Тихо и безлюдно в поле. Лютики желтым ковром покрыли болотистую лощину, в кустах хрипло кричит коростель, над зеленым холмом трудолюбиво снуют пчелы. Солнце стоит высоко. Над землей струится горячий воздух. Налетит ветерок, зашелестит листвой в осиннике, потеребит прошлогоднее сено — и снова июльский ленивый зной.
Но не доверяйте этому мирному безлюдью. Взвилась красная ракета, и тихое поле внезапно преобразилось. Безобидный холм, поросший сочной травой, оказывается пулеметным дзотом; из болотистой лощины, завывая, несутся мины; осиновая роща сотрясает воздух громом артиллерийских залпов; стога сена рассыпаются, и, скрежеща гусеницами, мчатся вперед грозные танки. Тот, кто заметит все это лишь в разгар боя, может потерпеть поражение. Притаившегося врага надо отыскать заранее.
Бою стали и огня предшествует бой глазами.
Целые армии пехотных, артиллерийских и воздушных наблюдателей ведут трудную и упорную борьбу. Их оружие — бинокли, перископы, стереотрубы, специальные фотокамеры — не менее грозно, чем снаряды и пули.
Сотни глаз пытливо следят друг за другом, сотни взглядов скрещиваются в молчаливом поединке. И горе тому, кто окажется «слепым». «Слепого» не спасет мощь его оружия. Он будет беспомощно метаться, не зная, откуда ждать удара и куда направить свой прицел.
«Никогда не пренебрегайте вашим противником, но изучайте его войска, его способы действия, изучайте его сильные и слабые стороны», — наставлял Суворов своего офицера Александра Карачая.
Современники поражались уменью Суворова разгадывать намерения врага. Им казалось, что он сумел невидимкой проникнуть в неприятельский лагерь и подслушать все, что там говорилось на военном совете. Солдаты были уверены, что Суворов «знал все на свете» и «проницал замыслы врага».
Чтобы «прощупать» противника, Суворов не жалел трудов и часто лично вел наблюдение.
— Осведомленный, — говорил он, — подобен зрячему среди слепых.
В сентябре 1789 года под Рымником шестидесятилетний полководец залез на высокое дерево и долго обозревал турецкие позиции. Оказалось, что главное их укрепление не закончено, ров неглубок, насыпь невысока. Суворов принял исключительное решение — бросил в атаку на укрепления конницу. Внезапный удар ошеломил турок, и стотысячная армия в панике бросилась наутек.
По-суворовски видеть должен советский снайпер. Ведь наблюдение — его обязанность. Искусный стрелок гордится не меткостью, а умением разыскать ловко спрятавшегося врага.
— Попасть в цель — штука не очень хитрая, — говорил своим ученикам снайпер Михаил Сурков, уничтоживший семьсот фашистов. — А вот попробуй разыщи подлеца, когда он в грязи да в листьях вываляется и за кочкой приникнет. Тут, брат, поморгаешь! Хороший прицел еще полдела, главное — умные глаза!
Аршинные буквы афиш, яркие огни реклам, цветные фонари светофоров всегда к услугам горожанина. Они словно берут его за руку и, как заботливая няня, ведут по шумным, многолюдным улицам.
«Осторожно, трамвай!» — предупреждает красный глаз светофора. «Здесь булочная», — любезно сообщает оранжевая вывеска. «Заходи сюда — ресторан!» — перебивают ее зеленые буквы световой рекламы. «Сворачивай направо», — указывает шоферу синий сигнал.
Красный снайпер под Царицыном. С картины художника М. Грекова.
Как мускулы человека, не занимающегося физическим трудом, становятся дряблыми и бессильными, так и глаз горожанина, привыкший к услугам этих проводников, отучается видеть.
Дерсу Узала, всю жизнь проведший в уссурийской тайге, не раз ворчливо выговаривал своему другу и спутнику по скитаниям Арсеньеву: «Глаза у тебя есть, а посмотри — нету». Старый гольд сердился не зря. Попадая в тайгу или в степь, горожанин как бы «слепнет».
В городе и плакаты, и рекламы, и указатели буквально «бросаются в глаза», а здесь изволь определить по чуть примятой траве, по двум шерстинкам, кто прошел: свирепый тигр или трусливый барсук. Не под силу это человеку, никогда не ездившему дальше конечной остановки трамвая. И он только глазами беспомощно хлопает. Он не в состоянии определить по цвету крови, куда ранен лось, и даже по «печатной пороше» не всегда скажет, чей след — лисы или собаки. А идти безошибочно двое суток за соболем, как сибиряк-промышленник, — это для него уж просто чудо.
И не то чтобы у каждого горожанина глаза от природы были плохие. Не в этом дело. Таежник покажет ему едва заметный след на снегу, шерстинку, приставшую к сосновой коре, узкую нору в сугробе, тогда и горожанин увидит, да еще с удивлением пробормочет: «Фу ты, как просто! Что ж это я не заметил?» А не заметил потому, что привычки нет замечать.
Чтобы стать мастером в любой области, надо упорно работать и тренироваться. Спортсмен каждый день до испарины бегает на стадионе, чтобы «не потерять форму» и первым прийти к финишу. Художник делает сотни карандашных набросков, чтобы линия его не лишилась выразительности.
Скрипач часами играет на скрипке, чтобы пальцы его не теряли гибкости.
Умение видеть и замечать — тоже искусство. Чтобы овладеть им, надо упорно и настойчиво тренировать свой глаз.
В ясный день над болотом парит сокол. Черной точкой кружит он под самыми облаками, высматривая, чем бы поживиться. Вдруг сложил крылья, камнем упал вниз, и охотник видит, что в когтях у птицы бьется жирная кряква. Удивляется охотник: ведь я рядом был и не заметил, а он из поднебесья разглядел ее в камышах.
У сокола замечательное зрение. Недаром индейцы прозвали героя куперовских романов стрелка и следопыта Натаниеля Бумпо Соколиным Глазом. Вот таким Соколиным Глазом, умеющим по увядшей ветке и по комку желтой глины разыскать логово противника, должен быть каждый советский боец и особенно снайпер.
На войне побеждает тот, кто видит.
— В чем секрет вашего искусства? — спросил однажды журналист талантливого разведчика. — Вы близорукий, а от вас не укроется ни одна мелочь.
— Никакого секрета тут нет, — улыбаясь, ответил разведчик. — Вернее, секрет простой — ежедневная гимнастика глаз. Как-то еще мальчиком я прочел рассказ про наблюдательного человека, который разгадывал самые таинственные преступления. Герой рассказа увлек мое воображение. Я решил стать таким же. На улице, в театре, в метро, в магазине — везде и всюду я присматривался к людям, к их одежде и постепенно научился видеть. Достаточно мне разглядеть человека, и я узнаю его в любом месте, в любой одежде — никакой грим ему не поможет. Я вам подробно опишу старика, которого случайно встретил в трамвае лет десять назад.
