В давние времена, когда люди не знали еще, что такое порох, полководцы при осаде крепостей употребляли огромные метательные машины.
Действовала такая машина с помощью тетивы. А тетива у нее была тугая и толстая, во много раз толще, чем у лука. Сплетали ее из кишок и воловьих жил.
Древние «артиллеристы» часами крутили специальный ворот, чтобы натянуть тетиву. Потом по команде начальника ее отпускали, — и в осажденный город летел увесистый камень, бочонок с горящей смолой или стрела величиной с добрую корабельную мачту.
Называли эти машины баллистами, от греческого слова «балео», что значит «метать», «бросать». Но ведь порох тоже «бросает» пули и снаряды. Поэтому впоследствии науку о выстреле — вернее, о движении снаряда в стволе и в воздухе - назвали баллистикой.
Это очень важная наука. Без баллистики в военном деле не обойдешься.
Без нее невозможно рассчитать и построить современное огнестрельное оружие, без нее невозможно метко стрелять.
Артиллерист, не знающий баллистики, подобен землемеру, не знающему геометрии. Он действует наугад и только зря тратит порох.
Баллистика нужна и стрелку. Зная законы полета своей пули, он будет уверенно направлять ее в цель.
Далеко летают современные самолеты.
Пока работает мотор и вращается пропеллер, механическая птица спокойно парит над облаками. Пилот поворачивает рули, и она то приближается к земле, то вновь взмывает ввысь.
Пилот держит машину «в руках» и по своему желанию поворачивает ее направо или налево, на юг или север. В продолжение всего полета самолет послушно выполняет волю человека.
У пули мотора нет. Покинув ствол, она предоставлена сама себе. Источник ее энергии — давление пороховых газов — перестает действовать. Она летит по инерции, как мяч, подброшенный ногой футболиста.
Нет у пули и рулей. Вылетела из ствола, и кончено! Стрелок уж над нею не властен и ничем не может изменить ее направление. Значит, надо заблаговременно, еще до того, как боек разбил капсюль, дать ей правильный маршрут. Без баллистики это вряд ли удастся.
Метров за четыреста от вас поставили какую-нибудь крупную мишень, ну хотя бы станковый пулемет. Направьте ствол винтовки прямо в него и попробуйте попасть.
Ствол винтовки направлен выше цели, а пуля попадает в цель.
Кажется, что это совсем легко. Расстояние небольшое, щит пулемета виден отчетливо. Вы спокойно прикладываетесь и уверенно спускаете курок. Увы, промах! Недалеко от вас взметнулось облачко пыли. Это пуля зарылась в сухую землю.
Может быть, рука дрогнула?
Вы снова спускаете курок. Снова промах! Так можно расстрелять сотню патронов, и совершенно без толку. Пули как заколдованные будут падать на землю, намного не долетев до цели.
В конце концов вы убедитесь, что ствол винтовки надо направлять не прямо в точку, в которую хотите попасть, а выше ее. При прямой наводке поразить цель пулей можно только на очень близком расстоянии: из боевой винтовки всего лишь на 30—40 метров.
Значит, пуля летит не прямо. Да и не только пуля.
Греческий философ и ученый Аристотель утверждал, что всякое тело, брошенное под некоторым углом к горизонту, будет лететь по прямой линии, пока не обессилит, а потом рухнет отвесно вниз. Ему казалось, что путь такого тела в воздухе можно изобразить в виде двух прямых линий, сходящихся под острым углом.
Греческий мудрец ошибался. Воины, побывавшие в боях, видели, что камни, стрелы, пращные пули и ядра, выпущенные из баллисты, летят не по прямой линии, а иначе. Но Аристотелю верили слепо. Каждое слово его считалось непогрешимой истиной.
Так бесконечно и равномерно по прямой линии летела бы пуля, если бы не было сопротивления воздуха и силы тяжести.
И только в XVI веке ученый математик Николо Тарталья доказал наконец, что снаряды летят совсем не так, как думал Аристотель.
В 1537 году в своем сочинении «Новая наука» Тарталья на основании личных опытов и наблюдений впервые установил, что любой снаряд описывает в воздухе кривую линию, подобную дуге.
Эта кривая линия называется траекторией.
Высшая точка траектории называется ее вершиной. Расстояние от точки вылета до вершины будет восходящей ветвью траектории, а от вершины до точки падения — нисходящей ветвью.
Тарталья же доказал, что, если бросить снаряд под углом в 45 градусов к горизонту, он (при прочих равных условиях) пролетит дальше всего. Эти открытия легли в основу современной баллистики.
Путь пули в безвоздушном пространстве: 1 ― восходящая ветвь; 2 ― нисходящая ветвь; вершина траектории; 3 ― вершина траектории; 4 ― высота траектории.
Поднимем ствол винтовки под углом в 45 градусов, выстрелим и посмотрим, как будет вести себя пуля.
Если бы на пулю не действовала никакая другая сила, кроме инерции движения, она летела бы прямолинейно и бесконечно. Но вы знаете, что какая-то сила заставляет пулю опускаться, тянет ее вниз, как магнит. Этот магнит — сила притяжения Земли, то, что мы называем тяжестью.
