоровна, поправила еще раз подушку и вышла.
На следующее утро Дмитрий Иванович снова навестил Витю. Он долго прослушивал его, потом строго сказал:
— Вы, как спортсмен, должны были бы знать, что солнце — это сильнодействующий фактор. Советую в будущем быть осторожнее.
Он сделал небольшую паузу и вдруг застенчиво, совсем по-мальчишески, улыбнулся:
— Я ведь сам был когда-то спортсменом. Да не так давно это и было. Еще на последнем курсе института отец допекал меня за то, что ботинки рву.
Потом присел возле кровати и, понизив голос, произнес:
— Может, я к вам в лагерь заеду как-нибудь. Погоняем мяч.
— Обязательно приезжайте, — гостеприимно пригласил Виктор.
— Собственно, — продолжал откровенничать доктор, — вы легко отделались, я отпустил бы вас сегодня. Но полежать лишний денек не мешает. Тем более, что ваши обещали приехать за вами только завтра. Завтра я вас и выпишу.
И вот это завтра наступило.
Всю ночь шел проливной дождь, и только к утру немного распогодилось. По небу медленно плыли обрывки туч. Изредка через просветы между облаками пробивалось солнце, и тогда дождевые капли на листьях деревьев в больничном саду блестели приветливо и весело.
В саду было грязно, больным запретили выходить туда. Виктор с утра сидел на террасе, откуда хорошо видна была улица.
Вот послышался шум мотора, вдали показалась грузовая машина. Неужели за ним уже? Так рано? Нет, машина, громыхая пустыми железными баками из-под керосина, проехала мимо. Потом в больничный двор вошли какие-то люди. Виктору показалось, что это Леонид Васильевич и еще кто-то с ним… Нет, это были не они.
Так, в ожидании, прошел час, другой. Виктор подумал, что, пожалуй, лучше всего не дожидаться никого и отправиться в лагерь пешком. Но приближалось время обеда, не хотелось уходить не поев.
После обеда Виктор снова вышел на террасу. В больнице стало совсем тихо. Большинство больных отдыхало, один только он продолжал сидеть в ожидании. Неужели не приедут сегодня? При этой мысли ему очень захотелось очутиться сейчас же в лагере среди товарищей. Интересно, кто из них приедет? Ну, Колька, наверное, он обязательно вырвется, он настоящий друг. Ленка тоже неплохой товарищ, она тоже непременно приедет. Нет, скорее всего это будет Зинаида Федоровна.
Снова пришло решение — махнуть рукой на все и сейчас же идти пешком в лагерь. Но… дорога была неблизкой, незнакомой, недолго и заблудиться.
Вдруг его тронула за плечо няня:
— Больной, за вами пришли.
В приемной какие-то две незнакомые девочки сидели на деревянной скамье, да парень в пиджаке с расстегнутым воротом рубашки стоял у стены и внимательно читал правила посещения больных.
— Ты Виктор Черных? — спросила одна из девочек, худенькая, небольшого роста.
— Я, — неуверенно ответил Виктор.
Мальчик, читавший правила, повернулся к нему:
— Ты что же, не готов еще? Нам уже ехать пора, а он все расхаживает в своем халатике.
— Чего ты кричишь на него, Федька, — сказала вторая девочка, которая была, несмотря на теплый день, в непромокаемом плаще. — Он же не знал, что мы приедем.
— Я знал, что за мной приедут, — произнес Виктор. — Но ждал товарищей, а тут вдруг вы.
— Давай, собирайся, — прервал его Федя. — Мы долго ждать не можем.
Потом повернулся к худенькой девочке:
— Объясни ему, Анюта, кто мы и что мы, а я пойду к машине. Только поскорее разбирайтесь.
Федя вышел.
— Мы из колхоза, — начала объяснять Анюта. — Приехали в город на машине. И нас просили заехать за тобой. Так что ты тут скорее оформляйся.
Минут через пятнадцать Виктор снова появился, в приемной. Теперь он уже был в синих спортивных шароварах и клетчатой рубашке с каким-то замысловатым воротником. В руке у него был небольшой коричневый чемоданчик, с какими обычно ходят на тренировки спортсмены.
— Здесь очень симпатичный доктор, — сообщил он, выходя вместе с девочками из подъезда больницы. — Мы с ним в шашки вчера вечером играли.
— Это такой молоденький? Его зовут Дима, — сказала Анюта. — Он только в прошлом году окончил институт. Стихи, между прочим, пишет. Мы с Женькой читали в районной газете. Я люблю стихи…
— Про любовь, — добавила Женя. — Нам сюда, в переулок. Видишь, машина стоит.