Номер проехавшего автомобиля отпечатался в моей зрительной памяти, как на фотографической пластинке. Мои глаза не знают, что такое лень, и их не надо понукать. Иногда это утомительно, зато мне открываются любопытнейшие вещи. Разведчик снял очки и, смеясь, повторил:
— Секрет простой — ежедневная гимнастика глаз.
Конечно, разведчик не думал открывать случайному собеседнику тайны своего ремесла, но, в сущности говоря, он был прав: секрет зоркости и наблюдательности заключается в ежедневной гимнастике глаз.
В военных школах у будущего наблюдателя-разведчика прежде всего стараются развить остроту зрения и зрительную память. Ему показывают предметы различных форм и цветов. Ученик должен их запомнить в течение двух-трех минут и по требованию преподавателя подробно описать.
Уроки «зрительной азбуки» начинают с самых несложных фигур — квадрата, круга, треугольника. Ученик быстро их осваивает. Тогда в нем начинают воспитывать чувство цвета. Красный круг изображается то на синем, то на желтом поле; затем поле становится красным, а окраску меняет круг и т. д. От одиночных предметов переходят к сочетаниям их, от простых геометрических фигур — к орудиям, танкам и самолетам. Чем дальше идет обучение, тем оно становится сложней.
Ящик с песком изображает план местности, а картонные макеты — мельницу, дерево, колодец, стог сена.
— Смотрите внимательно и постарайтесь запомнить, — говорит руководитель. — Даю на это две минуты.
Затем ученики отворачиваются, а преподаватель за их спиной делает «местность» неузнаваемой: снимает кусты и на их место ставит дом, мост переносит выше, за излучину реки, а мельницу — к перекрестку дорог.
— Что здесь произошло? — спрашивает преподаватель, и ученик должен заметить каждое изменение.
Иван Меркулов показывает своему самому молодому ученику, Золотову, как нужно одеваться на «охоту».
Если занятия идут в поле, наблюдатель подмечает все встречающееся на пути. Вот проехала мимо повозка. Что на ней лежало? Крашеная она или нет? Как был одет сидевший на ней человек? Какой масти была лошадь?
Наблюдатель приучается улавливать мелкие различия, запоминать цвет предметов, их количество, соотношение и т. д.
Вместе со зрительной памятью у него развивается острота зрения. Он мгновенно отличит по погонам вражеского ефрейтора от сержанта, пехотинца от артиллериста, по следу гусениц определит, какой проехал танк, по осколку снаряда назовет калибр орудия.
Постепенно внимательный наблюдатель излечивается от «слепоты» и становится «зрячим».
На свой опасный промысел снайперы обычно выходят парами: один стреляет, другой ведет наблюдение. Работа наблюдателя нелегкая. От постоянного напряжения глаза устают, очертания предметов начинают двоиться. Тогда наблюдатель берется за винтовку, а напарник сменяет его у бинокля.
«Ловцы целей», — почтительно говорят о наблюдателях. И они действительно искусные ловцы.
Во всем нужны порядок и сноровка. Если бегло шнырять глазами по полю боя, могут остаться не просмотренные места. Наблюдатель, как косец, прокашивает глазами пространство полосу за полосой, всякий раз захватывая край предыдущей. Особенно внимательно присматривается к подозрительным местам, где противнику легко спрятаться: к окраинам деревень, опушкам леса, садам, лощинам, оврагам, копнам, кустам.
Если войска наступают, снайпер ведет наблюдение от своих позиций к вражеским. Он прощупывает глазами местность справа налево. Сначала ближнюю полосу (до 400 метров), затем среднюю (до 800 метров) и наконец дальнюю (свыше 800 метров). Если же наши войска стоят в обороне, наблюдение ведется в обратном порядке.
Вот наблюдатель заметил между кочками пульсирующую струйку прозрачного дыма. Присмотрелся — так и есть: ручной пулемет. Как об этом кратко и точно сообщить напарнику? Тут секунда дорога, а поле боя большое. Пока начнешь объяснять: вот, мол, направо, за ручьем, ивы, а за ивами шагах в пятидесяти ложбина, а за ложбиной, вон видишь, левее кочки, так вот там ручной пулемет, — его уже и след простыл. С таким красноречием на войне далеко не уйдешь. Язык снайпера должен быть кратким, как телеграмма, и точным, как математическая формула.
В городе, если нужно объяснить, где живет Петров, вы говорите: «Пятницкая, дом 20, квартира 13». В лесу и в поле нет ни улиц, ни домов. Розыску адреса здесь помогает какая-нибудь приметная группа деревьев, холмы, кусты, изгороди. Они служат бойцу путеводными знаками и называются ориентирами.
Так нужно осматривать местность, чтобы найти затаившегося врага.
Не всякий предмет годен для этого. Опрометчиво поступит тот снайпер, который, заметив в степи одинокое дерево или торчащий на виду столб, изберет его ориентиром. Такой ориентир просуществует недолго. Противник постарается уничтожить его.
Опытный боец подыщет себе ориентиры, которые не бросаются в глаза: перекресток дорог, груду камней, бугор, угол пашни, болотце, поросшее осокой. Отыскав в секторе своего наблюдения несколько таких ориентиров, он нумерует их слева направо.
У наблюдателя, заметившего ручной пулемет, ложбина за ивами была ориентиром номер два. Вот он и говорит:
— Ориентир два, левее три пальца — ручной пулемет.
Коротко и ясно. Напарник быстро отыскивает цель и ставит прицел «4», потому что они заранее определили, что до лощины 400 метров.
Если позволяет время, снайпер составляет стрелковую карточку. Не думайте, что это сложно. На листке бумаги надо пометить, где находится позиция снайпера, условно, двумя-тремя штрихами, нарисовать ориентиры, а рядом написать, сколько до них метров. По этой «адресной книге» легко сказать, где находится цель.
Иногда стрелки делают искусственные ориентиры и подманивают к ним врага. Свидетелем и участником такого любопытного случая пришлось быть генерал-лейтенанту Морозову.
«В первую мировую войну под Вильно мне пришлось вести бой на абсолютно ровном и голом месте, — рассказывает он. — Но у нас еще было время для изучения и оборудования участка оборонительной позиции. Были высланы вперед солдаты, которые по указанию командира роты быстро нарыли кучки земли на определенных, строго отмеренных расстояниях и насадили там несколько реденьких кустарников.
Стрелковая карточка.
Наступающего любая кочка тянет к себе, как магнит. И здесь немцы попались на нашу удочку: перебегая, они накапливались у нарытых нами кучек и посаженных кустиков, а наши солдаты расстреливали их метким огнем, заранее зная расстояние и установку прицела».