Выброшенная ударом пороховых газов, наша пуля устремится вперед и вверх со скоростью 865 метров в секунду и одновременно начнет падать вниз по направлению к центру Земли, подчиняясь закону свободного падения тел.
Закон этот, открытый Галилеем, говорит, что любое свободно падающее тело, будь то камень, щепка, мяч или бомба, в первую секунду проходит 4,9 метра, а в каждую последующую секунду скорость его падения возрастает на 9,8 метра.
Вначале скорость падения намного меньше скорости движения вверх и не мешает пуле подниматься все выше и выше от земли.
Так опускалась бы пуля все ниже и ниже в безвоздушном пространстве.
Но скорость падения растет с каждой секундой. Через три секунды пуля снизится на 44,1 метра, через четыре — на 78,4 метра, через пять — на 122,5 метра и т.д.
Достигнув высшей точки своего полета, пуля начнет опускаться все ниже и ниже, пока наконец не упадет на землю.
Путь, пройденный нашей пулей, можно изобразить в виде дуги, вершина которой находится как раз посередине и делит ее пополам. Значит, обе половины — восходящая и нисходящая ветви — будут совершенно одинаковыми.
Сколько же пролетит пуля, выпущенная из винтовки под углом в 45 градусов?
Совершенно точно вычислено, что, если бы на нее действовала только сила тяжести, пуля совершила бы далекое путешествие: она пролетела бы 76 километров 349 метров. На самом же деле она в лучшем случае пролетит всего лишь 3,5 километра. Значит, еще какая-то сила, кроме тяжести, мешает пуле лететь и заставляет ее раньше времени опуститься на землю. Что же это за сила?
Если бы на Земле внезапно исчезла атмосфера, мы действительно смогли бы стрелять из винтовки на 76 километров. Такова дальность полета пули в безвоздушном пространстве.
Но земной шар окутан слоем воздуха. Воздух и нарушает все наши расчеты. Сопротивление воздуха и есть та сила, которая укорачивает путь пули почти в двадцать два раза.
Неужели воздух, прозрачный и почти невесомый, способен затормозить летящую пулю? С первого взгляда это кажется почти невероятным. Ведь даже муха, которая в миллионы раз слабее смертоносной пули, без всякого труда разрезает воздух своими хрупкими крылышками.
Вспомните, однако, что этот же воздух, приведенный в движение, мчит вперед тяжело груженные парусные корабли, яростно обрушивает на берег тысячетонные океанские волны, с корнем вырывает вековые дубы. Недаром сказочный владыка ветров и ураганов Борей считался в древности грозным божеством.
Все дело в скорости.
Прихожане собора святого Павла в Лондоне однажды с удивлением смотрели на странное зрелище. Высоко, почти под самым куполом, примостился какой-то человек. Время от времени он бросал вниз полые стеклянные шарики. Это был знаменитый английский ученый Исаак Ньютон. Наблюдая по часам, сколько времени падают шары, брошенные с различной высоты, Ньютон доказал, что сопротивление воздуха резко возрастает при увеличении скорости движущегося тела.
Ньютон полагал, что сопротивление воздуха пропорционально квадрату скорости. И это действительно так, если тело проходит не больше 240 метров в секунду. Если же скорость больше, сопротивление растет еще быстрее.
Пешеходу в тихую погоду воздух кажется совсем неподвижным. Но стоит ему сесть на велосипед, как в ушах у него засвистит ветер. В этом нет ничего удивительного. Ведь он увеличил скорость движения в пять раз, значит сопротивление воздуха увеличилось в двадцать пять раз.
Выглянув из окна курьерского поезда, который, предположим, проходит 120 километров в час, то есть 34 метра в секунду, вы почувствуете такой удар «ветра», что поневоле зажмурите глаза. А высунуться из кабины истребителя, летящего со скоростью 130 метров в секунду, прямо страшно: ощущение такое, что вот-вот вам оторвет голову.
Пуля — одна из самых скорых путешественниц. Она мчится в пятьдесят раз быстрее автомобиля, в двадцать пять раз быстрее курьерского поезда и в шесть раз быстрее истребителя.
Путь пули в воздухе: 1 ― восходящая ветвь; 2 ― нисходящая ветвь; 3 ― вершина траектории; 4 ― высота траектории.
Из ствола пуля вылетает со скоростью 865 метров в секунду. Но такую быстроту ей удается сохранить недолго. Воздух тормозит полет пули, как снежные заносы на железнодорожном полотне замедляют движение поезда.
Поэтому траектория пули в воздухе не такая, как в безвоздушном пространстве. Она раньше поворачивает вниз и падает круче. Вершина ее находится не посередине, а ближе к концу, а восходящая ветвь длиннее нисходящей.
Как и всякая другая сила, сопротивление воздуха измеряется единицами веса. И вот оказывается, что винтовочная пуля, которая весит всего-навсего 9,6 грамма, наталкивается на сопротивление воздуха в 3,5 килограмма. Значит, эта сила в триста шестьдесят четыре раза больше веса пули. Справиться с ней нелегко.