Они подошли к грузовику. На траве сидели Федя и шофер Григорий Павлович, пожилой лысый мужчина, с красными от свежего загара лицом, шеей и руками. Между ними лежал лист газеты, а на нем несколько яиц, соль, хлеб, зеленый лук.
— Виктор, кушать хочешь? — предложил Федя, разбивая о колено яйцо.
— Спасибо. Только что пообедал, — отказался Виктор.
— Знаем мы больничные обеды, — проворчал Григорий Павлович. — Ну, кончай, Федя, поехали.
— В кабину сядет наш больной, — распорядился Федя. — А мы все полезем наверх.
— Какой же я больной, — рассмеялся Виктор. — Просто перегрелся на солнце с непривычки.
— Тогда мы сделаем по-другому, — сказала Анюта и втолкнула Женю в кабину, а сама перемахнула через борт кузова.
Федя схватился руками за борт, подтянулся и тоже прыгнул в кузов. А Виктор сначала забросил туда свой чемоданчик, потом встал ногой на колесо и неловко перевалился через борт.
В кузове стоял большой деревянный ящик, на котором было написано: «Не бросать». Еще несколько ящиков поменьше лежали один на другом.
Федя один ящик пододвинул Анюте, другой — Виктору, сам уселся на третий.
Больница была на окраине города, и грузовик сейчас же выехал на асфальтированное шоссе, которое шло то полем, то лесом.
— Мы тебя знаем, — неожиданно сказала Анюта сидевшему рядом с ней Виктору. — Мы видели тебя, ты шел из леса. И с тобой был твой товарищ…
— А-а, это мы с Колькой, — вспомнил Виктор. — А тебя я что-то не заметил тогда.
Анюта ничего не ответила, отвернулась в сторону и начала смотреть на стадо коров, лениво бредущих с поля в деревню.
Федя, предварительно откашлявшись, деловито спросил:
— А ты какими видами спорта занимаешься?
Виктор для чего-то встал с ящика и начал передвигать его ближе к борту, потом, не глядя на Федю, коротко ответил:
— Всякими.
— Ну, а все-таки? Есть же любимый какой-нибудь?
— Все любимые, — так же односложно процедил сквозь зубы Виктор.
— А у тебя есть разряд? — упрямо продолжал расспрашивать Федя.
Но в это время правая дверца кабины раскрылась и показалась голова Жени:
— Ребята, готовьтесь! — крикнула девочка и тут же скрылась в кабине.
— Да, сейчас нам достанется, — подтвердила, всматриваясь вперед, Анюта.
В нескольких метрах от машины, посреди дороги, стояла палка с прибитой к ней дощечкой, на которой было написано: «Объезд». И Виктор только собрался спросить, что все это означает, как грузовик резко затормозил и медленно стал спускаться вниз, к деревьям, в липкую и вязкую после вчерашнего дождя грязь.
Неожиданно машина сильно накренилась, показалось даже, что внутри нее что-то хрустнуло. Виктор стиснул зубы, всеми силами заставляя себя держать руки в карманах, чтобы не схватиться ими за борт.
И именно в этот момент Анюта совсем безразличным тоном спросила:
— Ты что же, долго лежал на солнцепеке?
Виктор слабо улыбнулся и ничего не ответил. Он с напряжением смотрел вперед, готовясь к новым каверзам, которые сулит ему путешествие по бездорожью.
Машину заносило то вправо, то влево. Мотор ее истошно ревел, колеса бешено вращались. Потом машину снова наклонило набок, и она почти остановилась. Всем телом Виктор подался вперед, как будто хотел помочь движению машины. И словно в ответ на это, грузовик, взревев, как дикий раненый зверь, чуть подвинулся и даже подъехал к шоссе. Но тут случилось самое ужасное: его стало заносить вправо, заднее колесо попало в яму, и машина грузно осела.
Дверца кабины открылась, на подножку выскочила Женя. Она весело провозгласила:
— История повторяется! Начинаются наши утренние мучения!
Открылась и левая дверца. Григорий Павлович вылез прямо в грязь и сердито сказал:
— Второй месяц черти ремонтируют! Их бы сюда, в эту яму… провалиться им всем!
Он обошел машину сзади, посмотрел на завязшее в грязи колесо и с досадой произнес:
— И как его тащить отсюда, пес его знает. Ну-ка, слезайте, нечего рассиживаться!
