ФЕНИКС
Вчерашняя лекция была кошмарной.
Я буквально дымлюсь.
Из-за профессора Сегала шутка с бананом взорвала весь университет.
Ситуация напрочь вышла из-под контроля.
Я провела два года в спокойствии с опущенной головой и вне досягаемости человеческих взглядов, а потом он просто пошутил про банан.
Я мчусь по коридору на верхнем этаже, двери и доски с объявлениями по бокам блекнут размытыми пятнами. Кровь шумит в ушах, а кулаки непроизвольно сжимаются и разжимаются.
Весь в интернет в мемах про бананы, более того, поднялись целые дебаты на тему: «могут ли женщины есть их в общественных местах?».
Какая-то девушка из Университетского студенческого союза уже начала петицию за увольнение профессора Сегала. Кто-то даже написал мне и предложил быть оратором петиции.
Я залегла на дно, пока все окончательно не полетело к чертям, но со злостью ничего поделать не могу.
И, если этот сукин сын хотя бы подумает поставить мне тройку, я воспользуюсь зубами и покажу, что может быть хуже простой посредственности.
Пульс между ног такой сильный, что отдается в щиколотках. Скриплю зубами. Что в этой борьбе может быть возбуждающего?
Мышцы внутри сжимаются даже сильнее кулаков.
Ничего не могу с этим поделать.
Чертов профессор Сегал вынуждает ассоциировать его не просто с сексом, а с запретным удовольствием. Мне срочно нужен глоток реальности. Мужчины, которые делают замечания на весь университет, заслуживают кулаков, а не минета.
Подняв повыше подбородок, я врываюсь к нему в офис.
— Ты знаешь, о чем болтает университет? — говорю я. — Все уже слышали…
— Я наказываю плохих девочек, которые не умеют стучать, — говорит он из-за стола.
Профессор сегодня без пиджака, и даже без жилетки. Рукава белой рубашки подвернуты выше локтей, обнажая мускулистые предплечья. Верхние пуговицы расстегнуты и открывают вид на грудь.
Это безумие. Я видела его раздетым в разной степени, сосала его член, и все равно у меня снова отваливается челюсть.
Он внимательно смотрит на меня глазами, которые в утреннем свете кажутся бирюзовыми. Весь дух противостояния и мятежа выветривается под жаром его взгляда.
Профессор поднимает бровь.
— Вы хотите что-то сказать, мисс Шталь?
Я хочу ляпнуть, что это он вызвал меня сюда в семь сорок пять, но помню сообщение, которое он отправил, когда я убежала из лекционного зала. Препирательства только усугубят мое наказание.
— Ты унизил меня.
Он откидывается на спинку сиденья со спокойствием льва, ожидающего, когда подчиненные принесут ему добычу. Я в этой ситуации львица, или добыча, которую скоро съедят?
Низ живота посылает импульс к сердцу, и я уже знаю ответ.
— И как я должен был истолковать демонстрацию твоей прелестной груди? — уголок его губ приподнимается, создавая что-то лишь отдаленно напоминающее улыбку. — Как я должен был отреагировать на банан у тебя во рту?
Я облизываю губы, и его взгляд темнеет, а грудь вздымается от глубокого вздоха.
— Девушка имеет полное право съесть свой завтрак и снять кардиган на людях, не думая, что мужчины могут неверно истолковать ее действия.
— Но ты не просто какая-нибудь девушка, — его голос полон темноты, опасности и требовательности. — Ты моя, и то, что мы делаем вдвоем, не для чужих глаз. Только если я сам не захочу этого.
Бабочки в животе трепещут. Во-первых, из-за того, что он выделил меня среди остальных девушек. Во-вторых, потому, что назвал своей. И, в-третьих, из-за перспективы секса в общественном месте.
— Что мне с Вами делать, мисс Шталь?
Вопрос удавом обвивается вокруг моих чувств. Если я не буду осторожна, то ситуация повернется так, как угодно ему. А он хотел бы видеть меня, стоящей на коленях, и умоляющей о снисхождении.