В неравной борьбе пуля постепенно «изнемогает» и летит все медленнее и медленнее. В результате получается такая картина:
Через 600 метров скорость пули падает чуть ли не вдвое, а еще через 600 — снова уменьшается почти вдвое.
В безвоздушном пространстве она пролетела бы 1,5 километра меньше чем за две секунды, а в воздухе у нее на это уходит четыре секунды.
Три спутника летящей пули: энергия выстрела, сила тяжести и сопротивление воздуха.
Итак, у летящей пули три постоянных спутника: инерция движения, сила тяжести и сопротивление воздуха. Инерция движения мчит пулю вперед. Тяжесть виснет на пуле и тянет ее к земле. А воздух преграждает ей дорогу, отталкивает назад и, тормозя движение пули, помогает тяжести искривить ее траекторию.
Для пули сопротивление воздуха — непобедимый противник. Уничтожить его нельзя. Можно лишь уменьшить его силу. Как же это сделать?
Если надо забросить камень подальше, вы не возьмете первый попавшийся под руку. Один забракуете потому, что слишком легок, другой — потому, что слишком велик, третий—-потому, что он какой-то угловатый, искривленный, несуразный по форме.
Выбрать пулю подходящего веса, размера и формы гораздо важнее. Ведь пуля летит в тысячу раз быстрее камня. Значит, все надо тщательно рассчитать и обдумать, не то плохо придется ей в поединке с воздухом.
Взгляните на щуку. Сразу можно сказать, что это отличный пловец. Остромордое, узкое, вытянутое тело речной хищницы как будто специально создано, чтобы рассекать воду и молнией бросаться на зазевавшегося карася.
Пуля-цилиндр.
Пуля-шар.
Цилиндрическая пуля с закругленной головкой.
Остроконечная пуля.
Пуля рассекает воздух, как рыба воду. Чтобы она летела быстрее, ей тоже надо придать хорошую, «удобообтекаемую» форму. Оружейники додумались до этого не сразу. Было время, когда пули делали очень просто. Надо стрелять — возьмет солдат круглую свинцовую палку и отрубит от нее кусок. Получался свинцовый цилиндр с тупыми концами. Посмотришь — не то маленькая консервная банка, не то рюха для игры в городки.
Такая пуля наталкивалась на большое сопротивление воздуха и летела плохо, гораздо хуже стрелы, да вдобавок еще кувыркалась.
Взамен кувыркающейся рюхи изобрели круглую пулю. Это было уже большим достижением. Свинцовый шарик летел в полтора раза дальше. Воздух только тормозил его, но не мог опрокинуть и сбить с дороги. Но и шарик все-таки быстро терял скорость. До поры до времени с этим пришлось мириться — ведь лучших пуль не было. Но вот появились нарезные казнозарядные ружья, и шарик начал худеть, вытягиваться, пока наконец не превратился в желудь с плоским донышком.
Далеко и быстро неслись желуди, но время требовало еще большей быстроты. Тогда русский ученый Г.В. Киснемский предложил заострить головку желудя. Выгода получилась немалая: остроконечная пуля вонзается в воздух, как игла, и летит на полкилометра дальше, чем тупоносая.
На этом и закончились превращения головной части пули. Но хвост у нее по-прежнему был цилиндрический и широкий, что замедляло ее полет.
Фотография летящей пули.
Между тем началась новая эпоха. По дорогам помчались автомобили, в небо взвились самолеты. Борьба за скорость разгорелась с особенным ожесточением. Техника лихорадочно искала любые средства, чтобы уменьшить сопротивление воздуха.
Изучению быстрых, не воспринимаемых простым глазом движений помог объектив фотоаппарата. Чувствительная пленка дала возможность увидеть даже молниеносный полет пули.
Вот на фотоснимке пуля гонит перед собой частицы воздуха. Воздух сдавливается, становится плотным, как снег под полозьями саней. От этого уплотнения во все стороны расходится головная волна. Она хорошо видна на снимке. Пустота же, которую пуля оставляет позади себя, не успевает сразу заполниться. Струи воздуха, обтекающие пулю, круто обрываются с прямоугольных краев донышка и, попав в пустоту, клубятся, как пыль за кузовом автомобиля. Образуются завихрения. За донышком пули тянется хвостовая волна.
Плотный, утрамбованный воздух давит на головку пули и как бы отталкивает ее назад в пустоту, где давление гораздо меньше.
Значит, пустота за донышком вредная. Из-за нее пуля летит медленнее. Надо, стало быть, пустоту заполнить. Но чем?
Попробовали сначала воздухом. Просверлили пулю насквозь от головки до хвоста. Воздушная струя текла через это отверстие, как вода по трубе, и заполняла разреженное пространство.
«Трубчатая» пуля в разрезе.
«Трубчатая» пуля прекрасно сохраняла скорость, но у нее оказался другой недостаток: во время полета она вихляла то туда, то сюда, и попасть ею в цель было почти невозможно.
От «трубчатой» пули пришлось отказаться, а ничего лучшего долгое время придумать не могли. И только уже после первой мировой войны один остроумный изобретатель нашел наконец легкий способ решить эту трудную задачу.