В прошлую мировую войну русским войскам было очень трудно отличать румынскую союзную пехоту от австрийской: и у румын и у австрийцев форма по покрою и цвету, особенно выцветшая и запылившаяся, была почти одинаковой. Как тут распознать, кто перед тобой — союзник или враг? Но наблюдатели вскоре нашли различие: румынская шапка была приподнята и спереди и сзади, а австрийская — только спереди. По этой мелкой примете зоркий глаз даже на большом расстоянии безошибочно отличал румына от австрийца.
Опытный воин не пренебрегает мелочами. Он знает, что маленький ключик может открыть большую дверь, а несколько волосков могут указать, где спрятался лев. Простая открытка, найденная в сумке убитого артиллериста, предупредила французский штаб о большом немецком наступлении на Шмэн-де-Дам в марте 1918 года.
Разыскать цель на поле боя не легче, чем иголку в стоге сена. Редко-редко посчастливится снайперу видеть противника во весь рост. Обычно приходится угадывать его присутствие по едва заметным приметам.
Солнечный зайчик, мелькнувший в кустах, дымок, поднимающийся над снежным бугром, испуганно взлетевшая стая грачей, ветка, качнувшаяся в безветренную погоду, заставляют снайпера мгновенно насторожиться.
А не спрятался ли в кустах наблюдатель с биноклем? Не устроен ли под бугром дзот? Кто спугнул грачей? Почему шевельнулась ветка? И снайпер не успокоится, пока не разгадает причины.
Существуют целые словари следов и примет.
Как, например, узнать, где противник устраивал привал? По смятой траве, по остаткам еды, по банкам из-под консервов, окуркам, остаткам костров, по забытому снаряжению.
Если на дороге валяются носки и портянки, значит, враг поспешно отступает и сильно утомлен. В июне 1916 года русские войска, прямо как по следу, шли и разыскивали отступающих австро-германцев по валявшимся всюду окровавленным носкам, стоптанным башмакам, одеялам и шинелям. Через два-три дня преследования, когда отступавшие устали еще сильнее, стали попадаться подсумки, противогазы и даже винтовки.
Лай собак, шум моторов, дым, идущий со дворов и огородов, испуганно кружащиеся над домами стаи голубей и галок рассказывают о том, что в село вступил противник.
Появление новых кустов, приставленная к дереву лестница, телефонные провода, с разных сторон сходящиеся к роще или к бугру, поблескивание стекол — характерные признаки наблюдательного пункта.
Чуть заметная пульсирующая струйка сизого дыма, клубочки пыли, темная полоска амбразуры на фоне свежей травы помогут наблюдателю разыскать пулеметное гнездо.
Всех примет не перечислишь. Тысячи мелочей — комья свежевырытой земли, увядшие листья, багровый отсвет костра, столб пыли, тревожные крики птиц, сломанные ветки, внезапно появившаяся кочка — расскажут наблюдателю больше, чем самый словоохотливый собеседник.
Опытный снайпер свободно владеет языком следов и примет. Как на страницу огромной книги, глядит он на поле боя и слово за словом, фразу за фразой читает рассказ о притаившемся враге.
Умением бегло читать эту книгу прославился Герой Советского Союза Пчелинцев. Однажды он выполз на опушку леса. Перед ним расстилалось ровное снежное поле. Снег так сверкал, что почти невозможно было смотреть. Пчелинцеву почудилось едва заметное движение, словно кто-то встряхивал легкую белую материю. Погода стояла тихая, безветренная. Пчелинцев выстрелил. Видит — упал фашист. Маскхалат его распахнулся. Очевидно, фашист вздумал очистить от снега свой окоп.
В другой раз Пчелинцев вышел на берег реки, где уже несколько дней охотился за фашистами. Накануне вечером он заметил, как на той стороне промелькнула какая-то тень и тотчас же растаяла в темноте.
Утро было ясное, в прозрачном воздухе отчетливо выделялась каждая ветка. Пчелинцев внимательно осмотрел крутой откос с торчащими из-под снега валунами, невысокий холм, голое поле и синюю полоску леса вдали. Все по-старому, только знакомый куст вереска как будто немного выдвинулся вперед.
Прошел час, другой, третий. Зимний день короток. На землю спустились сумерки, и наблюдать стало труднее. Пчелинцев начал уже ругать себя, что зря потратил столько времени. Очертания предметов окутались серой дымкой, и скоро совсем ничего не увидишь. Пчелинцев скинул рукавицу, протер запотевшее от дыхания стекло оптического прицела, взглянул и замер.
Нет, это не ошибка! Куст вереска качнулся и стал медленно удаляться.
Через секунду куст покачивался в светлом кружочке прицела. В морозном воздухе выстрел прозвучал глухо, словно пастух кнутом щелкнул. Куст вместе с фашистским наблюдателем опрокинулся и замер.
Герой Советского Союза снайпер Владимир Пчелинцев.
«Трудно увидеть черный волос на черном камне», — говорит восточный поэт. Еще труднее заметить врага во мраке ночи. Ее черный маскировочный плащ непроницаем, и самый зоркий не видит, что делается ночью в двух шагах от него.
Но кто ищет, тот находит. Зоркому глазу снайпера и ночь не помеха, потому что гордость воина в том, чтобы и невозможное сделать возможным.
В слепую темь не увидишь ни цвета, ни очертаний предметов, будто кто сажей все вымазал, зато каждый луч света, каждая искорка издалека бросаются в глаза.
Вспышка орудийного выстрела видна за 5 километров, частое миганье пулеметной очереди — за 2 километра, луч карманного электрического фонаря — за полтора километра, горящая спичка — за полтора километра и даже красноватый огонек папиросы — за полкилометра. Все это надо знать.
Темной январской ночью 1915 года под Суассоном французы пошли в наступление. Подвязали оружие, чтобы не бренчало, переговаривались шепотом, ступали осторожно. Так, незамеченными, подошли уже совсем близко к позициям противника. Но тут вздумал один офицер проверить направление по компасу и зажег спичку. Увидели немцы огонек, всполошились и начали канонаду. По всему фронту, не смолкая, били пушки и пулеметы. Оставив у проволочных заграждений много трупов, французы отступили. Так не вовремя зажженная спичка погубила хорошо задуманную операцию.
А вот как советский снайпер Иван Калашников стал специалистом по меткой стрельбе в ночном мраке.
Однажды Калашников с тремя товарищами был назначен в секрет. Они засели в кустах ольхи, метрах в ста от вражеских окопов. Место было сырое, а тут еще с вечера пошел дождь.
«Смотри — не смотри, все равно ничего не увидишь», — думал Калашников и с тоской вспоминал докрасна раскалившуюся железную печь в землянке. Иногда он протягивал в темень руку, чтобы нащупать мокрое плечо товарища. Впереди вспыхивали огни, и белый их отсвет, мерцая, перекатывался из края в край. Лежать было скучно и холодно. Стал Калашников приглядываться к огням.
Взлетела ракета, а под ней, как под куполом белого света, появилась черная фигура ракетчика. Потом замигали вспышки винтовочных выстрелов — это себя выдал стрелок.