Я стряхиваю с себя оцепенение и блокирую его попытку взять все под контроль.
— Считай, что мы квиты.
— Как раз наоборот, — ухмыляется он, обнажая зубы. — Из-за тебя мою голову ни на секунду не покидал вопрос — кто же еще мог любоваться твоими сосками, торчащими из-под прозрачной майки?
Сердце пропускает удар, и я сильнее сжимаю бедра.
— Из-за тебя при виде банана теперь мое воображение рисует картину, как ты скользишь язычком по моему члену.
— Ох, — я прикрываю рукой рот.
— Подойди сюда, — почти рычит он.
Я отступаю к двери.
Он прищуривается.
— Не заставляй идти за тобой.
Бабочки в животе шумят. Я не могу разобрать, они говорят бежать к нему или от него, но инстинкты подсказывают, что я стою под носом у хищника и толкают к выходу.
Секундой позже сильная рука обхватывает мою талию, а ладонь зажимает рот, предотвращая испуганный крик.
— Так тебе нравится, когда тебя преследуют? — рычит он мне в ухо.
Тело кричит «да», но я отрицательно трясу головой.
— Готов поспорить, что, если загляну к тебе в трусики, ты окажешься мокрой.
Жар растекается по моим щекам, а из горла слышится хныканье.
— Это нечестно, — пытаюсь сказать я сквозь прижатую ко рту ладонь. — Я всегда мокрая, когда ты рядом.
Он усаживает к себе на колени. Рука, которая раньше закрывала рот, скользит по челюсти и останавливается на горле.
Хватка профессора крепкая, но не удушающая, и он задерживает руку там на несколько мгновений. Его горячее дыхание опаляет одну сторону моего лица и заставляет нервно ерзать.
— Некомфортно? — спрашивает он заботливым голосом.
— Это странный способ извиниться, — говорю я, тяжело дыша.
— Странный, — протягивает он. — Я тоже самое хотел сказать тебе. Но это уже не столь важно.
Он сталкивает меня с колен, и я встаю, отвернувшись.
Отсутствие его прикосновений действует так, будто меня окатили из ведра холодной водой. Я сглатываю разочарование и поворачиваюсь, чтобы встретиться с ним взглядом.
— Что-то не так?
— Ложись ко мне на колени, — говорит он.
Я отступаю назад и сразу же упираюсь в его руку задней стороной колен.
— Зачем? — спрашиваю я.
— В субботу ты ушла прежде, чем я успел второй раз намазать тебя мазью, — отвечает он. — Я хочу посмотреть на твои синяки.
Настала моя очередь прищурить глаза.
— Заставь меня…
Прежде, чем я успеваю закончить предложение, рука, обвивающая бедра, скользит к пояснице и опрокидывает меня к нему на колени.
— Подними юбку.
Рука дергается к подолу.
— Вы уверенны, что это не наказание?
— Я когда-нибудь врал Вам, мисс Шталь? — спрашивает он тоном, подразумевающим «ну, конечно, врал».
— Возможно, скрывали правду, — говорю я и поднимаю юбку к талии.
Холодный воздух касается кожи ягодиц, все еще более горячих, чем обычно, после субботнего наказания. Мое дыхание становится поверхностным, когда я осознаю, что в таком положении он может сделать со мной все, что захочет. Включая использование линейки.
— Вы уверены, что не хотите утренний минет, сэр? — слова выходят дрожащими.
Та часть меня, которая пришла сюда, движимая праведным негодованием, съеживается, но горячая плоть между ног предательски пульсирует в ожидании его пальцев.
— Всему свое время, — он проводит теплой ладонью по ягодице, и я стону. — Я знаю, что по пятницам у тебя нет лекций до десяти.
Грудь наполняется теплом от того факта, что он следит за моим расписанием на сайте университета.
— Как там синяки?