Женя как стояла на подножке, так и плюхнулась в туфлях в самую грязь. Анюта быстро скинула с ног тапочки и тоже прыгнула вниз, разбрызгав во все стороны жидкое месиво из воды и глины. За ними, не раздумывая, прыгнул и Федя.
В кузове остался один Виктор. Он со страхом смотрел вниз, раздумывая — прыгать или не прыгать. В душе он уже жалел о том, что сам отказался от положения больного, которое сейчас так пригодилось бы ему.
— А ты что? Барином будешь сидеть? — крикнул снизу Федя. — На тебя никто работать не станет.
Тут уже размышлять было нечего. Виктор перебросил ногу через борт, начал нащупывать колесо и, не найдя его, сполз на землю.
Григорий Павлович сел в кабину, завел мотор. С одной стороны грузовик подталкивали Федя и Женя, с другой — Анюта и Виктор. Колеса вертелись, но, несмотря на то, что все четверо напрягались изо всех сил, машина не трогалась с места.
— Ломайте ветки! — высунулся из кабины Григорий Павлович. — И под колеса!
Федя бросился к кустарникам, за ним Виктор.
Федя пригибал к земле одну за другой ветки и обламывал их. Очень скоро у него в руках оказалась полная охапка.
— А ты что? — повернулся он к Виктору, у ног которого валялось всего лишь несколько веток. — С тобой, парень, далеко не уедешь.
Не дожидаясь ответа, он побежал к машине и начал бросать ветки под колеса.
Ветки сделали свое дело — машина стала потихоньку подвигаться. И вдруг Виктор почувствовал, что его левая нога скользит куда-то вниз, в сторону. Удержаться не было никакой возможности, и он упал животом прямо в грязь.
— Ой, смотри на него! — громко расхохоталась Женя. Но Виктор уже встал и снова уперся руками в грузовик.
— Знаешь что, — тихо сказала Анюта, — ты пока постой… А то попадешь под колесо.
В это время машина резко рванула вперед, въехала на шоссе и остановилась.
Когда ребята усаживались на прежние места, из леса выбежала незнакомая женщина и что-то стала кричать.
— Давай быстрее! — позвал ее Григорий Павлович.
Женщина подошла ближе. На вид ей было лет сорок, простое темного цвета ситцевое платье сидело на ней неловко и выглядело старомодным. В руках у нее был маленький коричневый чемоданчик.
— Подвезите, хлопчики, до Манихина. Ей-богу, сил больше нету… Из самого города иду.
— Садитесь, — разрешил Федя. — Только у нас плацкартных мест нет.
— Какие там плацкартные, — вздохнула женщина и взялась за борт.
Федя помог женщине влезть. Она уселась на свободный ящик, опять тяжело вздохнула и вытерла рукавом пот со лба.
Машина теперь неслась между близко подступившими к дороге густыми лиственными деревьями. День клонился к вечеру, из леса дул прохладный ветер.
Федя некоторое время смотрел на быстро уходящие назад липы, потом откашлялся и, повернувшись к Виктору, сказал:
— Я, вот, не могу понять одного. Какой же ты к черту мужчина, если не умеешь делать самые простые вещи.
— Федя, — укоризненно произнесла Анюта.
Но Федя не обратил внимания на ее предупреждения.
— Ты даже наломать веток как следует не умеешь. Мало быть хорошим спортсменом, надо уметь все делать — и ветки ломать, и мотор автомобильный запускать.
Виктор скептически улыбнулся:
— Лекция? Или научный трактат? Ты что же член общества по распространению знаний? Лектор по путевке комсомола?
Анюта вдруг рассмеялась:
— А я боялась, что ящики наши полетят на землю. Когда тряхнуло нас на ухабе. Зазвенели бы тогда наши гитары и балалайки.
— А что вы везете? Что в этих ящиках? — заинтересовалась женщина.
— Я же говорю — балалайки и гитары. Набор инструментов для оркестра. Наша школа премию получила.
Виктор все время обиженно молчал и глядел на пешеходную тропку, которая тянулась вдоль дороги. Но тут он поднял глаза на Анюту, перевел взгляд на ящики. Федька думает, что человека можно измерять по тому, умеет ли он ломать ветки или вообще делать что-нибудь практическое. Этому же можно научиться, в конце концов! А вот играть… Для этого нужен талант. Конечно, они тоже будут тренькать на своих балалайках и мандолинах, но исполнить на рояле концерт Рахманинова… И он, придав своему голосу полнейшее безразличие, сказал:
— Вот ты смеешься надо мной, а если я тебе скажу. Хотя о себе говорить не принято. Я, например, играю на рояле, учусь в музыкальной школе.