«До сих пор хотели заполнить пустоту воздухом. А может быть, это совсем не обязательно? — думал он. — Не проще ли заполнить ее материалом самой пули? Для этого достаточно только вытянуть и заострить ее донышко».
Эта пуля летит дальше и быстрее. У нее и головка острая и хвост скошен.
Так он и сделал. Получилась пуля, похожая с виду на сигару. Сигарообразная пуля — достойная современница самых быстроходных самолетов. Ее металлическое тело сделано так, что воздуху не во что упереться.
Острая головка легко разрезает уплотненные частицы воздуха впереди, а удлиненный и скошенный хвост не дает образоваться завихрению позади.
Обыкновенная остроконечная пуля (образца 1908 года) может пролететь самое большее 3,5 километра, а сигарообразная (образца 1930 года) — все четыре.
У гениального русского изобретателя К.Э. Циолковского есть повесть о людях, прилетевших на Луну.
Участники межпланетного путешествия проделали любопытный опыт.
Один взял пушинку, торчавшую из подушки, а другой — чугунный шарик. Прицелившись в красный гранитный утес, они метнули свои снаряды.
Результат оказался поразительный.
Пушинка, пролетев 400 метров, не только попала в цель, но и обогнала при этом чугунный шарик.
Фантастическая повесть Циолковского вполне научна. Состязание между шариком и пушинкой происходит на Луне, где, как известно, воздуха нет. Неудивительно, что легкая пушинка первой пришла к финишу.
Совсем иное дело на Земле. Здесь даже чемпион мира по метанию ядра не сможет забросить пушинку дальше чем на несколько шагов. Мешает воздух. Воздух непреодолимой преградой встает на ее пути, воздух тормозит ее полет.
Но ведь воздух мешает и чугунному шарику. Почему же шарик все-таки летит вперед, а пушинка медленно опускается вниз, кружась, как опавший лист?
Секрет здесь в плотности чугуна и пушинки. Можно скатать из пушинок шарик совершенно такого же размера, как чугунный, а плотность его все равно будет гораздо меньше.
Тяжелый чугун плотнее, в нем больше частиц вещества. А каждая частица — кладовая для сохранения инерции, то-есть того состояния, в котором тело находится.
У шарика из пушинок таких кладовых мало — он не в состоянии бороться с сопротивлением воздуха, быстро теряет скорость и падает. А у чугунного их много — воздуху труднее его остановить, и он летит гораздо дальше.
Этому закону подчиняется и пуля.
Для стрельбы в безвоздушном пространстве можно было бы сделать прекрасную пулю из легкого алюминия или из пластмассы. Но в воздухе такая пуля-пушинка улетела бы недалеко.
Поэтому пули и делают не из легкого алюминия, а из тяжелого свинца.
Если увеличить калибр пули, увеличится и сопротивление воздуха.
Золото и платина тяжелее свинца. Пули из этих металлов летели бы еще дальше, но стрелять ими могли бы только миллионеры — слишком уж дорого обходился бы каждый выстрел.
Итак, значит, собственный вес помогает пуле лететь. А нельзя ли сделать пулю потяжелее, увеличив ее размер?
Конечно, можно. Вопрос только в том, как увеличить — в длину или в толщину?
Попробуйте раскрыть зонтик против ветра. Идти станет гораздо труднее. И это неудивительно: острый шпиль вашего зонтика превратится в широкий купол, и площадь, которую вы подставляете под удары ветра, увеличится во много раз.
Нужно сделать пулю подлиннее. Вес ее увеличится, а поверхность, на которую давит встречный воздух, останется прежней.
То же самое и с пулей. Увеличить ее толщину, или, точнее говоря, калибр, — все равно что раскрыть зонтик: одновременно увеличится и поверхность, на которую давит встречный воздух. Пуля от этого ничего не выиграет в скорости.
Надо, значит, увеличить вес пули, не увеличивая ее калибра. Русский ученый Н.В. Маиевский впервые доказал, что для этого достаточно сделать ее подлиннее. Тогда пуля прибавит в весе, а сопротивление воздуха останется прежним.
Так оружейники и поступают: они увеличивают вес пули, вытягивая ее в длину.
«Большому кораблю — большое плавание», — говорит пословица. «Тяжелой, продолговатой пуле — дальняя мишень», — добавляют стрелки.
Дугу, описываемую пулей, можно увидеть в ночном бою. Небо похоже тогда на гигантский цветной чертеж. Со всех сторон пересекают его зеленые, белые и красные линии. Но тушь и циркуль здесь ни при чем. Это чертят свои траектории трассирующие (светящиеся) пули, оставляя в небе огненный след.
Чем длиннее маршрут пули, тем выше и круче изгибается цветная дуга. При выстреле на 300 метров вершина ее поднимается над линией прицеливания всего лишь на высоту карандаша, при выстреле на километр — уже почти на высоту телеграфного столба, а на 2 километра — выше египетской пирамиды.
Чем дальше летит пуля, тем выше поднимается ее траектория.
Для каждого расстояния есть своя мера. Стрелок поднимает ствол и направляет нулю выше цели как раз настолько, насколько пуля опустится вниз за время своего полета.