— Заживают превосходно, — отвечает он, голос стал очень низким. — Но есть несколько недоработанных участков, которые нужно разукрасить.
— Ты не можешь этого сделать, — выпаливаю я. — Мы ведь оба признали, что виноваты.
— Я ничего не признавал, — он сгибает пальцы, хватая меня за зад.
Я шиплю сквозь зубы. И в тот момент, когда мозг регистрирует ощущение как боль, его палец проскальзывает между мокрых складочек.
— Аааах… — я слышу собственный стон.
— Только посмотри, какая ты мокрая, — он двигает пальцем вокруг клитора восхитительно медленно и мои ноги дрожат. — Наслаждаешься этим так же, как я.
Зажмуриваю глаза и закрываю рот. Любое отрицание будет ложью.
Что-то холодное и влажное выливается на кожу ягодиц с хлюпаньем, заставляя вздрогнуть.
— Что это?
— Заживляющий гель, — он начинает втирать его в кожу. — Не помнишь, как я мазал тебя им после шоколадного фондю?
Я впиваюсь зубами в нижнюю губу и стараюсь не двигаться.
— Имеете в виду момент, когда я слизывала топленый шоколад с вашего члена?
Он тихо посмеивается.
— У меня закончились бананы.
— Очень смешно, — ворчу я сквозь смех. — В конце я была такой сонной, что даже шоколад не смог удержать меня в сознании.
— Ммм… — он делает невероятно медленный круг над клитором, и мои бедра снова предательски дрожат. — Я втисну так много, как только смогу, пока ты не выдохнешься.
Я хочу спросить, что он имеет в виду, как вдруг раздается стук в дверь, и мы оба замираем.
— Залезай под стол, — рычит он, и откатывается на стуле назад.
Ему не нужно повторять дважды. Я забираюсь под стол и сажусь на четвереньках. К счастью, огромная деревянная панель тянется почти до самого пола, поэтому человек, вошедший в кабинет, не заметит меня. Только если не наклонится слишком низко.
Профессор Сегал смотрит, убеждаясь, что я на месте, задвигает стул назад и говорит:
— Войдите.
Его голос звучит так четко и уверенно, что я не могу не подумать, попадал ли он в такую же ситуацию с другими студентками? Потому, что никто не может быть так спокоен перед перспективой быть пойманным.
Шаги раздаются над паркетным полом. Я предполагаю, что посетитель — мужчина.
— Профессор Сегал, — говорит низкий мужской голос. — Вы не могли бы сделать мне одолжение?
Я стискиваю зубы, посылая незваного гостя подальше.
— Какое именно? — профессор спрашивает настороженно.
— Ситуация в больнице усложнилась, — следует тяжелый вздох. — Профессору Экхарту необходимы дополнительные процедуры…
— Что-то серьезное?
— Вероятно, — посетитель снова вздыхает. Я предполагаю, что это доктор Ксандер, который ведет у нас экономику.
Кладу руку на грудь. Бедный профессор Экхарт. Он действительно заботился о своих учениках и не заслужил такой ужасной судьбы.
— Как я могу помочь? — спрашивает профессор Сегал.
— Я должен был вести макроэкономику в десять, но очень хочу быть рядом с ним, когда он проснется.
— Вы хотите, чтобы я провел лекцию вместо Вас?
Доктор Ксандер делает паузу.
— Вы могли бы?
— Какую тему Вы должны были рассказывать сегодня?
— Мариус, я ваш должник, — преподаватель экономики тащит стул по полу, тот скрипит, когда он опускается в него. — Мы дошли до середины фиатных валют и перешли к криптовалюте. Позвольте поделиться своими заметками.
Я проглатываю стон, наклоняю голову и кладу ее на колени профессора. Он постукивает пальцами по моей макушке, заставляя поднять взгляд.
Профессор Сегал пододвигается на стуле, и я оказываюсь зажатой между его раздвинутых ног, а рука, которая до этого лежала у меня на голове, сейчас расстегивает ширинку.