В полночь дождь стих и тучи поредели. То ли глаза к темноте привыкли, то ли светлее стало, только видит Калашников — копошится кто-то у фашистов. Приник ухом к земле — слышит шаги. Потом направо залопотал пулемет красной и зеленой очередью. «Смена!» — догадался Калашников. Дежурные, заступив на пост, проверяют оружие трассирующими. А вон и слева бьет. Очень заинтересовало это снайпера.
На следующую ночь он сам попросился в засаду.
Первая ракета описала дугу, и Калашников никого не увидел.
Вторая ракета взлетела прямо вверх. Снайпер — палец на спуск. Когда ракета стала падать и свет сделался ярче электрической лампочки, Калашников успел поймать в прицел черный силуэт ракетчика.
С дежурными пулеметами оказалось гораздо труднее. Тут хитрость заключалась в том, чтобы, заприметив первую очередь трассирующими, расположиться прямо против амбразуры пулеметного гнезда, потом подстеречь вторую очередь и бить по вспышкам. Если снайпер подползал удачно, пулемет после его выстрела замолкал.
Стрельба «по огням» увлекла Калашникова.
— Видно неплохо, — говорил он. — Подберись только к фашисту поближе и засядь в низинке, чтобы мишень над горизонтом чернела. Вполне можно стрелять.
Триста пятьдесят фашистов уничтожил он, из них сорок пять на «ночной охоте».
Некоторые утверждали, что все дело в глазах, что глаза, мол, у Калашникова, как у филина, ему в темноте раздолье. Но это неверно. Глаза у Калашникова самые обыкновенные — голубые и веселые. Только он умел ими искать и находить.
В доме, стоящем в глухом переулке, ночью совершено убийство. Преступник скрылся незамеченным. Как найти его? Неопытный человек только рукой махнет, но следователь сумеет отыскать убийцу, и не видя его. Он обратится к косвенным уликам.
Отпечаток пальца на пыльном столе, случайно забытый платок, каблук, вдавившийся под окном во влажную землю, царапина на замке дадут следователю необходимую нить.
На поле боя враг осторожен, он принимает все меры, чтобы не попасться на глаза. Только «косвенные улики» могут навести на его след.
Не всякий наблюдатель, обозревая местность, способен приковать свое внимание к случайным признакам, на первый взгляд как будто бы совсем невинным. Наблюдателю надо не только видеть, но и соображать.
«Иногда глазами не рассмотришь, ушами не расслышишь, а умом дойдешь, догадаешься. Снайпер должен все замечать, всякую мелочь оценивать, — пишет знаток снайперского дела генерал-лейтенант Морозов. — С первого взгляда кажется пустяк, ничего не стоит, а когда подумаешь и разберешься, окажется важным».
Пресловутый Шерлок Холмс отличался поразительной способностью разгадывать самые запутанные и таинственные преступления на основании незначительных улик. Вот он сидит, закутавшись в халат, с трубкой во рту и с увеличительным стеклом в руке.
Снайпер ищет цель. Рисунок С. Телингатера.
Его друг доктор Уатсон наблюдает, как он раскрывает тайну преступления, изучая сальное пятно на куске материи, или же распространяется «о больших делах, которые могут решаться шнурком от ботинок».
Но Шерлок Холмс — плод литературной фантазии. Моделью для героя рассказов Конан-Дойля был доктор Бэлл из Эдинбурга. О его умении подмечать незначительные факты и делать на их основе важные выводы рассказывали много любопытных историй.
Однажды доктор Бэлл демонстрировал в своей клинике больного. Тот вошел прихрамывая, и доктор, неожиданно обернувшись к одному из студентов, спросил:
— Что с этим человеком?
— Не знаю, — ответил студент. — Я его еще не опрашивал.
— Нет надобности его опрашивать, — возразил Бэлл. — Вы должны сами видеть!.. Он повредил себе правое колено, так как прихрамывает на эту ногу. Повредил он колено путем ожога — видите, у него здесь прожжены брюки. Сегодня понедельник. Вчера был ясный день, а в субботу шел дождь и было грязно. Костюм у этого человека весь в грязи, следовательно, он упал на улице в субботу вечером.
Затем, обратившись к больному, Бэлл сказал:
— В субботу вы получили жалованье, основательно выпи ли и едва добрели до дому. Пытаясь просушить платье перед огнем, вы свалились в камин и обожгли колено. Так или нет?
— Совершенно верно, — ответил больной...
Нас более удивляет живая, нелитературная сообразительность разведчиков и снайперов. Внимательный наблюдатель по одной детали разгадывает намерение врага.
В свое время широкой известностью пользовалась история о солдате-художнике, который, делая набросок с ветряной мельницы, заметил, что она вращается против ветра. «Тут что-то неспроста», — решил наблюдательный солдат. Подозрения его подтвердились. В мельнице оказался немецкий шпион, который с помощью мельничных крыльев передавал секретные сведения.
История разведки и снайпинга богата такими примерами, В октябре 1916 года в Трансильванских Альпах русские наблюдатели заметили, что в тылу австрийских позиций появились люди в черных шинелях. Начальник разведки в своем донесении упомянул об этом вскользь. Через два часа русские войска получили приказ: быть готовыми к отражению наступления, а наблюдатели получили награду за сообщение важных сведений. Черные шинели в австрийской армии носили части тяжелой артиллерии. Штаб корпуса, получив донесение разведки, правильно решил, что если раньше на фронте корпуса тяжелой артиллерии не было, то появление ее говорит о подготовке к наступлению.
Действительно, через день австрийцы перешли в наступление. В артподготовке участвовала тяжелая артиллерия, но наши войска ожидали удара и заставили противника отойти с большими потерями.
Такой же случай произошел и на одном из фронтов Великой Отечественной войны.
Советский офицер, находясь в окопе, услышал однажды, как стоявший рядом боец сказал:
— Это не тот противник. Раньше все были с флягами, а сейчас без фляг ходят.
Офицера это заинтересовало. Он начал расспрашивать наблюдателей. Те подтвердили, что действительно раньше попадались солдаты с флягами, а теперь у них фляг не видно.
Офицер зацепился за эти, казалось бы, незначительные данные и организовал поиск. Разведчики захватили пленного. На допросе он показал, что его батальон стоял в резерве и только третьего дня прибыл на фронт. Фляг в батальоне не получали; ожидалась выдача их на передовых позициях.
Во время боев под Гжатском снайпер Михаил Малов заметил как-то на кусте рябины ворону. Вначале он не обратил на нее внимания — мало ли ворон в лесу. Место здесь оказалось безлюдное, и за целый день Малову не удалось сделать ни одного выстрела. Начинало смеркаться, и снайпер собирался идти обратно в роту. Напоследок он еще раз оглядел опушку: на рябине опять сидела ворона.
«Странно! — подумал Малов. — Чего ей приглянулся этот куст?»