Если мишень близко, со стороны и не заметишь, что ствол винтовки глядит немного вверх. Если же стрелок метит в далекую мишень, кажется, будто он хочет попасть в облака: ствол его винтовки поднят тогда круто вверх.
Как же определить, под каким углом и на какое расстояние нужно поднимать ствол? Не станет же солдат перед каждым выстрелом производить вычисления, а если выпалит наугад - наверняка промахнется.
Нелегкая задача!
Оказывается, однако, что стрелку не надо ломать над ней голову. О нем уже позаботились оружейники. Они поставили ка винтовке простой и точный прибор. Это прицел.
Вы уже знаете, что каждое его деление удлиняет путь пули на 100 метров. Надо только определить, далека ли цель, а прицел уже сам совершенно безошибочно заставит стрелка поднять ствол под нужным углом.
Секрет здесь простой.
Когда метишься, надо видеть в прорезь на одном уровне вершину мушки и цель. Прицел же устроен так, что, если передвинуть хомутик вперед, поднимается прицельная планка с гривкой. А раз поднимется гривка, стрелку волей-неволей придется поднять и переднюю часть ствола, иначе мушка окажется ниже прорези.
Зная невидимые дороги, по которым путешествует пуля, стрелок посылает ее по нужному адресу, если даже прицел установлен не по расстоянию. А в бою это бывает нередко.
Ведь враг не сидит на месте. Видя, что дело плохо, он бросается наутек. Еще немного — и совсем уйдет. А прицел поставлен на близкое расстояние. Если стрелять по-прежнему, пуля бегущего не нагонит. Что делать? Переставить прицел? Но для этого нужно время, а его-то как раз и нет.
Подняв прицельную планку, стрелок должен поднять и переднюю часть ствола, иначе он не увидит мушки.
Вот тут стрелка и выручает знание траектории. К прицелу он не притрагивается, а чтобы пуля не зарылась в землю, поднимает мушку повыше. Раньше он метил в грудь, а теперь с тем же прицелом метит в невидимую точку над головой.
Бывает и наоборот: стрелок ведет огонь по неприятельским окопам, до которых метров шестьсот, как вдруг, откуда ни возьмись, неприятель появляется в 200 метрах.
Положение трудное. Стрелять по-прежнему — не попадешь: пуля пролетит выше. Но бывалый воин не теряется. Он целится на 30 сантиметров ниже и уверенно спускает курок.
Об одном таким случае рассказывает участник Великой Отечественной войны Захар Бровченко:
«Был я тогда еще необстрелянный, только пороху понюхал. Стоим в боевом охранении. Рядом со мной в ячейке Дегтярев — старый, опытный солдат.
Положение при стрельбе лежа.
Положение при стрельбе с колена.
Положение при стрельбе стоя.
Перед нами поле, а дальше — роща еловая. На самой опушке — вражеские окопы. Далеко до них. Высунет фашист голову — только пятнышко видно Мы постреливаем, и они постреливают, но боя настоящего нет.
Потянулся я за флягой — пить захотелось, вдруг затарахтело, да громко так, и перед самым бруствером близко — пыль фонтанчиками.
Только тут я их и увидел. Было их семеро. Бегут, чуть пригнувшись, автоматы к животу, вертят стволами то вправо, то влево, поливают нас свинцом, как дворники мостовую.
Не знаю, как мы их проворонили. Потом уже сообразили, что проползли они краем поля по низинке, где трава выше пояса.
Когда далеко стреляешь, виден только силуэт и кажется, что это движущаяся мишень, как на стрельбище. А тут в первый раз пришлось так близко. Под касками лица видны. Прицел-то у меня «шесть», а фашистские автоматчики вот-вот наскочат.
Тут одно спасение — быстрота. Дегтярев кричит: «Ниже, ниже бери!»
В такие минуты действуешь не раздумывая, а делаешь как раз то, что нужно. Дегтярев кричит, а я уже ловлю на мушку усатого, который сбоку. Сначала в живот наметился, потом ниже взял, в колени.
Жму на спуск, а у самого внутри холодно: попаду ли? Нет, гляжу, споткнулся усатый, на четвереньки встал, головой мотает. Смотрю: рядом другой свалился. Это его — Дегтярев. Легче мне стало: значит, верно бьем.
Щелкнул затвором, второго выцеливаю. И этот ткнулся. Тогда они закричали. Не «хох» (это «ура» по-ихнему) и не слова какие-нибудь, а по-звериному заверещали, от страха пробрало. Но из автоматов строчат, только без толку.
Ну, мы теперь уверенно действуем. Ничего, что прицел «шесть». Чем они ближе, тем мы ниже метим. А пули всё в грудь да в грудь. Фашисты наутек, да поздно. Только один и убежал.
Понял я тогда, что с «трехлинейкой» в руках фашистов бояться нет никакого смысла. Если знаешь характер пули, она слушается. И далекого возьмет и близкого не упустит».
Посмотрите, как странно ведет себя на полигоне опытный стрелок, прежде чем прицелиться в далекую мишень. Вот он послюнил палец и поднял его над головой, потом зачем-то подбросил в воздух горсть пыли, а когда она рассеялась, стал внимательно приглядываться к дыму, поднимающемуся из трубы, и к деревьям, растущим у забора. Так стрелок определяет направление и силу ветра.