Федя и Анюта переглянулись. Они даже не старались скрыть свое удивление и радость, которые можно было прочесть на их лицах. С тех пор, как несколько месяцев назад бережковских школьников премировали набором музыкальных инструментов, Федю волновала и мучила одна мысль — кто поможет им, кто научит их хотя бы музыкальной грамоте. Сам он, хотя и считался лучшим в Бережках балалаечником, нот не знал, играл только по слуху. И вдруг оказалось, что рядом, в спортивном лагере, живет парень, который учится в московской музыкальной школе! Теперь Федя готов был простить Витьке все, за что он его только что так разносил и чего никогда в другом случае не простил бы…
— Тогда слушай, друг, — с неожиданной робостью начал он. — Тогда ты для нас… Ты сможешь… Ты дашь нам несколько уроков? — И уже решительно закончил: — Возьмешься руководить нашим оркестром? А? Говори прямо.
В другое время Виктор, может быть, согласился бы им помочь. Но сейчас ему было не до того. Да он и не чувствовал себя вправе учить кого-то музыке, когда… Когда неизвестно еще, сам-то будет он музыкантом. И он неохотно протянул:
— Знаешь, времени нет у меня. В лагере большая нагрузка, целый день занят. Нет, не проси даже.
— Два раза в неделю. Ну, один раз, — продолжал упрашивать Федя. — Ведь хорошее дело сделаешь.
— Конечно, пришел бы к нам в школу, помог, — поддержала его Анюта.
— Ребята, не просите. Сказал — не могу, и все!
Федя и Анюта одновременно посмотрели на своего нового знакомого, и оба сразу же замолчали.
Так, не разговаривая, проехали еще несколько километров. Солнце скрылось за деревьями, и лес стал темнее и мрачнее.
Вдруг женщина приподнялась с ящика:
— Вот тут мне сходить. Постучите, пожалуйста.
Федя постучал по крышке кабины, машина остановилась, и женщина, взяв свой чемоданчик, слезла на землю.
Из кабины выскочила Женя. Стоя на подножке, она деланно плаксивым голосом протянула:
— Хочу к вам! Мне одной скучно. Примите меня?!
И, не дожидаясь ответа, тут же перебралась с подножки в кузов.
Поехали дальше. Отвернувшись в сторону, Федя молчал. Виктор некоторое время тоже молчал, сосредоточенно разглядывая свои ботинки, потом поднял голову и стал украдкой посматривать на спутниц, которые, как только тронулась машина, начали о чем-то вполголоса разговаривать.
Какие же они были разные! У Анюты синие глаза, взгляд задумчивый, даже грустный. Говорит тихо и спокойно, если и смеется, то сдержанно, скорее это улыбка, а не смех. Глаза Жени смотрят на все весело, а уж если она смеется, то громко и заразительно, и тогда лицо ее, лицо не очень красивой девочки, становится привлекательным.
Его размышления прервал громкий голос Жени:
— Ой, ребята, как же мне кушать хочется!
— У меня есть, — обрадовался Виктор возможности быть чем-то полезным своим новым знакомым. — У нас на обед котлеты были, я не ел, захватил с собой.
Он взял в руку чемоданчик. И тут же растерянно посмотрел на товарищей.
— Это не мой! У моего уголки отбиты, а тут совсем новые!
— А из больницы ты свой взял? — спросила Анюта.
— Свой…
— Тогда эта женщина перепутала! — воскликнула Женя. — Надо ее догнать.
Федя снова постучал. Из кабины высунулось сердитое лицо шофера.
— Григорий Павлович, — сказал Федя, — надо постоять немного. Женщина поменяла чемоданы, мы пойдем ее догонять.
— Еще что выдумали! Каждая минута на счету, сами знаете! А вы тут…
Виктор поднялся с ящика.
— Вот что, я один во всем виноват. Давайте, вы двигайте дальше, а я пойду за ней.
— Что ты, — встревожилась Анюта. — Больной ведь, только из больницы. Мы тебя не отпустим одного.
— Да я почти дома. — Виктор перенес ногу через борт. — Все равно скоро слезу, ведь не довезете же вы меня до самой моей палатки.
— Кажется, тут лагерь близко, — нерешительно проговорил Федя. — Да он не так уж болен. Как, Виктор, дойдешь?