Птица сидела неподвижно. Малов не спускал с нее глаз. Прошло четверть часа, и она вдруг, не раскрывая крыльев, юркнула в куст.
На следующий день повторилось то же самое. Ворона то появлялась, то внезапно исчезала. Острый глаз снайпера заметил тонкую нить, идущую от куста, — кабель полевого телефона.
У Малова рассеялись последние сомнения: в чучеле птицы был замаскирован какой-то оптический прибор. Малое сообщил артиллеристам, что на опушке рощи .Круглая за кустом рябины расположен наблюдательный пункт противника.
Попадание было точное. Черный дым и разорванная в клочья земля заполнили воздух. Каким-то чудом уцелевший фашистский наблюдатель выскочил из развалин блиндажа и стремглав бросился к лесу. Он бежал быстро, но пуля Малова летела быстрее. Фашист упал на траву, медленно перевернулся на бок и больше не двигался.
Подул ветер, и плотное облако пыли, поднятое нашими снарядами, постепенно рассеялось. Малов взял бинокль — проверить работу пушкарей. Там, где за красными гроздьями рябины скрывался наблюдательный пункт, виднелись теперь развороченные глыбы земли. Среди кучи бревен Малов заметил темный, взъерошенный комок. Это была ворона. На боку у нее блестел небольшой кружок — объектив перископа.
Ахмет Ахметьянов портняжил уже два часа. Вощеной дратвой он пришивал к маскхалату пучки травы, грязную мочалку и рыжие лоскутья. Время от времени он отходил в сторону, критически оглядывал свою работу и потом пришивал еще один лоскуток.
Наконец он довольно прищелкнул языком — «шуба» была готова.
Тогда Ахметьянов снял с печки котелок, в котором варились какие-то листья, и, пока варево остывало, обмотал винтовку зеленым бинтом, а шлем обклеил травой и мхом.
Он знал, что охота будет опасная. Командир взвода разведчиков предупредил его, что придется иметь дело с опытным фашистским снайпером.
Ахметьянов зачерпнул рукой из котелка грязную жижу и тщательно вымазал себе лицо, шею и уши. Теперь, когда он надел свой странный наряд и, о чем-то раздумывая, сидел на нарах, он был похож на лесной бугор или на большую болотную кочку. Только по живому блеску черных глаз можно было догадаться, что это сидит человек.
Разведчик, вошедший в блиндаж, даже попятился.
— Фу, черт, напугал! — сказал он. — Леший, ну как есть леший!
Проверив еще раз патроны в подсумке, Ахметьянов по глиняным ступенькам поднялся в окоп.
В блиндаже пылала докрасна раскаленная печка и узкое пламя коптилки освещало бревенчатый потолок, а здесь повсюду была глухая ночь, избитая ударами снарядов и изрезанная трассирующими очередями. Влажный ночной воздух дрожал от гула артиллерийских залпов, и в черных тучах мигали багровые отблески.
Пройдя боевое охранение, Ахметьянов лег на землю, закинул винтовку на спину и пополз, бесшумно подтягиваясь на локтях. Едва забрезжило, как с Финского залива потянул холодный ветер.
Ахметьянов полз от кочки до кочки, приподнимал голову, зорко всматривался в каждый кустик, в каждую впадину и, припав всем телом к земле, снова полз, полз медленно и осторожно, стараясь не выдать себя резким движением.
Иногда ему попадалась расстрелянная пулеметная лента, иногда брошенный противогаз или разбитая осколком немецкая каска.
В ямке за вывороченным пнем Ахметьянов отрыл себе окопчик, а левее, метрах в тридцати, у груды гнилого валежника, — еще один, запасной.
Утро было мглистое и сырое.
Прикрываясь капюшоном, чтобы не блеснул объектив, Ахметьянов посмотрел в прицел. Расплывавшиеся в серой дымке мутные очертания предметов внезапно стали четкими и ясными — местность сразу приблизилась к глазам.
Перед ним расстилалась плоская болотистая равнина. На первом плане ощетинилась осокой ложбина, за нею валялся разбитый танк, а подальше, на краю болота, извилистой линией тянулись немецкие окопы. Вправо за насыпью синела кромка леса.
«Он или под танком, или в осоке», — думал Ахметьянов, медленно, полоса за полосой, обшаривая глазами местность. От напряжения лоб у него наморщился и черные брови сдвинулись у переносицы.
Вдруг над самой головой неторопливо просвистела пуля, посыпались гнилые щепочки, и краем глаза Ахметьянов заметил в пне круглую пробоину. Ахметьянов на секунду замер, но когда вторая пуля щелкнула по шлему, он, извиваясь всем телом, стремительно пополз в сторону. Укрываясь за кочками, снайпер добрался до валежника, скользнул в окоп и долго не мог перевести дыхания.
Он чуть было не поплатился жизнью, но зато теперь твердо знал, что фашист прячется в осоке. Изо всех сил напрягая зрение, Ахметьянов всматривался в каждую травинку. Зрачки его сузились, стали маленькими и острыми, как иголки. Он сжал челюсти, отчего широкие его скулы обозначились еще резче.
В просвете между тучами показалось солнце. Косые лучи его ложились низко, и взгляд Ахметьянова задержался на какой-то тени в осоке. Нет, ничего особенного — тень как тень. Но почему-то глаза его снова и снова к ней возвращались. В такт его дыханию опускалось и подымалось перекрестие прицела, утренний ветерок шевелил сухие стебли, шевелились и отбрасываемые ими тени, а эта тень не двигалась.
Когда солнце поднялось выше, Ахметьянов увидел, как в неподвижной тени появился небольшой просвет. Не отводя глаз от осоки, Ахметьянов открыл затвор, вынул из подсумка бронебойный патрон и осторожным движением дослал его в ствол. Когда раздался дробный стук пулеметной очереди, Ахметьянов дожал спуск. В самом центре подозрительной тени вспыхнул белый дымок, но тень и теперь не шевельнулась. Фашист укрывался за броневым щитом.
«Наверно, убит», — подумал Ахметьянов, но из осторожности только на закате решил переползти в другой окоп. Пробираясь между кочками, он почувствовал удар по пятке — пуля оторвала ему каблук. Ахметьянов здорово разозлился.
Снайперский поединок продолжался до вечера. У Ахметьянова было поцарапано плечо, а фашист, очевидно, чувствовал себя в безопасности за броневым щитом — позиции он не менял.
Усталый, злой и продрогший, отправился Ахметьянов в тыл. Уже совсем стемнело, и только воронки, наполненные водой, отсвечивали металлическим светом.
Ахметьянов всю дорогу ругался и ломал себе голову, как ему прикончить фашиста.
«Ведь он обязательно заляжет на том же месте. Зачем ему искать другое, когда здесь он в безопасности. Щит, видно, толстый, даже бронебойная не берет».