Если на дереве шевелятся только листья — ветер слабый, если тонкие ветки — умеренный, а если качаются и стволы — значит, ветер дует во всю мочь.
Но почему стрелок интересуется ветром?
Вам, вероятно, приходилось кататься на лодке. Вспомните, как легко грести, когда ветер дует в корму. Он подгоняет лодку, и, рассекая воду, она стрелой мчится вперед. Но вот вы повернули лодку против ветра, и сразу грести стало трудно. Весла кажутся тяжелыми, словно их свинцом налили. Вы гребете, напрягая все силы, трудитесь до седьмого пота, а лодка ползет, как черепаха.
Ветер влияет и на полет пули. Если он дует в затылок стрелка, пуля летит дальше и выше, а если в лицо — ближе и ниже.
Не думайте только, что попутный ветер подгоняет пулю. Это ему не по силам. Ведь винтовочная пуля, даже пролетев километр и порядком обессилев, все же мчится со скоростью 300 метров в секунду, а сильный ветер дует со скоростью всего лишь 10 метров в секунду. За пулей ему не угнаться, и подталкивать ее он не может.
Секрет здесь в другом.
Когда пуля и ветер движутся в одном направлении, уменьшается скорость пули относительно воздуха, а стало быть, уменьшается и сопротивление воздуха. Раз сопротивление меньше, пуля летит дальше. При встречном ветре наоборот — сопротивление увеличивается, чтобы преодолеть его, пуля затрачивает больше энергии и падает ближе.
Если стрелок целится в какую-нибудь точку в километре от себя, то при сильном попутном ветре пуля попадает на 43 сантиметра выше мишени, а при встречном — на 43 сантиметра ниже.
Еще больше приходится считаться стрелку с боковым ветром. Если мишень находится в 800 метрах, даже слабый ветер снесет пулю больше чем на метр в сторону от цели, а сильный ветер — больше чем на 4 метра. Вот и попробуй не считаться с ветром!
Сопротивление воздуха изменяется и от температуры.
В сильный мороз сливочное масло делается твердым — хоть топором руби, а в сильную жару оно становится жидким, как вода. Так же влияет температура и на воздух. Зимой он плотнее, чем летом, частицы его прилегают ближе друг к другу, а значит, увеличивается и его сопротивление.
Прицел нашей винтовки рассчитан на температуру 15 градусов выше нуля. При этой температуре винтовка бьет нормально. Ваша мишень стоит на расстоянии 800 метров. Передвиньте хомутик прицела до цифры «8», затаите дыхание, плавно нажмите на спуск, и пуля попадет точно в цель.
Но попробуйте из той же винтовки по той же мишени выстрелить в мороз, когда термометр показывает 25 градусов ниже нуля. Пуля в цель не попадет — она пройдет на 1 метр 40 сантиметров ниже, а в 45-градусную жару — на 1 метр 5 сантиметров выше. Прицелитесь вы в станкового пулеметчика, а пуля просвистит высоко у него над головой. Значит, меткому стрелку нельзя забывать и о термометре.
В бою бывает так, что ветер дует в одну сторону, враг бежит в противоположную, да к тому же трещит мороз. Снайперу приходится под огнем заниматься арифметикой — высчитывать поправки.
На войне то и дело сталкиваешься с неожиданностями. Невозможно все учесть заранее.
Был такой случай на Западном фронте.
Вернулся однажды снайпер Захар Ерохин с передовой мрачнее тучи. Чаю не пьет, на нары забился, ни с кем ни слова.
— Что это вы такой пасмурный? — спрашивает его командир взвода. — Может, заболели?
— Нет, я здоров, товарищ лейтенант, — угрюмо ответил Ерохин. — Только промазал я, два раза промазал.
Такого ответа от Ерохина лейтенант еще ни разу не слышал.
Меткостью своей стрельбы Ерохин удивил всех уже на испытаниях, только прибыв в дивизионную снайперскую школу. Быстро и уверенно расстрелял он все указанные ему цели. Он бил одинаково метко и по «голове наблюдателя», и по «ручному пулемету», и по «стереотрубе», и по «собаке», и по «перебежчику».
Тогда специально для него придумали особую, очень трудную цель. На пенек положили плашмя пивную бутылку и предложили Ерохину выбить с расстояния 100 метров дно бутылки, так чтобы пуля прошла через горлышко. Ерохин оперся левым локтем о колено, приложился и нажал на спуск. Звякнуло выбитое дно бутылки. А горлышко осталось целым — пуля его даже не задела.
Попав на передовые со снайперской винтовкой, Ерохин стрелял без промаха. Огорчения его начались, когда дивизия заняла позиции на Днепре. Вести огонь надо было через реку на тысячу метров. Расстояние порядочное, но Ерохину приходилось стрелять и дальше, и никогда он не мазал. А тут его словно околдовали — что ни выстрел, то промах.
Ерохин и винтовку два раза пристреливал и расстояние до своих ориентиров проверил по дальномеру, все было верно, а промахи продолжались.
