Не добегая до меня ста шагов, они разошлись в стороны, разрывая землю своими полными силы шагами.
Один чуть старше меня с тяжёлым, чуть изогнутым мечом дао, другой сильно старше и с копьём, третий что-то среднее между ними по возрасту и с двумя разной длины мечами.
Я замедлился, напрягся, готовый в любой миг вскинуть руку, отбивая наручем первый удар, толкнуть силу в кольцо, доставая Пронзатель, приказать умереть или уснуть, да просто прыгнуть, уходя от удара.
Но вместо этого самого удара со мной… начали разговаривать.
Тот, что старше и с копьём. Остановился в двадцати шагах от меня и упрекнул:
— Имперец, только не говори, что ты не видел границы Пояса. Это наши земли и тебе на них не место.
Я потёр бровь, которая колола палец едва отросшим ёжиком волос. Я, конечно, подозревал из оговорок Клатира, из полных гнева речей духа Изарда, что не так всё просто между Альянсом и Империей. Но, дарс меня и всех этих умников возьми, значит, в тюремные Пояса вы отправляете их охотиться на нас, устраиваете Бедствия, где всякие высохшие, уродливые старикашки наполняют душами убитых свои посохи, а в Шестом поясе, значит, слева наши земли, справа ваши земли и вот так всё просто?
Несколько вдохов я боролся с гневом, который меня буквально душил, а сектанты словно подливали масла в огонь. Только если на похоронах это позволяет сжечь мертвеца без остатка, то здесь и сейчас… Лучше бы они прикрыли свои рты.
— Считаю до десяти, имперец, а потом пинками вытолкаю тебя на ту сторону границы.
— А я бы и не считал, эти имперцы совсем охамели, — возмутился самый младший. — И года не прошло, как они заявили, что нам нужно убираться с наших земель, а теперь они уже пришли даже сюда. Прикончить его надо, в назидание остальным. Раз спустим, другой спустим…
Я опустил руку и растянул губы в подобии улыбки:
— Прикончить? А сможешь?
— Кто это разевает рот, — оскалился парень, — вместо того, чтобы признать вину и бежать, поджав хвост? По голосу слышу, что имперская шавка, но почему такая смелая?
Я уж думал вот, сейчас ещё две-три фразы и они кинутся, но старший вдруг схватился за грудь, засунув руку за пазуху, побледнел и заорал:
— Назад! Назад! На деревню напали!
Тот, что с мечом дао качнулся в мою сторону:
— Ублюдок, он отвлекал наше внимание! Я отрублю ему голову.
— Оставь этого слабосилка! Назад, живо!
Миг и все трое уже бегут прочь, оставив меня хлопать глазами в клубах пыли.
Нет, удивлялся я не тому, что эти Мастера назвали меня, Предводителя, слабосилком. Оплётка меридианов не первый год обманывает моих противников о моей силе. Удивлён я другому. Что здесь, дарс меня побери, происходит? Я понимаю всё меньше и меньше, и, пожалуй, не откажусь глянуть на всё это поближе.
Я влил силу в Поступь, сорвавшись вслед за сбежавшими сектантами.
Бежать пришлось прилично, как раз до тех домишек, что я видел сверху.
Здесь уже пылало и дымило. Куда-то бежали мужчины и женщины, дети и старики. Ничем совершенно неотличимые от обычных крестьян Морозной Гряды или Вольного Приюта. Ну, разве что над некоторыми нет-нет, но висели печати Указов непривычной формы.
Ан нет.
Я замер, наблюдая за обычной телегой, набитой скарбом, вернее, за теми, кто её тянул.
Люди. Вроде как. Но покрытые пылью, в грязных штанах, с давно нечёсаными волосами, в которые были вплетены какие-то кольца. Кольца висели и в носах у каждого, грубо кованые, позеленевшие от старости. Кроме того, над каждым из этой четвёрки, что были запряжены в повозку, ярко светились сектантские Указы, где нет-нет, но вспыхивали символы.
«Сектанты», — напомнил я себе. Или ты, Леград, думал, что тут всё мирно и просто ковыряются в земле, а имперцам грозят пальчиком? Крестьяне ни в чём не виноваты, это всё их старшие, да?
Любуйся теперь, какие не такие эти крестьяне, чем они пользуются вместо ящеров и быков.
Марионетками, людьми, которых Указы заставляют повиноваться слову хозяина.
Каждый из них на уровне сильного, возможно, даже пикового Воина, каждый из них мог бы тащить за собой эту повозку, не сильно обращая внимания на её вес. Или тащить плуг, с утра до позднего вечера.
Неплохо они тут устроились, в своих сектах. Зачем поднимать своё Возвышение, если можно получить в марионетки вот таких здоровяков?
Мужичок, что сидел на повозке, заорал, складывая перед собой руки в умоляющем жесте:
— Давайте милые, быстрее, быстрее!
Марионетки и правда с каждым шагом тащили повозку всё быстрей и быстрей. Через десять вдохов я уже удивлялся не их виду, а тому, почему повозка не разваливается, подпрыгивая на ухабах, а с её задка не падают на землю пять испуганных детей.
Помедлив, отвернулся. Не время и не место для того, чтобы причинять справедливость. Пусть спасаются.
Двинул туда, куда и хотел изначально — на шум схватки.
Впрочем, нет, схваткой это назвать было сложно. Избиение.
Здешние защитники, пусть их и было больше десятка, да при пяти вооружённых марионетках, являлись всего лишь Мастерами, к тому же не самыми умелыми.
И хотя избивали их всего двое, это ничего не меняло.
Предводители. Молодые парни, вряд ли старше двадцати пяти лет каждый.
Изначально их прилетело трое, но если двое спрыгнули с мечей, оставив их стоять, вбитыми в землю, то третий так и висел в двадцати шагах над схваткой и орал сверху:
— Дай коротышке по башке, чтобы меньше умничал! А бабу подколи, подколи в зад ещё раз, она так забавно прыгает.
Его тут же обнадёжили:
— Сейчас, сейчас, господин!
И впрямь, этот, висящий в воздухе, одет дороже всех. Даже не нужно вспоминать нравоучений Рейки о тканях и их отличии, золота на шитье своего халата он не пожалел, ещё чуть и его было бы больше, чем шёлка.
«Господин» напыжился, надул щёки и гневно заорал:
— Что ты творишь⁈ Веселье только начато! Не смей портить мне эту поездку!
— Простите, господин, рука дрогнула.
Я опустил взгляд и невольно прищурился. Оправдывался слуга за то, что снёс голову одному из сектантов.