Уже подойдя к нашему боевому охранению, Ахметьянов сообразил, что ему делать. Он попросил у сержанта мину от батальонного миномета и листок белой бумаги. Когда ночной мрак совсем сгустился, он пополз обратно.
Ползти приходилось вслепую, угадывая направление по приметам, известным только ему. Ахметьянов спешил, и хотя ночь была холодная, он вспотел, пока добрался до осоки.
Немецкое боевое охранение было совсем близко, и когда оттуда взлетела осветительная ракета, Ахметьянов замер, стараясь не дышать. В голубом трепетном свете он разглядел то, что искал, — щит, за которым прятался вражеский снайпер.
Теперь движения Ахметьянова стали незаметными, как движение часовой стрелки. Наконец он руками ощупал щит — броня была надежная, толще пальца. Ахметьянов положил рядом со щитом мину взрывателем в нашу сторону, а на взрыватель приклеил клочок белой бумаги величиной с пятак.
Позицию он выбрал совсем близко, метрах в семидесяти, за моховой кочкой, поросшей багульником. Все еще злой, он лежал так и зяб до рассвета.
Воздух дрогнул от тупых минометных ударов, и торопливо, словно обгоняя друг друга, затрещали пулеметы. Начинался боевой день — фашисты сменяли посты.
Ахметьянов не отрываясь глядел в прицел. Он отчетливо видел очертания щита, а чуть ниже — белую точку.
Солнце еще не взошло, когда в щите показался узкий просвет: фашист открыл бойницу.
Ахметьянов посадил белую точку на самое острие пенька и спустил курок. Треск выстрела и грохот разрыва слились в один звук. В осоке взметнулся черный столб, пересеченный красной молнией. Взорвавшаяся мина разнесла и щит и залегшего за ним фашистского снайпера.
Только тогда Ахметьянов перестал злиться.
Чтобы решить уравнение с тремя неизвестными, надо не только знать правила математики, но и обладать сообразительностью.
Враг нередко ставит перед снайпером задачу, где неизвестных еще больше, да и сама задача составлена не по правилам. Но природная смекалка, зоркость и наблюдательность — верные спутники снайпера. Они помогают ему разгадывать самые хитрые уловки врага.
— Я вел наблюдение за передним краем противника, идущим по опушке леса, — рассказывает снайпер Петр Трущов. — В стеклах моего бинокля показался дзот. Отчетливо была видна темная щель амбразуры. У входа навытяжку стоял часовой. Я собрался было его прикончить, а потом раздумал: «Что-то тут неладно. Неспроста фашисты выставили его прямо как напоказ». Продолжая наблюдать, я обратил внимание на небольшой снежный бугор. Вот это и был настоящий дзот. Фашисты упустили из виду одну мелочь: перед отчетливо видимой амбразурой ложного дзота они не расчистили снег, а перед замаскированной белой материей амбразурой настоящего дзота снег расчищался регулярно утром и вечером.
Снайпер Терехов увидел ночью, как в деревне, занятой фашистами, горит изба, а вокруг бегают солдаты — кто с ведром, кто с топором. Присмотревшись внимательнее, Терехов заметил, что пламя полыхает почему-то внизу, у самой земли, а выше не поднимается. «Обманывают!» — подумал снайпер и решил проверить это утром.
Задолго до рассвета выбрался он на свою огневую позицию, откуда хорошо просматривалась местность.
Наконец, взошло солнце. Смотрит Терехов — избы нет, но и пепла не видно, а на месте «пожара» свежая земля.
Сообразительный снайпер понял, что никакого пожара и не было. Для того чтобы сбить наших наблюдателей с толку, фашисты развели рядом с избой костры, избу разобрали, а в подвале оборудовали дзот. Про пепел они забыли и жестоко поплатились за это.
Терехов обратился за подмогой к артиллеристам. Батарея первым же залпом накрыла место мнимого пожарища. Фашистский дзот был разрушен.
Посетители Музея Советской Армии в Москве подолгу стоят у витрины, за стеклом которой хранится перебитая осколком снаряда снайперская винтовка номер КЕ-1729.
Винтовка трех Героев.
В 1941 году эта винтовка прямо с завода попала в пехотный полк, сражавшийся на Юге. Винтовка была густо смазана маслом. Чистый брезентовый чехол прикрывал оптику. Вороненый затвор отливал глубокой, нетронутой синевой.
Долго думали, кому же вручить винтовку, и решили что самый меткий стрелок в полку — Хусен Андрухаев. Выбор оказался правильным.
Вечером, когда Андрухаев возвращался с «охоты» в свой окоп, командир взвода спрашивал: «Сколько?», и снайпер отвечал: двое... трое... четверо. А иногда и больше.
В бою под Ростовом Андрухаев был убит и посмертно получил звание Героя Советского Союза.
Осиротевшее оружие взял в свои руки Ильин — один из лучших снайперов Сталинградского фронта. Он уничтожил из этой винтовки триста восемьдесят двух фашистов и тоже получил высокое звание Героя.
Получила награду и винтовка. К ее прикладу прибили алюминиевую пластинку с надписью: «Имени Героев Советского Союза Андрухаева и Ильина».
Под Белгородом именная винтовка была вручена мастеру меткого выстрела Гордиенко. Принимая ее, снайпер опустился на колено, поцеловал потускневший приклад и сказал:
— Клянусь оправдать высокое доверие.
Клятву свою Гордиенко сдержал. Он дрался умело, яростно, мужественно и то же заслужил звание Героя Советского Союза.
Всего из снайперской винтовки номер КЕ-1729 — винтовки трех героев — уничтожено более тысячи гитлеровцев.
Водопьянов осторожно раздвинул колючие ветки и чуть приподнялся. Все было так, как говорили разведчики. Вот колодец, а выше, на пригорке, за дуплистой липой — зеленый дом с черепичной крышей. У забора, словно циркуль в шинели, не сгибая колен, взад и вперед шагал часовой.
Водопьянов вытер промасленной тряпкой запотевший на холоде ствол и снял с прицела колпачки. Стрелять он не торопился. Вот у крыльца остановился фашист, обдернул мундир, поправил пояс и молодцевато взбежал по ступеням. Снайпер внимательно следил за каждым его движением и, когда он скрылся в дверях, тронул локтем своего напарника Гнедого:
— Будет пожива. По-моему, штаб. Садись вот за тот кустик, поохотимся...
Через полчаса у березовой изгороди перед домом споткнулся фашист-офицер. Часовой хотел ему помочь подняться, но офицер лежал неподвижно. По щеке у него темной струйкой стекала кровь.
Как раз в это время по всему переднему краю, усиливаясь с каждой секундой, грохотала перестрелка, и всполошившиеся фашисты решили, что офицер погиб от случайной пули. Они не заметили, как в кустах можжевельника растаял прозрачный дымок и блеснули чьи-то карие глаза.