«Может быть, у меня с глазами неладно?» — подумал Ерохин и отправился в медсанбат. Но и глаза были в порядке.
Ерохин совсем заскучал. Пошел к командиру батареи, капитану Черенцову, не поможет ли артиллерист.
— Прямо, — говорит, — хоть от звания снайпера отказывайся. Стреляю как нельзя аккуратнее, а пули мимо и мимо. Ума не приложу, в чем тут загвоздка.
— Так, так... — задумчиво пробормотал Череицов. — Значит, через реку стреляешь и мажешь. А как ты целишься?
— Как целюсь? — переспросил Ерохин. — Нормально, товарищ капитан. Согласно уставу.
— Ну, а в мороз согласно уставу как целишься?
— В мороз поправку делаю — выше беру.
А почему?
— Ну, это известно. В холод воздух плотнее и пуля ниже летит.
— Правильно, Ерохин. В холод пуля ниже летит. А ведь над рекой воздух тоже холоднее. Вот траектория и снижается. Конечно, на 300—400 метров это значения не имеет. Но у тебя выстрелы далекие, мишени мелкие. Тебе реку учитывать надо.
В глазах Ерохина загорелись голубые огоньки, и он даже чертыхнулся с досады.
— Как я эту метереологию упустил! Ясное дело — в ней вся причина.
На следующий вечер, когда Ерохин вернулся с «охоты», его нельзя было узнать. Куда девались его мрачность и злость! Не ожидая вопроса командира взвода, снайпер весело отрапортовал:
— Разрешите доложить, товарищ лейтенант. На опушке рощи Фигурная уничтожил артиллерийского наблюдателя. У ориентира номер два вывел из строя связного. Расход боеприпасов — два патрона.
Вскоре Ерохин сам начал обучать молодых снайперов. Он посвящал их во все тонкости стрелковой науки, но особенно напирал на «метереологию» и никогда не забывал рассказать, какого он дал маху, стреляя через Днепр.
Час был ранний, и утренняя роса прибила пыль на дороге. Рота прошла уже 30 километров, а до передовых было еще не близко. Над низинами стоял туман, и бойцы поеживались от холода.
Вдруг впереди раздался протяжный, завывающий гул. — Воздух! — скомандовал лейтенант и поднял правую руку.
«Юнкерсы» появились из-за леса. Три, три и еще три. Их узкие тени быстро скользили по жнивью.
Боец второго взвода Алексей Родионов соскочил вслед за товарищами в заросшую лопухом придорожную канаву. Подняв пыльное лицо к небу, смотрел он, как приближаются самолеты.
Они сделали широкий разворот и устремились к дороге. От переднего отделилась стайка черных черточек. Секунду они летели вслед за «Юнкерсом», потом с нарастающим свистом описали дугу и потрясли землю тройным ревущим раскатом.
Еще не успели осесть густые столбы разрывов, а уже вниз летели новые бомбы, молотя поле чудовищными ударами.
Родионов вскинул винтовку и сердито прищурился, ловя на мушку широкое крыло с черным крестом. Красная линия трассирующей пули взметнулась кверху и угасла далеко за хвостом самолета.
Родионовым овладела ярость. Он выругался, выстрелил еще раз — и еще раз промахнулся. С обидой и злостью рванул он рукоятку затвора, выкидывая пустую гильзу, и вдруг вспомнил осень на Каме...
Смеркается. Он стоит в камышах, а на желтом фоне вечерней зари проносятся черные силуэты уток. От быстрых взмахов их крыльев свист стоит в воздухе.
Родионов вскидывает свою берданку — конец ствола далеко впереди летящей стаи. Гремит выстрел, и утка, будто ее кто-то изо всех сил ударил палкой, камнем падает вниз...
Все это мгновенно промелькнуло в голове Родионова. Самолеты, сделав разворот, вновь заходили на бомбежку. Родионов плотно сжал губы. Ствол его винтовки резко метнулся в сторону. Теперь мушка глядела далеко впереди головного «Юнкерса».
Родионов нажал на спуск. Красная трасса неторопливо поднялась вверх, и вдруг в темном брюхе самолета вспыхнула белая искра. «Юнкерс» как бы замер на месте, потом качнулся и, оставляя за собой хвост черного дыма, понесся к земле.
От страшного взрыва судорожно дрогнул осенний воздух, дрогнуло голое поле, и над грудой искореженного металла взметнулось высокое пламя.
Винтовочной пулей, кусочком свинца, который весит меньше 10 граммов, Родионов уничтожил громадную быстроходную машину врага. Ему помог охотничий опыт: он стрелял в самолет, как в летящую птицу.
Не думайте, что это легко. Ведь попасть в летящий самолет совсем не то, что в пехотинца, притаившегося на одном месте.
Неопытный стрелок направит свою мушку прямо в самолет и обязательно промахнется. Правда, пуля летит быстро, но все же, чтобы пролететь 500 метров, ей надо потратить восемь десятых секунды. А современный боевой самолет за секунду проходит больше 200 метров. Вот и рассчитайте, насколько же он уйдет от того места, где был в момент выстрела!