— Дойду, не бойтесь. Два шага здесь.
Виктор вылез из машины.
— Смотри, — крикнула ему вслед Женя. — Догони ее — и прямо домой!
Уже начало смеркаться. Он шел быстрыми шагами. Прошел поворот, но женщины нигде не было. Очень скоро показались разбросанные на пригорке дома. Кое-где уже светились окна, заливисто лаяли собаки.
Где же искать владелицу чемодана? Не обходить же все дома или расспрашивать каждого встречного. А что, если открыть чемодан? Может, там есть документы, может, и адрес найдется…
Виктор присел на придорожный камень, положил чемоданчик на колени и нажал на замок…
То, что он увидел в чемоданчике, просто напугало его — в нем было несколько пар часов, одни часы были даже золотые, серебряный подстаканник, два золотых браслета, серебряный портсигар с золотыми монограммами, совсем новые женские лайковые перчатки, пачка сторублевок, с полдюжины золотых колец…
Эти очень дорогие вещи принадлежали, по-видимому, разным лицам. В том, что они краденые, он не сомневался. Как же поступить? Что делать? Конечно, надо сейчас же, не теряя ни минуты, бежать в лагерь, показать все Кольке и Леониду Васильевичу, а они пусть сообщат в милицию, куда следует.
Виктор запихнул вещи обратно в чемодан и попробовал закрыть его. Но крышка не прилегала плотно. Тогда он уложил вещи аккуратнее. Крышка по-прежнему не закрывалась.
Время шло, а он все еще сидел на камне и возился с проклятым чемоданом. Наконец сообразил — надо что-нибудь вынуть, тогда чемодан закроется. Быстро схватил лежавший поверх других вещей серебряный портсигар и засунул его в боковой карман.
Сквозь деревья видна была подымавшаяся из-за горизонта огромная багровая луна. В низине лежало легкое облако тумана, становилось прохладно. Виктор пошел по тропинке, рядом с шоссе.
Вдали показался дорожный столб. Виктор подошел к нему и прочел: «14 км». И вдруг услышал позади чей-то крик.
Он оглянулся — его догоняла женщина, которая недавно сошла с грузовика. В руках у нее был его чемоданчик.
Первой его мыслью было бежать в лагерь. И тут же он подумал, что, пожалуй, это бегство будет постыдным. Но — пустынная дорога, этот вечерний час, женщина, связанная, без сомнения, с преступным миром. И она, конечно, не одна, за деревьями ее сообщники. Убьют здесь, и никто не узнает. И ему снова захотелось бежать, бежать без оглядки. И снова стыд не позволил сделать это.
Женщина подошла ближе и, едва переводя дух, проговорила:
— Так торопилась, что все внутри горит… Дай отдышаться.
Она несколько раз глубоко вдохнула воздух, с беспокойством глядя на мальчика и на чемоданчик, который он держал в руке. Потом продолжала:
— Ошибка вышла… Я взяла твой чемоданчик, а он мне ни к чему. Хорошо, что догнала, хотела в попутную машину садиться, да не было ее.
И она протянула вперед руку:
— Ну, давай.
Виктор отступил назад.
— Я вам… Я ваш чемодан не отдам.
— То есть, как это не отдашь? — добродушно рассмеялась женщина. — Ты же видел, что это мой, ошибка вышла. А мне твой не нужен.
— Все равно не отдам, — повторил Виктор. — В нем такие вещи… Я отнесу его начальнику лагеря, он разберется. А вы идите со мной.
Взгляд женщины сразу стал злым.
— Отдавай, слышишь? А то плохо будет!
Виктор еще дальше отступил назад. Женщина сильно толкнула его в грудь и, не дав опомниться, схватила за руку повыше локтя.
— Да у тебя и рука-то цыплячья! Косточки одни, — насмешливо произнесла она. — А туда же!
Она сжимала руку все сильнее и сильнее. Было очень больно, но Виктор страдал не от физической боли, а от сознания, что вот он, юноша, почти мужчина, ничего не может поделать с женщиной, не может даже освободиться из ее рук. Он проклинал свою отвратительную беспомощность. И в бессильной злобе поднял ногу и ударил ею по ноге женщины.
Женщина вскрикнула, но тут же с силой рванула из его рук свой чемоданчик и размахнулась.
Удар пришелся по плечу, и Виктор сразу же осел на землю. В глазах поплыли круги, оранжевые, зеленые, желтые, красные… А когда он пришел в себя, то увидел, что женщина уже была далеко.