Водопьянов сменил позицию. Его пытливый взгляд ловил каждую мелочь. Вот пробежала мохнатая собака и юркнула в подворотню. За ней появился солдат, размахивая цинковым ведром. Водопьянов повернул дистанционный маховичок и, отнеся прицел от головы солдата на ладонь вперед, выстрелил. Фашист опустился на колени и склонил голову, будто разыскивая что-то. Потом уперся рукой в землю, дрогнул и медленно завалился на спину. Пустое ведро покатилось по траве. Из дома выбежал второй фашист; в руках его был бинокль. Водопьянов послал вторую пулю.
Долго после этого никто не показывался. Последнего фашиста снайпер убил уже в сумерках.
Три дня охотился здесь Водопьянов и был очень доволен, что разыскал такое добычливое место.
Неожиданности начались на четвертый день.
Все было еще окутано серой предрассветной мглой, когда Водопьянов и Гнедой заняли свой пост. В этот ранний час перестрелка, как обычно, затихла.
Вокруг становилось все светлее. Из молочной мглы выступили неясные очертания деревьев. Где-то справа раздалась глухая дробь пулемета. Водопьянов наклонил голову, прислушиваясь. На стук первого пулемета откликнулся другой. Начал бить миномет. С востока поднялся ветер, зашумел в ветвях и погнал по низинам туман. Небо зазеленело.
Водопьянов взялся за винтовку. Прижавшись щекой к прикладу, он привычным жестом направил прицел правее липы и обомлел: зеленый дом исчез.
Снайпер поднял голову и растерянно поглядел на товарища.
— Дом видишь?
— Дом... дом... — бормотал Гнедой, водя биноклем. — Не вижу дома.
— И я не вижу. Был вчера дом, а теперь кусты, деревья, одним словом — «местность».
— Куда же ему деться?
Водопьянов ничего не ответил. Губы его плотно сжались, упрямая складка залегла меж бровей. Он молча смотрел вдаль, пытаясь взглядом проникнуть за густую завесу ветвей и листьев. Наконец опустил винтовку и проворчал:
— Какую-то штуку устроили и думают — обдурили. Придется нам попотеть.
День стоял пасмурный. Напрасно рыскали друзья вокруг села, пытаясь разгадать вражью хитрость. Только под вечер, когда из-за лиловых закатных туч выглянуло солнце, Водопьянов с удивлением заметил, что возле старой липы появилась вдруг широкая квадратная тень. Она наискось пересекала пустырь и терялась где-то на перекрестке. Снайпер вгляделся пристальнее, и в глазах его блеснули веселые искорки. Он разгадал причину таинственного исчезновения дома: фашисты загородили его дощатой стеной и мастерски размалевали ее под цвет местности. Это было ловко придумано, но тень от стены выдала их.
Прошло несколько дней. Снайперские пули не тревожили фашистов. Они осмелели и спокойно бродили по селу. Но вот однажды офицер, подъезжая к зеленому дому, вдруг покачнулся в седле и ухватился за луку. Секунду он пытался сохранить равновесие, потом пальцы его разжались, и тяжелое тело съехало на бок. Испуганная лошадь рванулась вперед, волоча за собой мертвого всадника — его нога застряла в стремени.
Если бы фашисты проследили за полетом пули, сразившей офицера, им, может быть, удалось бы заметить блеснувший в еловых ветвях объектив прицела. Напрасно строили они стену. На хитрость Водопьянов ответил хитростью. Он взобрался на высокую ель, с вершины которой зеленый дом был виден как на ладони. Притаившись в густой хвое и оперев винтовку на сук, Водопьянов продолжал охотиться. Пониже сидел Гнедой и следил в бинокль за каждым движением врага.
Скоро снайперам стало известно все, что делается в селе. Они знали, где расположен пулеметный дзот, когда сменяются караулы, когда приходят к колодцу за водой, а долговязого солдата с журавлиной шеей встречали как старого знакомого.
Снайперы били на выбор: офицеров, мотоциклистов, артиллеристов. «Долговязого» они не трогали. Пока он здесь бродит, волоча свои длинные ноги, значит, в селе все та же часть.
Матрос Балтийского флота снайпер И. Антонов в засаде. За время Великой Отечественной войны искусный стрелок уничтожил более трехсот фашистов.
Не трогали и толстяка в очках, который появлялся с котелками перед завтраком и обедом. Это были их «контрольные» фашисты.
Вечером, вычистив винтовки, снайперы докладывали о повозке со снарядами, проследовавшей в 10 часов 20 минут выше развилки дорог, о двух солдатах, проползших в 13 часов по траншее в боевое охранение, о том, что в 15 часов замечена новая пулеметная точка над оврагом, выше сухой осины. Начальник штаба внимательно слушал их и тут же синим карандашом отмечал на карте расположение вражеских караулов, траншей, минометов. Сведения были точные, можно было не проверять.
Захваченный разведчиками вражеский ефрейтор рассказал на допросе, что командир батальона майор Шторх обещал наградить «Железным крестом» того, кто сумеет уничтожить русского снайпера. И началась охота! Чего-чего только не придумывали фашисты! Заросли оплели густой сетью подвесных мин, окружили село замаскированными волчьими ямами, возле тропинок устраивали засады — Водопьянов не попадался.
Тогда за околицей на выгоне они расставили часовых. Подивившись такой неосторожности, Водопьянов выбрал того, который поближе, и спустил курок. Часовой не шелохнулся.
Снайпер смущенно повел плечами. Снова серый силуэт фашиста появился в окуляре. Водопьянов плавно дожал спуск. Что за наваждение! Опять промах! Часовой все так же продолжал стоять.
— Гляди! — раздался голос Гнедого. — У фашиста из груди пыль идет.
Водопьянов даже плюнул от досады: — Две пули на чучело истратил!..
И вдруг, что-то сообразив, кубарем скатился вниз, за ним Гнедой. Еще секунда — и было бы поздно. Раздалась дробь пулеметной очереди, и пули, сбивая хвою, защелкали по стволу. Сухопарое тело Водопьянова, как ящерица, мелькнуло в траве.
— Еще бы чуточку, — сказал он Гнедому, с трудом переводя дыхание, — списали бы нас со всех видов довольствия.
Герой Советского Союза Людмила Павличенко на переднем крае обороны.
Он был зол и за минутный испуг и за собственную оплошность.
— Как сопляков провели! А мы тоже хороши: устроили на елке дом отдыха и в ус не дуем. Только слепой не выследил бы!..
В этот день Водопьянов не выкурил ни одной папиросы. Ползая по кустарнику, он до дыр протер себе штаны и до крови расцарапал колени. Водопьянов укрывался так, как только он умел укрываться. Несколько раз он подбирался к самому селу. Фашисты проходили рядом и не замечали его.
Все движения снайпера сделались необычайно точными и расчетливыми. Он целился в светлый кружок, и вражеский наблюдатель склонял на бинокль простреленную голову.