Стрелять так — значит без толку тратить патроны. Чтобы попасть, надо целиться не в самый самолет, а в то место, где его еще нет, но где он будет через секунду.
Нелегко угадать тот невидимый перекресток, где летящая пуля встретится с летящей машиной.
Стрелок должен мгновенно определить высоту и скорость самолета, мгновенно сообразить, сколько времени уйдет на полет пули, мгновенно наметить невидимую точку впереди самолета и мгновенно спустить курок.
Целиться прямо в самолет можно только тогда, когда он пикирует на стрелка или уходит после пикирования. А это бывает не так уж часто. Во всех остальных случаях без «упреждения» не попадешь. И чем выше и быстрее летит самолет, тем больше приходится брать упреждение.
Чем выше и быстрее летит самолет, тем больше нужно брать упреждение.
Да, это трудное искусство, и дано оно немногим. И все же в дни Великой Отечественной войны сотни советских бойцов оказались такими же меткими охотниками за воздушным врагом, как Алексей Родионов. Из простой русской «трехлинейки» били они по моторам, по бензобакам, по пилотам, и фашистские самолеты, объятые дымом и пламенем, рушились вниз.
Если по воздушному врагу стреляют, как по летящей птице, то по броневикам, танкеткам и мотоциклам стреляют, как по бегущему зверю. Это тоже не всякий сумеет.
Хорошо, если машина идет прямо на стрелка или прямо от него. Тогда по ней можно бить, как по неподвижной мишени.
Во время боев на западном берегу Немана был такой случай.
Пытаясь задержать наше наступление, фашисты перешли в контратаку. Впереди двигались танки. С ходу открыв огонь, ворвались они на окраину села.
А там — только взвод нашей пехоты. Еще и окопов отрыть не успели. Тут и неробкий человек растеряется.
Достал младший сержант Юрьев из подсумка обойму с бронебойными пулями (у них головки черные) и зарядил винтовку. Ведущая машина ползет прямо на него. Идет, как корабль в море. Из-под широких гусениц взлетают волны жидкой грязи.
Видит уже Юрьев черного бизона, намалеванного на лобовой броне, видит, как поворачивается низкая башня.
Во рту пересохло, сердце бьется звонко и часто, но страха нет, только злость и задор. Прильнул боец щекой к прикладу, выжидает.
Все ближе и ближе бронированная машина.
Сто метров... Девяносто... Восемьдесят... Семьдесят...
Юрьев поймал на мушку смотровую щель и выстрелил.
Танк резко свернул в сторону, как слепой, ткнулся в столетнюю сосну, отскочил и врезался в кирпичный сарай. Густое облако красной пыли поднялось над крышей.
Метким выстрелом Юрьев убил водителя, и танк с черным бизоном, лишенный управления, попал в руки советских бойцов.
Но не всякий раз так везет стрелку. Ведь на войне дороги не заказаны, враг движется в любом направлении: захочет — вправо, захочет — влево, захочет — наискосок.
Под огнем для него шутки плохи: замешкается — погибнет. И самый ленивый увалень, когда над головой посвистывают пули, бежит во всю прыть.
Да вдобавок еще, если местность неровная, то нырнет в ложбину так, что его и не увидишь, то внезапно появится на бугре, чтобы через секунду исчезнуть снова. Вот и попробуй — попади!
Прицелишься прямо в него — промахнешься: пока пуля будет лететь, враг успеет уйти от нее в сторону. Но у хорошего стрелка пуля не опаздывает. Бегущих и едущих он разит быстрее молнии и обязательно с упреждением. Об упреждении он не забывает никогда.
Так чаще всего приходится стрелять по броневикам, автомашинам, мотоциклам, по кавалеристам и перебегающим пехотинцам.
Чем острее угол, под которым движется вражеский мотоциклист, тем меньше упреждение берет стрелок.
Враг приближается к стрелку под острым углом и не особенно скоро — упреждение меньше; враг мчится стремительно под прямым углом — упреждение больше.
По вражеским кавалеристам.
Показался из леса неприятельский кавалерист. Расстояние до него порядочное — метров восемьсот, но он не торопится, едет шагом. Направит стрелок мушку на полторы конские фигуры вперед и свалит всадника на землю.
Появился второй. Этот едет рысью. Тут уж надо целиться на три фигуры вперед. А мчится галопом — и на все шесть.
Конечно, конь бежит быстрее человека, но куда ему до мотоцикла! Тот так промелькнет по дороге, что и заметить не успеешь, а он уже за поворотом исчез.
Но опытный боец всегда настороже. Только услышал шум мотора — приклад в плечо, палец на спуск.
Вот слева, из осиновой рощи, стремительно вырвался отряд неприятельских мотоциклистов. Как свора злых, рычащих гончих, несутся они по проселку, строча из пулеметов. Вихрем клубится пыль. Еще секунда — и стрелять поздно. Но советский боец, прищурив левый глаз, уже мысленно провел прямую линию от переднего мотоцикла и, поймав на мушку правый далекий конец этой линии, спустил курок.
И не спасет врага скорость. Настигнет его пуля нашего бойца. И запрокинется набок быстроходная машина, а колеса еще долго будут вертеться, поднимая желтую пыль.