Водопьянов стрелял по мелькнувшей тени — тень падала и становилась мертвым фашистом. Он замечал высунувшуюся из траншеи руку, а пуля его находила сердце врага.
Только вечером сердитая складка на лбу снайпера разгладилась. Выкидывая стреляную гильзу, он сказал: «Четырнадцать!», снял шлем, вытер мокрый лоб и полез в карман за кисетом.
С тех пор ни один гитлеровец не рисковал показаться днем возле зеленого дома: его подстерегала невидимая смерть.
Началось наступление, и наш батальон стремительной атакой занял село. Странное чувство овладело Водопьяновым, когда он, не таясь, во весь рост шел по улице, которую столько раз видел сквозь стекла своего прицела. Вот толстая липа, вот стена, за которую фашисты хотели спрятать дом, а вот и крыльцо с резным навесом. Рядом на заборе висел белый картон. Водопьянов подошел поближе и увидел острые, угловатые буквы, аккуратно выведенные красным карандашом. В конце непонятной надписи стояли три восклицательных знака.
— Товарищ лейтенант! — окликнул Водопьянов проходившего мимо начальника штаба. — Любопытно мне, что здесь написано.
Лейтенант остановился и взглянул на плакат.
— Можешь взять себе на память, — сказал он улыбнувшись. — Твоя боевая характеристика.
— Как так?
— «Осторожнее. Опасно. Простреливается русским снайпером!!!» Вот что здесь написано. Видно, здорово ты им досаждал.
В спортивных магазинах можно купить блестящую никелированную рыбку с крючком. Такая рыбка называется блесною.
Это приманка для прожорливых щук.
Приманка на фашистского снайпера.
Опытный рыбак, отыскав место, где охотится речной хищник, опускает блесну в воду. Притаившись в траве, терпеливо выжидает щука, не проплывет ли мимо красноперый окунь или серебристая плотва. Неподвижно стоит зубастая рыбина, едва шевеля плавниками.
Но вот под широкими листьями кувшинки мелькнуло что-то блестящее. Хищница замерла. Опять появилась серебристая рыбка. Стрелой бросается щука из засады, длинная пасть щелкает, как капкан, и... острые крючки впились в челюсть; рыболов коротким взмахом выбрасывает щуку на берег.
Хитра и прожорлива щука.
Еще хитрее и опаснее был вражеский снайпер. Но и он попался «на блесну».
Когда Николай Леонов на расстоянии 50 метров уложил три пули подряд в медный пятак, бойцы единогласно решили, что лучшего стрелка в роте не было. Леонов бил без промаха.
— Только бы увидеть, — говорил он, — а там рыбка будет наша.
Рота стояла в обороне, когда у фашистов появился снайпер. Он поражал цель с первого выстрела, и как ни следили за ним бойцы, им ни разу не удалось его заметить. Это был опасный враг.
Трое суток охотился за ним Леонов, и все безуспешно. А фашист убил связного, бойца, ранил наблюдателя.
Хмурый сидел Леонов в блиндаже и курил цыгарку за цыгаркой. Потом, выпросив у старшины банку из-под консервов, вырезал два жестяных кружочка размером с серебряный рубль. Кружочки эти приколотил к овальной доске, оставив между ними просвет шириной в два пальца, над доской приладил проволокой каску и укрепил все это на ватной куртке, плотно набив ее сеном, как мешок...
Еще светила луна, когда Леонов со своим напарником Гришиным выполз на опушку березовой рощи. Привязав чучело и перекинув веревку через сук, Леонов прошептал:
— Когда я дерну за веревку, стреляй!
Гришин с чучелом притаился на дне воронки, а Леонов отполз на пригорок.
На переднем крае было тихо. Лишь изредка ухнет мина или торопливо протарахтит пулемет. Побледнели звезды, предрассветный ветерок зашелестел в листве, и на востоке начали вырисовываться зубчатые очертания леса.
Леонов отрыл себе окоп в кустах можжевельника и, завернувшись в плащ-палатку, терпеливо ждал.
Пожелтел восток, густой туман, курясь, поплыл над болотистой низиной, и наконец между вершинами елей показался бледный диск солнца.
Не отрывая глаз следил теперь Леонов за темной кромкой, которая неровной линией тянулась по краю болота.
Леонов знал здесь каждый вершок земли. Вот склонившаяся набок ель с красной вершиной; вот в траве, светлой от росы, чернеет обгоревший пень, а поближе, в болоте, увяз подбитый танк с крестом на башне... Где то там засел фашистский хищник. Но где?
Несколько секунд Леонов следит за поляной. Нет, ничего подозрительного.
Начинает пригревать; гудят и вьются комары. Глаза покраснели от напряжения. На тропинке, ведущей в немецкий тыл, показался солдат. Он бредет беспечно. Леонов поймал было его в перекрестие прицела, но раздумал. Это не тот: этого ротозея он возьмет в любой день, а выстрел может спугнуть хищника.
Когда солнце поднялось высоко, так что лучи его падали почти отвесно в воронку, где засел напарник Леонова, снайпер дернул за веревку. Из воронки приподнялось чучело; словно стекла бинокля, блеснули на солнце жестяные кружки, и над каской возникло облачко дыма. Выстрелил Гришин.
Опустив тотчас же веревку, Леонов припал к объективу прицела. На поляне под склонившейся елью показалась узкая темная полоса. Не успел, однако, снайпер перевести дыхание, как она уже исчезла.
«Не может быть, чтобы мне это померещилось. Глаз у меня без обмана», — подумал Леонов и повернул шкалу дистанционного барабанчика на цифру «3». До полянки было ровно 300 метров.
Леонов чувствовал, что напал наконец на след невидимки-гитлеровца, и замер неподвижно. Он слышал, как шелестят стебли травы, а тиканье собственных часов казалось ему громким, как стук отбойного молотка. Не отрываясь от прицела, он снова дернул за веревку, и едва успел положить палец на спуск, как там, под елью, приподнялась трава.
— Клюнуло! — прошептал Леонов.
Через секунду между нитями прицела заколыхалась серая каска врага.
Фашист подался вперед. Ствол его винтовки был похож на длинный палец. Продолжая нажимать на спуск, Леонов взял чуть ниже. Они выстрелили почти одновременно.
— Готов! — донесся из воронки голос Гришина.
Леонов ничего не ответил. Он и сам видел, как фашист раскинул руки и ткнулся в землю. Покрытая дерном маскировочная крышка над его окопом так и не успела опуститься.
Начинало уже смеркаться, а труп по-прежнему лежал на поляне. Фашисты боялись к нему подойти.
Ждать было бесполезно. Леонов отполз к березам, поднялся и кликнул своего напарника. Он вышел на просеку, когда Гришин нагнал его и, протягивая «блесну», сказал:
— Посмотри, куда клюнул фашист.
Как раз посередине между жестяными кружками зияло узкое отверстие. Сюда попала последняя пуля фашистского стрелка.